— Олега не спрашивай, — поспешно предостерег Турч.
— Почему?
— Брякнет что-нибудь мудрое... А тебе надо, чтоб голова болела?
Скиф беспечно хохотнул. Турч пришпоривал коня, торопил. Конь делал вид, что вот-вот пустится галопом, а сам двигался вихляюще, растопыривая ноги, чтобы не упасть. Олег ехал следом, что-то не нравилось, всматривался настороженно, первым заметил, как из-за уплывшей в сторону скалы выдвинулся плоский уступ над самой водой, волны забрасывают туда пену, а там, мокрые и блестящие...
На плоском уступе, что почти не выступает из воды, сидят четыре молодые девушки!
Несмотря на жгучее солнце, их нежные тела оставались по-зимнему девственно белыми, не тронутыми солнечными лучами, чистыми. Олег сразу ощутил прохладу их кожи, а когда представил, как божественно холодные руки обнимут его за шею, смоют пыль и пот, в голове помутилось от жажды поскорее добежать, успеть, пока они не испугались и не нырнули обратно в воду.
Он уже рассмотрел, что от бедер и ниже нежная кожа поблескивает иначе, чем те же плечи или обнаженная грудь в капельках воды, волосы все еще влажные, не просохли. Да, верно, кожа от бедер выглядит так, словно там прилипли кусочки слюды. Ноги девушки держат в воде, но Олег в силу своей трусости и подозрительности тут же представил, что дальше чешуя становится крупнее, а потом великолепные длинные ноги вовсе переходят в раздвоенный хвост.
Все четверо повернули головы в сторону приближающихся всадников. При всей одинаковости тел, все же у одной волосы богатого пшеничного цвета, у другой темные, у третьей — пышная львиная грива, а у четвертой, что лежит на животе, высоко выставив белые круглые ягодицы, волосы цвета меди, закручены в мелкие кудряшки.
Олег поспешно натянул повод. Конь захрапел, нехотя остановился. Олег с мукой оглянулся. Скиф и Турч тащились совсем близко, лицами едва не падают в конские гривы.
А передняя сирена улыбнулась издали Олегу, что-то запела. Ветер относил слова, поет негромко, он видел только, как двигается ее маленький изящный ротик.
Холодный нерассуждающий страх стегнул по всему телу. Он резко натянул поводья, конь попятился.
— Стойте! — прокричал он. — Впереди — сирены!
Конь Скифа сделал еще несколько шагов, прежде чем хозяин сообразил, чего кричит волхв, а Турч продолжал ехать, пока не остановился возле Олега. По серому от грязи и пота лицу катились крупные капли пота, лицо было исполосовано мокрыми дорожками. Олег ухватил за повод его коня.
— Сирены! — прокричал он. Турч спросил глухо:
— Разве ты не волхв?
— Да, но...
— Так изгони их колдовством!
— Не могу, — ответил Олег, он отвел глаза. Даже друзьям не мог признаться, что чувствует себя абсолютно беспомощным. — У меня нет... против них заклятий.
Уже все четыре сирены пели. Олег слышал их чарующие голоса, но пока не разбирал слов. Медленно приблизился Скиф. Черные волосы слиплись, словно он побывал под дождем, лицо блестело, даже волосы на груди блестели в крапинах пота.
— Русалки, — произнес он без удивления. — Заразы... Но отступать нельзя. За нами скачут... Там по меньшей мере полста человек! А мы сейчас не отобьемся и от зайцев.
Олег сказал нервно:
— Мы не пройдем!
— Почему?
— Сирены, — сказал Олег, как глухому. — Против их песен не устоять!.. Даже колдуны... Да что там колдуны, маги и чародеи поддаются, волшебники идут к ним, зачарованные, как лягушки к ужам...
Турч оглянулся. Показалось или в самом деле на горизонте поднимается оранжевое облачко пыли?
Но и отступать нельзя, — ответил он. — Эх, чародей... Не знаешь, что когда не помогают знания, то... Скиф, какой по ним врежем?
Давай про битву в Долине Волхвов, — предложил Скиф.
— Давай, — согласился Турч.
Они тронули коней вперед, Скиф запел сильным мужественным голосом, настолько красивым и суровым, что у Олега почему-то побежали по спине мурашки. Турч подхватил, его хриплый голос, больше пригодный для рева на поле битвы, поддерживал надежно, в то время как голос Скифа поднимался до звенящих высот, парил, падал с высоты, как подстреленный сокол, снова находил силы и взмывал сильно и победно...
А Олег, покрывшись пупырышками, слушал красивую воинскую песню про троих героев, что вступили в битву с самим богом войны, а потом еще и в жуткой долине дрались за мир людей против страшного мира нечисти...
Кони из последних сил вошли в воду, стояли, дрожа, не в силах даже опустить головы и напиться. Олег поспешно понукал своего коня, всего в двух шагах на краю уступа сидит обнаженная сирена, выгибается, показывая то крупную грудь, то мягкий живот, то ягодицы. Чарующий голос проникал сквозь все заслоны, влезал в душу.
— Приди, о путник!.. Приди в мои объятия, охлади во мне полыхающий в твоих чреслах жар... со мной покойно... на свете нет ничего дороже жизни... а ты все в дороге, в бедах, тревоге и опасностях... Я буду тебя ласкать, гладить, чесать, нежить, выполню все твои желания, только назови...
Он ощутил, что руки сами повернули коня в ее сторону. Сирена запела громче, в ее широко распахнутых глазах были любовь и нежность. Он вдруг понял с потрясающей ясностью, что это никакие не людоедки, а просто женщины, которые хотят покоя и от мужчин жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого надрыва, без безумной скачки на взмыленном коне над краем пропасти, без свиста стрел и стука мечей по щитам...
С другой стороны по ушам хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в страшном зареве встала картина, как на краю света трое героев бьются за весь мир, а люди в это время пьют, едят, пашут землю, даже не подозревая, что за их простенький покой в это время льется горячая кровь.
В груди защемило, он с трудом повернул коня. Да, с этими юными и нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо...
Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зовущий голос, умоляющий и убеждающий разом. Ведь ты уже сделал больше, чем другие. Что тебе, больше всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда, но останься хоть на сутки, хоть на ночь, или хотя бы пережди с нами эту жару, мы все четверо будем тебя ублажать и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал, ты познаешь полное и высшее блаженство...
Свирепый голос Турча прохрипел с другой стороны, что высшее блаженство — умереть за родное племя, за свой народ. А высшее блаженство, которое обещают эти мокрые дуры, может дать любая девка-скотница на ближайшем постоялом дворе. Нет разницы: сирена, принцесса или скотница — такое блаженство со всеми одинаково...
Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет, пинает, а женские голоса звучат уже не только в ушах, но и в голове, мозгу, отдаются эхом во всем теле, что страстно возжаждало покоя, ласки, неги...
— Да что с тобой? — услышал он наконец яростный голос, что проломился как сквозь бревенчатую стену. — Что с тобой?
Его трясли, били, на голову скупо плеснуло холодной водой. Он ошалело огляделся. Берег с сиренами отодвигается, голоса прекрасных женщин звучат слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду.
— Что случилось? — потребовал Турч.
— Сирены... — прохрипел Олег.
— Ну и что? — взорвался Турч. — А мы не сирены? Да мы сиренее все сирен!.. Когда я эту песню проорал в одном селе, там все мужчины начали проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне медведь на ухо наступил!
Олег слабо мотнул головой:
— Да нет... ты поешь здорово. Просто на меня магия песен слабо действует.
— Но сирены же едва не заворожили!
— Да, но... вашу песню я уже... однажды, — ответил Олег едва слышно. — И тогда она... очень не понравилась... Словом, другая бы песня... гм...
Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровительственно:
— Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня — лучшая! Она двигает миром.
Олегу показалось, что он ослышался.
— Двигает миром?
— Ну да. Двигает людьми, будь они простые пастухи, могучие маги или властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками...
Олег с гудящей головой оглянулся. Река с каменной площадкой медленно отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.
Его трясло, он спросил дико:
— Но как?.. Как мы прорвались?
Турч ехал рядом, на ходу затыкал деревянной пробкой баклажку. Два кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла.
— Песни, — сказал он, — это не магия. Это... посиль-нее магии.
— Я это понял, — прошептал Олег. — Потому даже маги попадаются как мухи в паутину. Но... как мы? Как?
— Песни, — ответил Турч. Он оглянулся на Скифа, но молодой герой смотрел прямо перед собой, брезгая объяснять очевидное. — Песни, Олег. Когда по тебе бьют песнями, в ответ можно ударить только другими песнями. И обезвредить, удается только другими песнями.
Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя тот певец больше сочинял про любовь да про ясное солнышко, сам сирена проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак.
— Спасибо за урок, — пробормотал он. — Черт, ну почему же мне медведь уши оттоптал? Мне ваша песня как-то до лучинки... а вот песни сирен подействовали!
— Их песни проще, — ответил Турч злобно. — На простолюдинов! На просто людей, на людей с простыми душами. Попросту — на людей с мелкими душами. Потому и действуют.
Скиф возразил горячо:
— Олег не простолюдин! Мне кажется, он из знатного рода. Только не признается.
— Мы все простолюдины, — заявил Турч. — Где-то глубоко внутри все мы простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся и идем дальше. И становимся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и чесать пузо.
Олег посмотрел на него с удивлением, уважением и даже с опаской, со стыдом уронил взгляд.