Изгоняющий дьявола. Знамение. Дэмьен — страница 1 из 59

УИЛЬЯМ П. БЛЭТТИИзгоняющийдьяволаДЭВИД ЗЕЛЬЦЕРЗнамениеЖОЗЕФ ХОВАРДДэмьен

УИЛЬЯМ П. БЛЭТТИИзгоняющийдьявола

Когда же вышел он (Иисус) на берег, встретил Его один человек... одержимый бесами с давнего времени... Он (нечистый дух) долгое время мучил его, так что его связывали цепями и узами, но он разрывал узы... Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: «легион».

Евангелие от Луки

Джеймс Торелло: Джексона повесили на мясной крюк. Под такой тяжестью тот даже разогнулся немного. И на этом крюке он провисел трое суток, пока не издох.

Фрэнк Буччери (посмеиваясь)-. Джекки, ты бы видел этого парня. Этакая туша, а когда Джимми подсо­единил к'нему электрический провод...

Торелло (возбужденно)-. Он так дергался на этом крюке, Джекки! Мы побрызгали его водичкой, чтобы он лучше почувствовал электрические разряды, и он так за­орал...

Отрывок из подслушанного телефонного разговора членов Коза Ностры об убийстве Уильяма Джексона (запись ФБР)

...Некоторые вещи вообще нельзя объяснить. Напри­мер, одному священнику вбили в череп восемь гвоздей... Еще вспоминаю семерых маленьких мальчиков и их учителя. Когда к ним подошли солдаты, они читали мо­литву «Отче наш». Один из солдат штыком отрубил язык учителю. Другой достал шампуры и вогнал их в уши мальчикам. Как вы это назовете?

Д-р Том Дулей Дахау, Аусшвиц, Бухенвальд

ПРОЛОГСеверный Ирак

Палящее солнце крупными каплями выжимало пот из упрямого старика, которого мучило дурное предчувствие. Оно было похоже на холодные мокрые листья, прилипа­ющие к спине.

Раскопки закончены. Курган полностью и тщательно ис­следован, все находки изучены, внесены в список и отправле­ны по назначению. Бусы и кулоны, резные драгоценные кам­ни, фигурки, изображающие фаллос, каменные ступки с едва заметными остатками охры, глиняные горшки. Ничего выда­ющегося. Ассирийская шкатулка слоновой кости. И человек. Точнее, кости человека. Бренные останки великого мученика, которые когда-то заставляли старика задумываться о сущно­сти материи, Бога и дьявола. Теперь он узнал все. Он почув­ствовал запах тамариска и перевел взгляд на холмы, порос­шие тростником, и на каменистую дорогу, которая, извива­ясь, вела в места, повергающие всех смертных в благоговей­ный страх. Поехав на север, можно было попасть в Мосул, на восток — в Эрбил. На юге лежали Багдад, Керкук и великий Небухаднезар.

Старик сидел за столом в придорожной чайхане и, мед­ленно потягивая чай, смотрел на свои истоптанные ботинки и брюки цвета хаки. Мысли одна за другой приходили ему в голову, но он не мог соединить их в единое целое.

Рядом кто-то засопел. Хозяин чайханы, морщинистый, су­хощавый старик, подошел к нему, шаркая пыльными ботин­ками со смятыми задниками.

— Kaman chay, chawaga?[1]

Человек в хаки отрицательно покачал головой, продол­жая смотреть вниз, на грязные ботинки, пропыленные суетой жизни. «Частички Вселенной,—-медленно размышлял он,— материя, и тем не менее в основе этого —дух». Для него дух и ботинки были только двумя сторонами вечной и бесконеч­ной материи.

Курд все еще ждал. Человек в хаки посмотрел на его ли­цо. Глаза у чайханщика были тусклые, словно на них натяну­ли мутную пленку. Глаукома.

Старик вынул бумажник и стал медленно перебирать со­держимое. Вот несколько динаров, потрепанные водитель­ские права, выданные в Ираке, поблекший календарь из пла­стика двенадцатилетней давности. На обратной стороне вид­нелась надпись: «Все, что мы отдаем неимущим, возвратится к нам после нашей смерти». Такие календари изготовлялись иезуитской миссией. Он заплатил за чай, оставив 50 филсов на расколотом столе, направился к своему джипу, сунул ключ в замок зажигания. Нежное позвякивание ключей в этой тишине показалось ему оглушительным.

На мгновение старик замер, прислушиваясь к окружа­ющей тишине. Впереди, на вершине далекого холма, возвы­шались крыши домов. Весь Эрбил, казалось, висел в воздухе, сливаясь с черными тучами. Он почувствовал, как по спине пробежал холодок. Что ждало его?

— Allah ma’ak, chawaga[2].

Какие гнилые зубы. Курд, улыбаясь, махал ему на проща­ние рукой. Человек в хаки собрал все то доброе, что у него было внутри, и улыбнулся. Но, как только он отвернулся, улыбка исчезла. Он включил мотор, резко повернул руль и направился в Мосул. Курд, в то время как джип набирал скорость, наблюдал за ним с непонятным чувством потери. Что уходило от него? Что он чувствовал, пока этот незнако­мец был рядом? Курду показалось, что рядом с посетителем он был в полной безопасности. Теперь это чувство таяло вме­сте с исчезающим из вида джипом. Ему стало неуютно и оди­ноко.

Доскональная перепись находок была закончена в шесть часов десять минут. Хранителем древних экспонатов в Мосу­ле был пожилой араб с отвислыми щеками. Записывая в большую книгу последнюю находку, он вдруг остановился на секунду и, обмакнув перо в чернильницу, посмотрел на своего визави. Человек в хаки о чем-то сосредоточенно ду­мал. Он стоял у окна, засунув руки в карманы, и смотрел вниз, будто прислушиваясь к шепоту прошлого. Хранитель музея с любопытством наблюдал за ним некоторое время, а затем вновь вернулся к книге и мелким аккуратным почер­ком дописал последнее слово. Затем, с облегчением вздох­нув, положил ручку и посмотрел на часы. Поезд в Багдад от­правлялся в восемь часов. Он промокнул страницу и предло­жил выпить чаю.

Человек в хаки отрицательно покачал головой, присталь­но разглядывая что-то на столе. Араб наблюдал за ним с чуть заметным чувством беспокойства. Какая-то тревога витала в воздухе. Он встал, подошел поближе и почувствовал легкое покалывание в затылке. Его друг наконец шевельнулся и взял со стола амулет. Он задумчиво повертел его в руке. Это была зеленая каменная головка демона Пазузу, олицетворяющего юго-западный ветер. Демон повелевал хворями и недугами. В голове виднелось отверстие. Его владелец когда-то исполь­зовал амулет как защиту от болезней.

— Зло против зла,—сказал хранитель музея, лениво об­махиваясь французским научным журналом, на обложке ко­торого расплылось жирное пятно.

Старик не двигался и не отвечал.

— Что-нибудь случилось, святой отец?

Человек в хаки, казалось, не слышал его, весь поглощен­ный мыслями об амулете. Это была самая последняя наход­ка. Потом он положил фигурку назад и вопросительно по­смотрел на араба.

Хранитель музея взял старика за руки и крепко сжал их.

— Святой отец, я чувствую, что вам не надо уходить.

Его друг спокойно ответил, что уже пора, уже поздно и надо идти.

— Нет-нет-нет, я имел в виду, чтобы вы не уезжали домой.

Человек в хаки уставился на крошечное зернышко, кото­рое прилипло к губе старого араба. «Домой»,—повторил он. В звучании этого слова ему слышался какой-то безысходный конец.

— В Америку,—добавил хранитель музея и сам удивил­ся, зачем он это сказал.

Человек в хаки посмотрел на араба. Им всегда было лег­ко вдвоем.

— Прощай,—прошептал он. Потом быстро повернулся и шагнул в сумерки навстречу длинной дороге к дому.

— Увидимся через год! — крикнул ему вслед араб. Но че­ловек в хаки не оглянулся. Араб наблюдал, как старик ухо­дил все дальше и дальше. Скоро он вышел на окраину горо­да, перешел через Тигр. По дороге к развалинам он замедлил шаг, потому что с каждым шагом зародившееся дурное пред­чувствие угнетало его все сильней и сильней. Ему нужно бы­ло быть готовым, и он знал это.

Маленький деревянный мостик через мутный ручей Хоер заскрипел под его тяжестью. Через минуту старик стоял на том холме, где когда-то сверкала под солнцем Ниневия, от­крывая все свои пятнадцать ворот ассирийским племенам. Те­перь город простирался внизу, покрытый кровавой пылью судьбы. Он стоял и ощущал тревогу, чувствовал, что кто-то разрушает его мечты.

Сторож курд вышел из-за угла, снял с плеча винтовку и побежал к нему. Затем, узнав его, резко остановился, улыб­нулся и пошел дальше.

Человек в хаки осмотрел развалины. Храм Набу. Храм Иштар. Он медленно шел вперед. Во дворце Ашшурбанипа- ла он остановился и посмотрел на массивную статую из изве­сти: острые крылья, когтистые лапы, выпуклый, похожий на обрубок пенис. Рот застыл в дикой усмешке. Демон Пазузу.

И вдруг он поник.

Он все понял.

Неминуемое приближалось.

Он смотрел на пропыленные камни. Сумерки сгущались. Он услышал лай бездомных псов, рыскающих стаями по окраинам города. Солнечный диск медленно опускался к краю земли. Старик опустил закатанные рукава рубашки, застегнул пуговицы. Подул с юго-запада прохладный ветерок.

Человек в хаки заспешил в Мосул. Сердце его сжималось в предчувствии скорой встречи со старым врагом...

ЧАСТЬ ПЕРВАЯНачало

Глава первая

Дом сдавался внаем. Очень ухоженный дом. Аккуратный. В колониальном стиле. Обвитый плющом. Находился он в Вашингтоне, в районе Джорджтауна. Через дорогу распола­галась территория университета. Сзади — крутой спуск на шумную М-стрит, а внизу — мутный Потомак.

Ранним утром первого апреля в доме было тихо. Крис Макнейл лежала в кровати и просматривала текст сценария для завтрашней съемки. Регана, ее дочь, спала внизу. В ком­нате у кладовой спали немолодые экономка и мажордом, Уилли и Карл. Примерно в половине первого Крис оторва­лась от текста. Она услышала какое-то постукивание. Очень странные звуки. То приглушенные, то громкие и четкие. Очень ритмичные. Похожие на какую-то недобрую мор­зянку.

Забавно.

Минуту она прислушивалась, затем отвлеклась, но посту­кивание не прекращалось, и она не могла сосредоточиться. Крис в сердцах швырнула сценарий на кровать.

Боже, я сойду с ума!

Она встала с твердым намерением разобраться, в чем дело.

Крис вышла в коридор и огляделась. Ей показалось, что звуки идут из комнаты Реганы.

Что это она там делает?

Она спустилась в холл, постукивание стало слышно гром­че. Когда же она распахнула дверь и вошла в комнату, звуки резко затихли.

Что за чертовщина?

Ее симпатичная одиннадцатилетняя дочка спала, прижав­шись к большому плюшевому круглоглазому медведю.

Крис подошла к кровати, нагнулась и шепнула:

— Рэге, ты не спишь?

Дыхание ровное. И глубокое.

Крис оглядела комнату. Бледные лучи света из зала легли на картины, нарисованные Реганой, на ее игрушки.

Ну, ладно, Рэге. Твоя глупая мамочка попалась. На удочку. Скажи теперь: «Первый апрель, никому не верь!»

И все же Крис знала, что на нее это не похоже. Ее дочка была скромной и очень робкой девочкой. Тогда где же шут­ник? Какой-нибудь дурак спросонок решил проверить отопи­тельные трубы или канализацию? Однажды в горах Бутана она несколько часов подряд смотрела на буддийского монаха, который сидел на корточках . и занимался созерцанием. В конце концов ей показалось, что он воспарил. Скорее всего показалось. Рассказывая об этом случае, она всегда добавляла «скорее всего». Возможно, и теперь ее воображение (доволь­но богатое само по себе) и выдумало этот стук.

Ерунда —я же слышала!

Неожиданно она посмотрела на потолок. Ага! Слабое ца­рапанье!

Крысы на чердаке! Господи! Крысы!

Она вздохнула. Ну вот. Огромные толстые хвосты. Шлеп, шлеп. Как ни странно, ей полегчало. И тут она впервые обратила внимание на холод. Комната бы­ла совершенно выстужена.

Мать подошла к окну. Проверила его. Закрыто. Потрога­ла батареи. Горячие.

В чем дело?

Крис посмотрела на дочь, на ее курносый нос и веснушча­тое лицо, потом быстро наклонилась и поцеловала теплую щеку. «Я так люблю тебя»,—прошептала она. Затем Крис вернулась в свою спальню и вновь принялась за чтение сце­нария.

Ей хотелось спать. Она перевернула страницу. Бумага бы­ла измята, края оборваны. Это работа режиссера-англичани­на. Когда он нервничает, то дрожащими руками отрывает по­лоску бумаги от первой попавшейся страницы и жует ее, пока во рту у него не вырастает большой бумажный ком.

Милый Бэр к!

Крис зевнула и вновь взглянула на сценарий. Многие страницы были объедены. Она вспомнила про крыс. У э т и х маленьких сволочей, безусловно, есть чув - ство ритма. Она решила утром отправить Карла за крысо­ловками.

Пальцы Крис разжались. Сценарий выпал из рук.

Крис уснула. Ей снилась ее смерть. Она задыхалась и рас­творялась, терялась в пустоте и все время думала: меня не будет, я умру, меня не будет никогда, о, па - па не допустит этого, я не хочу превратить - ся в ничто, навсегда —и опять таяла, растворялась, и этот звон, звон, звон...

Телефон!

С тяжело бьющимся сердцем Крис вскочила и сняла трубку.

Звонил помощник режиссера.

— В гримерной в шесть часов, дорогая.

— Ладно.

— Как дела?

— Если сейчас пойду под душ и приду в себя, значит, все в порядке.

Он засмеялся.

— Увидимся.

— Хорошо.

Она повесила трубку. Немного посидела, раздумывая над своим сном. Сон? Это скорее напоминало раздумья в полу­сне. Такая удивительная ясность! Конец существования. Не- возвратимость. Она раньше не могла себе представить. О Боже, этого не может быть!

Но это, к сожалению, правда.

Крис надела халат и быстро спустилась вниз, к реальному и шкворчащему жареному бекону.

— Доброе утро, миссис Макнейл!

Седая Уилли склонилась над столом. Она выжимала сок из апельсинов. Под глазами синие мешки. Чуть заметный ак­цент. Она, как и Карл, была родом из Швейцарии. Экономка вытерла руки салфеткой и направилась к плите.

— Я сама достану, Уилли,—Крис, всегда наблюдатель­ная, заметила ее усталый взгляд. Уилли вернулась к столу, ворча что-то себе под нос. Крис налила кофе и принялась за завтрак. Посмотрев на свою тарелку, она тепло улыбнулась. Алая роза. Регана. Мой ангел. Каждое утро, когда Крис снималась, Регана тихонько вставала с кровати, шла на кухню и клала ей цветок на тарелку, а потом, сонная, опять шла спать. Крис покачала головой, вспомнив, что она когда-то хо­тела назвать ее Гонерильей. Да. Все верно. Надо быть готовой к худшему. Ее большие зеленые глаза стали вдруг похожи на глаза бездомного или осиротевшего человека. Она вспомнила о другом цветке. О сыне. Джэми.

Он умер давно, когда ему было всего три года. Крис в то вре­мя была молоденькой неизвестной девочкой из хора на Брод­вее. Она поклялась, что никогда не будет любить так сильно, как Джэми и его отца, Говарда Макнейла. Уилли подала сок, и тут Крис вспомнила о крысах.

— Где Карл? —спросила она экономку.

— Я здесь, мадам.

Мажордом выглянул из-за двери кладовой. Властный. По­чтительный. Энергичный. Вежливый. Живые, блестящие гла­за. Орлиный нос. Абсолютно лысый.

— Послушай, Карл. На чердаке-завелись крысы. Неплохо бы купить капканы.

— Крысы?

— Я же сказала.

— На чердаке чисто.

— Ну, значит, у нас чистоплотные крысы.

— Никаких крыс.

— Карл, я их слышала ночью.—Крис едва сдерживалась.

— Может, канализация,—попробовал возразить Карл,— или отопительные трубы?

— Крысы! Ты купишь в конце концов эти проклятые ловушки? И перестань спорить!

— Да, мадам. Я пойду прямо сейчас!

— Не сейчас, Карл! Все магазины закрыты!

— Они и правда закрыты,—проворчала Уилли.

— Посмотрим.

Он ушел.

Крис и Уилли обменялись взглядами, потом Уилли пока­чала головой и вернулась к бекону. Крис вспомнила про свой кофе. Странный. Странный человек. Так же, как и Уилли, трудолюбивый, очень преданный. И все же было в нем что-то такое, от чего Крис становилось не по себе. Что именно? Может, его чуть заметная заносчивость? Или его вы­зывающее поведение? Нет. Что-то другое. Супруги жили у нее уже почти шесть лет, но Карла она никак не могла по­нять до конца.

Крис поднялась в свою комнату и надела свитер и юбку. Посмотрела в зеркало и с удовольствием начала расчесывать свои короткие рыжие волосы, вечно казавшиеся растрепан­ными. Потом состроила рожицу и глупо усмехнулась. Эй, милая соседушка! Можно поговорить с тво - им мужем? С твоим любимым? С твоим него - дяем? А, твой негодяй в богадельне? Это он звонит! Она показала язык своему отражению. Поникла. ОБоже, что за жизнь! Взяла коробку с гримом и па­риками, спустилась вниз и вышла на тенистую чистую улицу.

На мгновение Крис остановилась, вдохнула полной грудью свежий утренний воздух и посмотрела направо. По­шла дальше. К своей работе, к этой веселой путанице, к бута­форской, шутовской старине.

Как только Крис вошла через главные ворота, ее настро­ение немного улучшилось, а потом, увидев знакомые ряды фургонов вдоль южной стены, где размещались костюмер­ные и гримерные, она и вовсе повеселела. В восемь утра пер­вого дня съемок она уже почти пришла в себя, потому что начала спорить по поводу сценария.

— Эй! Бэрк! Будь так добр, посмотри, что это здесь за ерунда, а?

— Ага, у тебя все-таки есть сценарий! Прекрасно! — Ре­жиссер Бэрк Дэннингс, подтянутый и стройный, как принц из волшебной сказки, озорно и лукаво подмигнул ей и акку­ратно оторвал дрожащими пальцами полоску бумаги от сце­нария.

— Сейчас я начну чавкать,—засмеялся он.

Они стояли на площадке перед административным здани­ем университета среди актеров, статистов, технического пер­сонала и рабочих ателье. Кое-где на лужайке уже размести­лись любопытные зрители. Собралось множество детей. Опе­ратор, уставший от шумихи, поднял газету, которую жевал Дэннингс. От режиссера уже с утра слегка отдавало джином.

— Да, я жутко доволен, что тебе дали сценарий.

Это был изящный, хрупкий, уже немолодой человек. Он говорил с таким изысканным британским акцентом, что в его устах даже самые страшные ругательства звучали красиво. Когда он пил, то постоянно хохотал, казалось, что ему труд­но сдерживать себя и оставаться хладнокровным.

Пока шли съемки, солнце то ярко светило, то пряталось за тучи, и к четырем часам небо окончательно нахмурилось. Помощник режиссера распустил труппу до следующего дня.

Крис пошла домой. Она чувствовала усталость. На углу ее выследил из дверей своего бакалейного магазина пожилой итальянец и попросил дать автограф. Крис расписалась на бу­мажном пакете и добавила «с наилучшими пожеланиями». Пока она стояла у светофора, взгляд ее упал на католическую церковь. Кто-то ей говорил, что здесь женился Джон ф. Кеннеди. Здесь он и молился. Крис попыталась предста­вить его среди набожных морщинистых старушек и жертвен­ных свечей.

Мимо промчался развозящий пиво грузовик, громыхая за­потевшими банками.

Крис перешла на другую сторону. Пошла вдоль улицы, и когда проходила мимо школы, ее обогнал какой-то священ­ник в нейлоновой куртке. Подтянутый. Небритый. Он свер­нул налево и направился в сторону церкви.

Крис, остановившись, с интересом наблюдала за ним. Священник торопился к небольшому коттеджу. Заскрипела старая дверь, и появился еще один священник. Этот был очень мрачный и, по всей вероятности, нервничал. Он кив­нул молодому человеку и, опустив голову, заспешил в цер­ковь. Опять скрипнула дверь коттеджа, и Крис увидела еще одного священника. Он поздоровался со своим гостем и об­нял его за плечи. В этом движении было что-то покровитель­ственное. Он вовлек молодого человека внутрь, и дверь за­хлопнулась с противным скрипом.

Крис в недоумении уставилась на свои туфли. Что за ерунда? Ей стало интересно, ходят ли иезуиты исповедо­ваться.

Послышался отдаленный раскат грома. Крис взглянула на небо. Интересно, будет дождь или нет... воскресение...

Да, да, конечно. В следующий вторник. Сверкнула молния. Можешь не волноваться, ма­лышка, мы сами тебе позвоним.

Подняв воротник пальто, Крис заторопилась домой. Ей очень хотелось, чтобы пошел дождь.

Через минуту Крис была уже на месте. Сначала она за­шла в ванную, оттуда —на кухню.

— Салют, Крис, успешно поработали?

Это Шарон Спенсер. Симпатичная блондинка двадцати с небольшим лет. Вечно юная. Родом из Орегона. Уже три года она работала секретарем у Крис и одновременно была домашней учительницей Реганы.

— Да как всегда, ерунда, — Крис подошла к столу и лени­во начала перебирать почту.—Что-нибудь стоящее внимания?

— Не желаете ли отобедать на следующей неделе в Бе­лом доме?

— Не знаю, Марти, а что я там буду делать?

— Объедаться пирожными до отвала.

Крис засмеялась.

— А где Рэге?

— Внизу, в детской.

— Чем занимается?

— Лепит. По-моему, птицу. Для тебя.

— Да, птица мне нужна,—улыбнулась Крис. Она подо­шла к плите и налила в чашку горячего кофе.

— Ты пошутила насчет обеда?

— Конечно, нет,—удивилась Шарон.—В четверг.

— Народу много будет?

— Да нет. По-моему, человек пять или шесть.

— Кроме шуток?

Крис было приятно. Она даже не особенно удивилась. Ее общество любили многие: кучера и поэты, профессора и ко­роли. Что им нравилось в ней? Ее жизнь? Крис села за стол.

— Как прошли занятия?

Шарон зажгла сигарету и нахмурилась:

— Опять плохо с математикой.

— В самом деле? Интересно.

— Вот именно. Это же ее любимый предмет,—поддер­жала Шарон.

— Ну, это, наверное, из-за современных методов обуче­ния. Я бы даже не сумела различить номера автобусов, если бы...

— Привет, ма!

Регана выскочила из-за двери, широко расставив в сторо­ны руки. Рыжие хвостики. Светящееся от радости лицо. И миллион веснушек.

— Привет, маленькая негодяйка.—Крис поймала ее в объятия и крепко прижала к себе, смачно чмокая в щечку и не пытаясь сдерживать свою нежность. Потом с любопыт­ством спросила: — Что же ты делала сегодня? Что-нибудь очень интересное?

- Да, ерунда.

— Какая именно ерунда?

— Дай вспомнить. — Регана уперлась коленями в ноги ма­тери и медленно раскачивалась взад-вперед.—Ну, как всегда, я занималась.

— Так.

— И рисовала.

— Что ты рисовала?

— Цветы, такие, знаешь... как маргаритки, только розо­вые. А потом, ну да, потом была лошадь! — Регана широко раскрыла глаза и начала с восхищением рассказывать: — У этого дяди была лошадь, ну, у того, который живет там, у ре­ки. Ма, мы гуляли, и вдруг эта лошадь, такая красивая! Ма, ты бы ее видела!,И этот дядя сам разрешил мне посидеть на ней. Правда-правда! Ну, конечно, только на минуточку!

Крис многозначительно подмигнула Шарон.

— Неужели сам? — спросила она, удивленно поднимая брови. Когда Крис приехала на съемки в Вашингтон, Шарон (она была уже членом семьи) жила вместе с ними в отдель­ной комнате на втором этаже. Потом она познакомилась с каким-то конюхом, который работал на конюшне, располо­женной неподалеку. Теперь Шарон нужна была отдельная квартира. Крис сняла для нее номер-люкс в дорогой гостини­це и при этом настояла на том, чтобы за номер платила именно она, а не Шарон.

— Сам,—улыбнулась Шарон.

— Лошадь была серая! — добавила Регана.—Ма, а неуже­ли мы не можем купить лошадь? То есть ведь мы могли бы, да?

— Посмотрим, малышка.

— Когда у меня будет лошадь?

— Посмотрим. Ну, а где твоя птица?

На секунду Регана замерла, а потом, недовольно взглянув на Шарон, сжала губы и укоризненно покачала головой.

— Это был сюрприз.—Она засмеялась.

— Ты хочешь сказать...

— Ну да. С длинным смешным носом, как ты и хотела!

— Рэге, ты прелесть. Можно посмотреть?

— Нет, мне еще нужно ее раскрасить. Когда будем обе­дать, ма?

— Ты голодная?

— Умираю от голода.

— Так ведь еще и пяти нет. Когда же мы ели? — спроси­ла Крис у Шарон.

— Где-то в двенадцать, — попыталась припомнить Шарон.

— А когда вернутся Уилли и Карл?

Крис отпустила их до вечера.

— Часов в семь,—ответила Шарон.

— Ма, пошли в кафе, а? —попросила Регана.—Можно?

Крис взяла дочь за руку, притянула ее к себе и поцело­вала.

— Беги наверх, одевайся, сейчас пойдем.

— Как я тебя люблю!

Регана выбежала из комнаты.

— Малыш, надень новое платье! — крикнула ей вдогонку Крис.

— Тебе хотелось бы опять стать одиннадцатилетней де­вочкой? — задумчиво спросила Шарон.

— Это — предложение?

Крис глянула на письма и начала безразлично расклады­вать исписанные листки.

— Ты его принимаешь? — настаивала Шарон.

— Со всеми заботами, которые у меня сейчас? И со все­ми воспоминаниями?

- Да.

— Ну уж нет.

— Подумай хорошенько.

— Я думаю.—Крис подняла письмо с прикрепленным впереди конвертом. Джаррис. Ее агент.—Кажется, я просила его пока ни о чем мне не писать.

— Прочитай,—предложила Шарон.

— А что такое?

— Я читала его сегодня утром.

— Что-нибудь хорошее?

— Великолепное. Они хотят взять тебя режиссером,— ответила Шарон и сделала очередную затяжку.

- Что?!

— Прочитай письмо.

— О Боже, Шар, ты не шутишь?

Крис вцепилась в письмо и начала жадно пробегать его глазами:

- «... Новый сценарий... триптих... студия просит сэра Стефана Мора... При наличии согласия на...» Я буду режиссе­ром!

Размахивая руками, она заверещала от радости:

— О Стив, ты ангел, ты не забыл!

Они снимали какой-то фильм в Африке. Он здорово на­пился. Сидя в шезлонге, на закате дня, Стив как-то сказал ей, что ему нравится работа актера. «Ерунда,—ответила Крис.— Ты знаешь, что такое настоящая работа? Самому ставить фильмы!» — «Согласен». — «Надо сделать что-то свое собствен­ное, я имею в виду что-то такое, что будет жить по­том».—«Ну и займись этим сама».—«Я пыталась, но меня не берут».—«Почему?» —«Им кажется, что я не справлюсь с монтажом». Дорогие воспоминания. Теплая улыбка. Милый Стив!

— Ма, я не могу найти платье! — крикнула Регана.

— В стенном шкафу! — ответила Крис.

— Уже Смотрела!

— Сейчас иду! — На секунду Крис задумалась, взглянула на письмо и поникла.—А вдруг ерунда какая-нибудь и не в моем стиле?

— Да вряд ли. Мне кажется, фильм стоящий.

— Ну да, ты всегда считала, что в фильмы ужасов надо вставлять комедийные эпизоды.

Шарон засмеялась.

— Мама!

— Иду!

Крис медленно встала.

— У тебя сегодня свидание, Шар?

- Да.

Крис покосилась на корреспонденцию.

— Тогда иди, а с остальной ерундой разберемся завтра. Шарон встала.

— Хотя подожди-ка.—Крис что-то вспомнила.—Одно срочное письмо надо отправить сегодня же.

— Хорошо.—Шарон взяла блокнот и приготовилась за­писывать.

— Ма-а-а-м! — Регана уже подвывала от нетерпения.

— Подожди, я сейчас,—попросила Крис Шарон.

Шарон глянула на часы.

— Крис, мне уже пора заниматься созерцанием.

Крис пристально и с чуть заметным раздражением посмо­трела на нее. За полгода ее секретарша вдруг превратилась в «искательницу спокойствия». Началось это с самогипноза еще в Лос-Анджелесе, а потом закончилось буддийским пес­нопением. Последнее время, пока Шарон жила под одной крышей с Крис, в доме поселилась апатия, сопровождаемая безжизненными, унылыми напевами «Nam myoho renge куо» («Крис, ты просто повторяй эти слова, ничего больше, и твои желания исполнятся, и все будет так, как ты хочешь...»). Эти завывания доносились до Крис и днем, и ночью, и чаще всего именно тогда, когда она разучивала роль.

— Можешь включить телевизор,—великодушно разре­шила Шарон своей хозяйке.—Все нормально. От песнопения меня никакой шум не отвлекает.

На этот раз она собралась заниматься трансценденталь­ным созерцанием.

— Шар, неужели ты действительно веришь, что вся эта чепуха может хоть каким-то образом помочь тебе? —равно­душно спросила Крис.

— Это меня успокаивает,—ответила Шарон.

— Понятно,—сухо отчеканила Крис и пожелала Шарон спокойной ночи. Она не напомнила про письмо и, выходя из кухни, пробормотала: — «Nam myoho renge куо».

— Повторяй эти слова минут пятнадцать или двадцать! — крикнула ей вдогонку Шарон.—Может, это и тебе поможет!

Крис остановилась и хотела возразить, но передумала. Она поднялась в спальню Реганы и сразу же подошла к стен­ному шкафу. Регана застыла посередине комнаты и внима­тельно вглядывалась в потолок.

— Что такое? — забеспокоилась мать.

Крис пыталась найти платье. Бледно-голубое, ситцевое. Она купила его неделю назад и хорошо помнила, что повеси­ла платье в стенной шкаф.

— Странный шум,—заметила Регана.

— Я знаю. У нас завелись друзья.

— Разве? Какие? — Регана перевела взгляд на мать.

— Белки, крошка моя, белки на чердаке.

Ее дочь была брезглива и терпеть не могла крыс. Даже мыши приводили ее в ужас.

Поиски платья не увенчались успехом.

— Мам, посмотри, его тут нет.

— Вижу, вижу. Может, Уилли случайно бросила его в стирку?

— Как будто исчезло.

— Ну ладно. Надень тогда синее, оно тебе тоже идет.

Они пошли в кафе. Крис довольствовалась салатом, а Ре­гана после супа с четырьмя булочками и жареного цыпленка уплетала шоколадный коктейль, полторы порции пирога с голубикой и кофейное мороженое. И куда это все умещается? В кости идет, что ли? Девочка была очень худенькая.

Крис докурила и, медленно допивая кофе, посмотрела в окно.

Темная вода Потомака застыла в каком-то ожидании.

— Какой хороший был обед, мам.

Крис повернулась к ней и, как это часто с ней случалось, увидела в своей дочке Говарда. Она тут же перевела взгляд на тарелку.

— А пирог не будешь доедать? — спросила Крис.

Регана опустила глаза.

— Я .наелась конфет.

Крис потушила сигарету и улыбнулась.

— Тогда пошли.

Около семи они были дома. Уилли и Карл уже верну­лись. Регана сразу побежала в детскую, чтобы побыстрее за­кончить птицу для матери. Крис пошла на кухню за письмом. Уилли варила кофе в старой кастрюльке без крышки. Она была раздражена и недовольна.

— Привет, Уилли, как кино? Хорошо провели время?

— Не спрашивайте.—Она бросила щепотку соли и немного яичной скорлупы в булькающее содержимое ка­стрюльки. Да, они сходили в кино, объяснила Уилли. Она хо­тела посмотреть кино с участием «Битлз», но Карл настоял на своем: ему приспичило пойти на фильм про Моцарта.

— Ужас! —кипела она, уменьшая огонь на плите.—Та­кой дурак!

— Ну извини.—Крис сунула письмо под мышку.—Кста­ти, Уилли, ты не видела платье, которое я купила Регане на прошлой неделе? Такое голубое, из ситца?

— Да, сегодня утром оно было в стенном шкафу.

— И куда ты его положила?

— Оно там.

— Может, ты случайно прихватила его, собирая грязное белье?

— Оно там.

— С грязным бельем?

— В стенном шкафу.

— Там его нет. Я смотрела.

Уилли хотела что-то ответить, но только сжала губы и бросила сердитый взгляд на кастрюльку с кофе. Вошел Карл.

— Добрый вечер, мадам. — Он направился к умывальнику и налил стакан воды.

— Ты расставил капканы? — спросила Крис.

— Никаких крыс.

— Ты их расставил?

— Конечно, я их расставил, но на чердаке чисто.

— А теперь скажи: тебе кино понравилось?

— Очень.—По его поведению, так же как и по непрони­цаемому выражению лица, ничего нельзя было понять.

Крис пошла к себе в комнату, про себя напевая извест­ную песенку «Битлз». Но внезапно^уостановилась.

Сейчас я тебе покажу! ’

— Карл, а тебя не затруднило достать мышеловки?

— Ничуть.

— В шесть часов утра?

— В ночном универмаге, мадам.

— О Боже!

Крис.долго купалась, наслаждаясь теплой водой, а когда вошла в свою спальню за халатом, то в стенном шкафу обна­ружила пропавшее платье Реганы. Оно лежало смятое на ку­че белья.

Крис подняла его. Как оно здесь очутилось?

Этикетки не были сорваны. Крис задумалась. Потом вспомнила, что в тот же день, когда покупала платье, купила и кое-что для себя. Наверное, я все сюда и бро­сила.

Крис отнесла платье в спальню Реганы и, повесив его на вешалку, убрала в шкаф. Она мельком взглянула на туалеты дочери. Прекрасные платья. Да, Рэге, смотри лучше на них и не думай о папе, который да - же писем не пишет.

Крис закрыла шкаф и, резко повернувшись, ударилась но­гой о письменный стол. О Боже, этого еще не хва­тало!

Она приподняла ногу и потерла ушибленный палец. И тут только заметила, что стол сдвинут с прежнего места приблизительно на метр. Неудивительно, что я уда - рилась. Наверное, Уилли пылесосила и ото­двинула его.

Крис с письмом от своего агента спустилась в кабинет и присела на мягкий низкий диван у огня.

Она еще раз просмотрела письмо. Вера, Надежда, Любовь. Три независимые части, в каждой свой режиссер и актерский состав. Ей предлагали Надежду. Замысел ей нравился. Немного скучновато, подумала она, но зато изы­сканно. Наверняка название изменят на что-нибудь типа «Суматоха вокруг доброде - тел и».

В прихожей послышался звонок. Пришел Бэрк Дэннингс. У него не было своей семьи, и он часто заходил к Крис. Буду­щий режиссер задумчиво улыбнулась и покачала головой, услышав, как Бэрк что-то съязвил в отношении Карла, кото­рого ненавидел и постоянно поддразнивал.

— Ну, привет. Дай выпить! — первым делом потребовал Бэрк, войдя в комнату и устремившись к бару.

Бэрк был немного раздражен и чем-то расстроен.

— Опять в поисках? — спросила Крис.

— Что ты имеешь в виду, черт возьми? — огрызнулся он.

— У тебя озабоченный вид.—В таком состоянии она его уже видела, когда снимали фильм в Лозанне. Они остано­вились в приличной гостинице с видом на Женевское озеро. В первую ночь после приезда Крис никак не могла заснуть. В пять часов утра она вскочила с кровати, оделась и спусти­лась вниз, чтобы выпить чашечку кофе или просто поболтать с кем-нибудь. Ожидая в коридоре лифта, она выглянула в окно и увидела Дэннингса. Он вышагивал вдоль берега озе­ра, засунув руки в карманы пальто, и не обращал никакого внимания на жуткий холод. Когда Крис спустилась в вести­бюль, Бэрк как раз входил в гостиницу.

— Ни одной шлюхи на горизонте! — разочарованно выпа­лил он, проходя мимо нее с опущенными глазами. Затем Дэннингс вошел в лифт и поднялся к себе в номер спать. По­зже, когда Крис со смехом вспомнила этот случай, Дэннингс пришел в ярость, объявил публично, что она страдает «избыт­ком галлюцинаций», и добавил, что верят ей «только потому, что она кинозвезда»: Тогда Бэрк назвал ее ненормальной, а несколько позже спокойно объяснил (чтобы не обижать ее), что, возможно, она кого-то и видела, но по ошибке при­няла за Дэннингса. «Кстати,—заметил он,—моя прапраба­бушка, кажется, была родом из Швейцарии».

Крис подошла к бару и напомнила ему об этом случае.

— Не будь дурой! — закричал Дэннингс.—Я провел це­лый вечер на чае, я был на факультетском чаепитии!

Крис облокотилась о стойку бара:

— Так ты пил только чай?

— Да, не ухмыляйся так глупо.

— И нализался чаем,—сухо отрезала она.—Вместе с иезуитами.

— Нет, иезуиты были трезвые.

— Они не пьют?

— Ты что, рехнулась? — продолжал кричать Бэрк.—Они нажрались! Никогда в жизни не встречал таких алкашей!

— Потише, Бэрк, не забывай: здесь Регана.

— Да, Регана,—зашептал Дэннингс.—Дай же скорее вы­пить, черт тебя дери!

— Что же ты делал на факультетском чаепитии?

— Идиотская общественная деятельность, всегда надо за­ниматься какой-нибудь ерундой.

Крис протянула ему стакан джина со льдом.

— Мы обсуждали, как сильно испоганили их террито­рию,—пробурчал режиссер. Он поднес стакан к губам и сде­лал набожный вид.—Ну да, смейся. Все, что ты умеешь,— это смеяться и вертеть задом.

— Я только улыбнулась.

— Ну, все равно. Лучше скажи, как у тебя дела.

Крис неопределенно пожала плечами.

— У тебя плохое настроение? В чем дело?

— Не знаю.

— Не рассказывай сказки.

— Чертовщина какая-то, я, пожалуй, тоже выпью,—ска­зала она, протягивая руку за стаканом.

— Правильно, это полезно для желудка. Ну, так в чем же дело?

Крис медленно налила себе водки.

— Ты когда-нибудь думал о смерти?

— Извини, но...

— Да, о смерти,—перебила она его.—Думал когда-ни­будь, Бэрк? Что это такое? Я хочу сказать, на самом деле что это такое?

— Не знаю,—ответил Дэннингс слегка раздражен­но.—Нет, не знаю. Я вообще об этом не думаю. Я восприни­маю смерть, как она есть, и все. Какого черта ты вздумала го­ворить об этом?

Крис пожала плечами.

— Не знаю,—медленно произнесла она. Бросила кусочек льда себе в стакан и задумчиво наблюдала за ним.—Да... да... я думаю, это что-то вроде... как сон в момент пробуждения. Я хочу сказать, что именно так мне показалось... что смерть... именно такая. Я имею в виду конец, к о н е ц, я раньше нико­гда об этом не думала.—Крис потрясла головой.—О Боже, меня даже в дрожь бросило! Мне показалось, что я падаю с нашей проклятой планеты со скоростью сто миллионов в час.

— Чушь! Смерть —это покой,—вздохнул Дэннингс.

— Но только не для меня, дорогой мой.

— Твоя жизнь будет продолжаться в твоих детях.

— Перестань! Мои дети —это не я.

— Да, и слава Богу! Одной такой вполне достаточно.

— Нет, Бэрк, ты только вдумайся! Никогда больше не су­ществовать! Это...

— О Господи, помилуй! Приходи на факультетское ча­епитие на следующей неделе, и, может, священники тебя успокоят.

Бэрк поставил стакан.

— Давай лучше выпьем.

— Знаешь, а я и не догадывалась, что они пьют.

— Ты просто глупая.

В его глазах сверкнула злоба. Бэрк приближался к агрес­сивной стадии опьянения. Крис задумалась. Ей показалось, что она задела его за живое.

— Они ходят исповедоваться? — спросила она.

— Откуда я знаю? — неожиданно взревел Бэрк.

— А ты разве не учился на...

— Где этот проклятый джин?

— Хочешь кофе?

— Не будь дурой. Я хочу выпить.

— Выпей кофе.

— Ну перестань. Давай налей на дорожку.

— Что-нибудь полегче?

— Нет, никакой дряни. Терпеть не могу пить всякую дрянь. Ну, давай же наливай в конце концов!

Бэрк протянул стакан, и Крис плеснула ему немного джина.

— Может, мне пригласить двух или трех священников к себе?

- Кого?

— Я не знаю.—Она снова пожала плечами.—Ну, ко­го-нибудь поважней.

— От них потом не отвяжешься. Все они ворюги и зану­ды,—выпалил Бэрк и залпом осушил стакан.

Да, он начисто забывается. Крис быстро пере­менила тему. Она рассказала о новом сценарии и о том, что ее приглашают на съемки в качестве режиссера.

— Неплохо,—пробормотал Дэннингс.

— Но я боюсь.

— Ерунда. Самое главное —это заставить всех поверить в то, что поставить фильм было очень сложно. В первый раз я не понимал этого, зато теперь я, как видишь, на высоте. Это элементарно.

— Бэрк, если говорить честно, то именно сейчас, когда мне сделали такое предложение, я чувствую себя очень не­уверенно. И особенно в отношении технической стороны дела.

— Послушай, предоставь это другим. У тебя будут опера­торы, редакторы, сценаристы. Подыщи хороших специали­стов, и они обо всем позаботятся. Самое важное — это работа с актерами, а здесь ты справишься превосходно. Ты ведь мо­жешь не только словами сказать им, как двигаться и произно­сить реплики, милая, но и показать. Вспоминай других ре­жиссеров и будь сдержанней.

Крис еще не верила ему.

— И все-таки что делать с техникой? — обеспокоенно спросила она. Пьяный или трезвый, Дэннингс был как-никак одним из лучших режиссеров, и Крис очень нужны были его советы.

Битый час она вникала в таинство режиссерского искус­ства.

— Дорогая моя, единственное, что тебе нужно,—это найти хорошего редактора,—усмехнулся Дэннингс, закруг­ляя разговор.—Человека, действительно разбирающегося в этом деле.

Опасный момент агрессивности миновал, и теперь Бэрк являл собой очаровательного собеседника.

— Извините, мадам. Вы что-то хотели?

У дверей в кабинет стоял Карл.

— А, привет, Торндайк,—засмеялся Бэрк.—Или это Ген­рих? Никак не могу запомнить.

— Это Карл.

— Ах да, конечно. Как же я мог забыть, черт меня побе­ри! Скажи-ка, Карл, ты был внештатным осведомителем при гестапо или официальным? Мне кажется, здесь есть разница.

Карл вежливо ответил:

— Ни тем, ни другим, сэр, я швейцарец.

— Да-да, конечно,—захохотал Дэннингс.—И ты, конеч­но же, никогда не играл с Геббельсом?

Непроницаемый Карл повернулся к Крис.

— И никогда не летал вместе с Рудольфом Гессом?

— Мадам чего-нибудь желает?

— Я не знаю. Бэрк, ты хочешь кофе?

— А пошел твой кофе...

Бэрк резко встал и, выйдя с воинственным видом из ком­наты, покинул дом.

Крис покачала головой и повернулась к Карлу.

— Отключи телефон,—произнесла она равнодушно.

— Хорошо, мадам. Что-нибудь еще?

— Нет, спасибо. Где Рэге?

— Внизу, в детской. Позвать ее?

— Да, уже пора спать. Нет, погоди, не надо. Я пойду к ней, взгляну на птицу.

— Хорошо, мадам.

— И в сотый раз прошу прощения за Бэрка.

— Я не обращаю внимания.

— Знаю. Вот это его и бесит.

Крис вышла в коридор, открыла дверь на первый этаж и крикнула сверху:

— Эй, разбойница! Ты что там делаешь? Птица готова?

— Да, иди посмотри. Спускайся сюда, я ее уже закон­чила.

— Ну, ты молодчина! — воскликнула Крис, когда дочка протянула ей фигурку птицы. Та еще не совсем высохла, и краски немного растеклись. Птица была выкрашена в оран­жевый цвет, а клюв — в зеленую и белую полосочку. К голо­ве был приклеен хохолок из перьев.

— Тебе нравится? — спросила Регана.

— Да, крошка, очень нравится. Как ее зовут?

— М-м-м...

— Так как мы ее назовем?

— Не знаю.—Регана пожала плечами.

— Давай подумаем.—Крис задумалась и прижала палец к губам.—Может быть, Птичка-Глупышка? А? Просто — Птичка-Глупышка.

Регана прыснула и прикрыла рот ладонью, чтобы не рас­хохотаться. Она радостно закивала.

— Итак, Птичка-Глупышка большинством голосов! Пусть останется здесь и подсохнет, а потом я отнесу ее в свою ком­нату.

Крис поставила птицу на место и вдруг заметила план­шетку для спиритических сеансов. Она лежала рядом на сто­ле. Крис была любопытна и в свое время купила эту план­шетку, чтобы исследовать собственное подсознание. Но у нее ничего не получилось. Пару раз она пробовала с Шарон и один раз с Дэннингсом. Но Бэрк очень ловко научился управлять планшеткой («Так это ты ее все время двигаешь, голубчик?»), и все «послания» были начинены ругательствами. Впоследствии Дэннингс сваливал все на «этих дефективных духов».

— Ты играешь с планшеткой?

— Ага.

— Ты умеешь?

— Ну конечно. Давай я тебе покажу.—Она с готовно­стью подошла к столу.

— Я думала, что для игры нужно два человека.

— Совсем необязательно, я все время играю одна.

Крис пододвинула стул.

— Давай играть вдвоем, хорошо?

Секунду девочка раздумывала:

— Хорошо.

Регана пододвинула пальцы к белой планшетке, и, как только Крис захотела до нее дотронуться, планшетка резко повернулась и остановилась у отметки «нет».

Крис лукаво улыбнулась:

— Это значит: «Мамочка, я хочу поиграть одна»? Ты не хочешь, чтобы я с тобой играла?

— Нет, я хочу. Это капитан Гауди сказал: «Нет».

— Какой капитан?

— Капитан Гауди.

— Малышка, а кто такой этот капитан Гауди?

— Ты знаешь... Ну, я задаю ему вопросы, а он отвечает.

- Да?

— Да, он очень хороший.

Крис чуть заметно нахмурилась. Она вдруг встревожи­лась. Регана любила своего отца, но внешне никак не отре­агировала на развод родителей. А вдруг она плакала в своей комнате, но Крис даже не знала этого? Она боялась, как бы депрессия и другие отрицательные эмоции не отразились на здоровье Реганы. Фантазии, выдуманный друг. Это было уже явное отклонение. И почему «Гауди»? Очень похоже на «Гау- ард», так звали отца Реганы. Очень похоже.

— Как же так, то ты не можешь придумать имени для своей птички, то вдруг у тебя появляется капитан Гауди? По­чему ты называешь его «капитан Гауди»?

— Потому что его так зовут,—улыбнулась Регана.

— Кто это сказал?

— Ну он, конечно.

— А что он тебе еще говорит?

— Ерунду.

— Какую ерунду?

— Просто ерунду.

— Например.

— Сейчас увидишь. Я у него кое-что спрошу.

— Пожалуйста.

Регана прикоснулась пальцами к планшетке, уставилась на дощечку и сосредоточилась.

— Капитан Гауди, моя мама красивая?

Секунда... пять секунд... десять... двадцать...

— Капитан Гауди?

Прошло еще несколько секунд. Крис была удивлена. Она была уверена, что ее дочь сама сдвинет планшетку на отмет­ку «да».

Боже мой, что же это такое? Бессозна­тельная неприязнь? Нет, этого не может быть.

— Капитан Гауди, это уже невежливо,—обиделась Регана.

— Малышка, а может, он уже спит?

— Ты думаешь?

— Я думаю, что и тебе пора спать.

— Уже? Он дурачина,—пробурчала Регана и пошла за матерью наверх.

Крис уложила ее в постель и села рядом.

— Кроха, в воскресенье я не работаю. Хочешь куда-ни­будь пойти?

- Куда?

Несколько раз Крис пыталась найти для Реганы подруг. _t Ей удалось познакомиться с одной двенадцатилетней девоч­кой по имени Джуди. Но сейчас Джуди уехала на пасхальные каникулы, и Крис показалось, что Регана чувствует себя оди­нокой.

— Ну, я не знаю,—ответила Крис.—Куда-нибудь. Давай посмотрим город? А может, пойдем к цветущим вишням? Вот это мысль, они наверняка уже цветут. Ты хочешь?

— Конечно, хочу, ма.

— А завтра вечером пойдем в кино. Ладно?

— Как я тебя люблю!

Регана обняла ее, и Крис в ответ крепко прижала девочку к себе, прошептав:

— Рэге, милая, я тебя тоже очень люблю!

— Можешь пригласить и мистера Дэннингса, если хо­чешь.

Крис удивилась:

— Мистера Дэннингса?

— Да, все нормально. Я не против.

Крис засмеялась:

— Нет, не нормально. Почему я должна приглашать ми­стера Дэннингса?

— Он же тебе нравится.

— А тебе он разве не нравится?

Она не ответила.

— Крошка моя, что с тобой происходит? — Крис решила у нее все выпытать.

—- Ведь ты же собираешься выйти за него замуж.—Это был уже не вопрос, а утверждение.

Крис рассмеялась.

— Малышка моя, конечно, нет! О чем ты говоришь? И как это пришло тебе в голову?

— Но он же тебе нравится.

— Мне нравятся пироги, но я не собираюсь выходить за них замуж. Малышка, он мой друг, просто старый хороший Друг.

— Тебе он нравится не так, как папа?

— Я люблю твоего папу и всегда буду любить твоего па­пу, а мистер Дэннингс часто ко мне приходит, потому что ему скучно, он совсем один, вот и все. Он мой друг.

— А я слышала...

— Ты слышала? От кого ты слышала?

В глазах дочери еще проглядывало сомнение, но вскоре оно рассеялось.

— Не знаю. Я просто подумала.

— Ну это совсем глупо. Забудь.

— Хорошо.

— А теперь спи.

— Можно, я почитаю? Я не хочу спать.

— Конечно, можно. Почитай немного и ложись спать.

— Спасибо, мамочка.

— Спокойной ночи, кроха.

— Спокойной ночи.

Крис послала ей воздушный поцелуй и вышла. Она спу­стилась вниз. Ох уж эти дети! Откуда они столь­ко выдумывают?

Крис стало любопытно, не считает ли Регана причиной, развода Дэннингса. Ну нет, это уж совсем глупо. Регана знала только, что Крис подала на развод. Этого хотел Говард. Причиной, как он считал, являлись длительные раз­луки и подавление его личности, поскольку никто не воспри­нимал его иначе как «мужа кинозвезды». Регана ничего этого не знала. Ну, хватит. Прекрати заниматься ди - летантским психоанализом и займись лучше своей дочерью.

Крис вернулась в кабинет. Она заметила сценарий и ре­шила еще раз перечитать его. На середине Крис вдруг подня­ла глаза и увидела перед собой Регану.

— Привет, что случилось?

— Мам, там какие-то странные звуки.

— В твоей комнате?

—, Как будто кто-то стучится. Я не могу заснуть.

Где, черт возьми, эти мышеловки?!

— Кроха, ложись в моей спальне, а я пойду посмотрю.

Крис проводила ее до спальни и уложила.

— Можно, я немножко посмотрю телевизор?

— А где книга?

— Не могу найти. Можно?

— Конечно.—Крис включила маленький переносной те­левизор.—Так не громко?

— Нормально.

— И постарайся заснуть.

Крис выключила свет и направилась в коридор. Оттуда по узкой лесенке, покрытой коврами, она поднялась на чердак, открыла дверь, на ощупь включила свет и, пригнувшись, про­шла вперед.

На сосновом полу валялись картонные коробки из-под посылок. И ничего больше, не считая шести мышеловок. Все шесть были начинены приманкой. На всем чердаке ни одной пылинки. В воздухе пахло свежестью и чистотой. Чердак не обогревался. Тут не было никаких труб и батарей. Не было и дыр в крыше.

— Ничего нет.

Крис похолодела от ужаса. Боже мой! Она прижала руку к тяжело бьющемуся сердцу и оглянулась.

— Господи, Карл!

Он стоял у входа на чердак.

— Извините, но вы видите сами. Здесь чисто.

— Да, все чисто. Большое спасибо.

— Может, лучше кошку?

- Что?

— Ловить крыс.

Не дожидаясь ответа, он кивнул головой и вышел.

Крис посмотрела ему вслед. Либо у Карла чувство юмора отсутствовало полностью, либо было настолько глубоко за­прятано, что ускользало от ее внимания.

Крис вспомнила о звуках. Поглядела на крышу. Улица была густо засажена деревьями, стволы которых обвивали плющ и другие ползущие растения. Ветви лип скрывали до­брую треть особняка. Может быть, и в самом деле белки? Наверняка. Или ветви. Да, скорее всего в е т - в и. Ночью дул сильный ветер.

«Может, лучше кошку?» Крис вспомнила Карла. Кто он: идиот или притворяется? Она лукаво улыбнулась, как девчонка, придумавшая очередную шалость, спустилась в спальню Реганы, подняла что-то с пола, опять прошла на чердак и через минуту вернулась в свою спальню. Регана спала. Крис перенесла дочку в ее комнату и вернулась к себе. Затем выключила телевизор и заснула.

До утра в доме все затихло.

Во время завтрака Крис как бы между прочим заметила Карлу, что ночью слышала звук захлопнувшейся мышеловки.

— Ты посмотришь? — спросила она, потягивая кофе и де­лая вид, будто полностью поглощена чтением газет.

Не сказав ни слова, Карл поднялся на чердак.

Крис направилась к лестнице и по дороге встретила Кар­ла, спускавшегося с чердака. В руках он держал большую плюшевую мышь. Он нашел ее в мышеловке.

Крис, удивленно подняв брови, уставилась на мышь.

— Кто-то шутит,—-пробормотал Карл, проходя мимо нее и относя игрушку в спальню Реганы.

— Сколько интересного происходит в доме,—заметила про себя Крис, входя в спальню. Она сняла халат и стала го­товиться к съемкам. Да, может быть, лучше кошку, старый осел. Гораздо лучше. Она усмехнулась, и лицо ее сразу сморщилось.

Съемки шли успешно. К 12 часам дня пришла Шарон, и в коротких перерывах они занимались делами в гримерной Крис. Написали письмо агенту с обещаниями обдумать пред­ложение, дали согласие на приглашение в Белый дом, сочи­нили телеграмму Говарду, напомнив ему, чтобы он позвонил Регане в день ее рождения, настрочили просьбу менеджеру

Крис о годовом отпуске и составили план проведения вече­ринки, которую решено было устроить двадцать третьего апреля.

Вечером Крис повела Регану в кино, а на следующий день на «ягуаре», принадлежащем Крис, они поехали осматривать достопримечательности Вашингтона. Они посетили Мемори­ал Линкольна, Капитолий, лагуну цветущих вишен. Потом поехали на Арлингтонское кладбище к могиле Неизвестного солдата. Регана вдруг посерьезнела, а у могилы Джона Ф. Кеннеди даже слегка взгрустнула. Она долго глядела на Вечный огонь, потом вдруг взяла мать за руку.

— Ма, а почему люди должны умирать?

Эти слова ранили Крис. О, Рэге, и ты тоже? Не­ужели и ты? Нет, нет! Что она могла ответить ей? Соврать она не могла. Крис всмотрелась в личико дочери, по­вернутое к ней, в ее блестевшие слезами глаза. Неужели Ре­гана читала ее собственные мысли? У нее это всегда получа­лось. Всегда получалось раньше...

— Малышка, люди очень устают,—ответила Крис.

— Почему же Бог разрешает им уставать?

Крис удивилась и забеспокоилась. Сама она была атеист­кой и никогда не говорила с Реганой о религии, считая, что это было бы нечестно.

— Кто рассказал тебе про Бога?

— Шарон.

— Понятно.

Надо будет с ней поговорить.

— Ма, ну почему Бог разрешает нам уставать?

Крис посмотрела в эти глаза, ждущие ответа, увидела в них боль и сдалась —она не могла рассказать ей того, что сама считала правдой.

— Понимаешь, Бог скучает по нас, Рэге, и хочет, чтобы мы к нему вернулись.

Регана ничего не ответила. Молчала она и по дороге до­мой. В таком настроении Регана оставалась в течение двух дней.

Во вторник был день рождения Реганы, и ее настроение, казалось, улучшилось. Крис прихватила ее с собой на съемки, и когда рабочий день закончился, все участники фильма спе­ли Регане песню «С днем рождения», а потом подарили торт. Дэннингс, будучи всегда добрым по трезвости, зажег юпите­ры и заснял момент, когда Регана разрезала торт. Он назвал это «пробной съемкой» и пообещал впоследствии сделать ее кинозвездой. Регана веселилась от души.

Но после обеда, получив подарки, девочка опять заскуча­ла. Говард так и не позвонил. Крис сама набрала его номер в Риме, и портье ответил, что Говард отсутствует уже не­сколько дней. Наверное, катается где-нибудь на яхте.

Крис извинилась и повесила трубку.

Регана понимающе кивнула головой. Но настроение у нее было окончательно испорчено. Девочка отказалась даже вы­пить шоколадный коктейль. Ничего не сказав, она пошла в детскую и оставалась там до вечера.

На следующий день Крис проснулась и увидела рядом с собой полусонную дочь.

— Что такое, какого... Что ты здесь делаешь? — улыбну­лась она.

— Моя кровать трясется.

— Ты с ума сошла.—Крис поцеловала ее и накрыла оде­ялом.—Иди спи, еще рано.

То, что казалось утром, было на самом деле началом бес­конечной ночи.

Глава вторая

Священник стоял в метро на краю пустынной платформы и прислушивался к грохоту поездов, который заглушал его боль. Эта боль уже долгое время никак не утихала в нем. Но так же, как и сердцебиение, особенно отчетливо она слыша­лась в тишине. Священник переложил портфель из одной руки в другую и пристально вгляделся в нутро тоннеля. Цвет­ные огоньки убегали вдаль, и казалось, что они освещают до­рогу к отчаянию и безнадежности.

Послышался кашель. Священник обернулся. Какой-то се­дой бродяга сидел на полу в луже собственной мочи и не ше­велился. У него было сморщенное, измученное лицо, и в желтых глазах светилась тоска.

Священник отвернулся. Сейчас этот бродяга подойдет к нему и начнет скулить. Помогите старому дьяцку, отця! Позалейте! Рука, испачканная в блевотине, судо­рожно нащупывала на груди медаль. Воздух был полон от­блесками тысяч исповедей, смешанных с запахом вина, чес­нока и сотен других исконно человеческих грехов, выплес­нувшихся наружу... Они обволакивают... душат... душат...

Священник почувствовал, что бродяга медленно поднима­ется.

Не подходи!

Шаги.

Боже, спаси и сохрани.

— Эй, отця!

Священник вздрогнул. И поник. Он не мог обернуться. Не мог видеть Христа, стонущего в этих пустых глазах, Хри­ста, страдающего от гнойных ран и кровавого поноса, того Христа, который не мог дольше жить. Невольно он потрогал свой рукав, будто проверял, на месте ли траурная повязка. Смутно он припомнил и другого Христа.

— Эй, отця!

Послышался шум приближающегося поезда. Сзади кто-то споткнулся. Священник оглянулся на бродягу. Тот за­шатался. Затем оступился и упал. Не размышляя ни секунды, священник рванулся к нему, подхватил и подтащил к скамей­ке у стены.

— Я католик,—пробормотал несчастный.

Священник попытался успокоить его. Он осторожно по­ложил нищего на скамейку. В этот момент подошел поезд. Священник быстро достал из бумажника доллар и сунул его бродяге в жилет. Потом ему показалось, что так доллар мо­жет потеряться. Он вытащил банкноту и запихнул ее поглуб­же в карман мокрых брюк. Потом поднял свой портфель и вошел в двери поезда.

Священник сел в углу и притворился спящим. На конеч­ной остановке он сошел и пешком побрел в Фордгэмский университет. Доллар, доставшийся бродяге, предназначался для поездки в такси.

Войдя в зал для приезжих, священник вписал свое имя в специальный журнал. Дэмьен Каррас. Потом проверил за­пись. Ему показалось, что чего-то не хватает. Вспомнив, он приписал к своему имени еще три слова: «член ордена иезу­итов».

Каррас снял комнату в Уэйджель-Холле и уже через час крепко спал.

На следующий день ему надо было идти на собрание Американской ассоциации психиатров. Священник должен был выступить с основным докладом на тему «Психологиче­ские аспекты духовного развития». После собрания вместе с другими психиатрами он пошел на вечеринку, но ушел от­туда рано. Ему еще надо было зайти к матери.

Каррас подошел к полуобвалившемуся и построенному из песчаника дому, расположенному в восточной части Ман­хэттена на Двадцать первой улице. Остановившись у лестни­цы, ведущей наверх, он заметил играющих неподалеку детей. Неухоженные, плохо одетые, бездомные дети. Ему вспомни­лись унижения, которые приходилось терпеть, лишь бы не быть выселенными из дома.

Каррас поднялся по лестнице и с болью толкнул дверь, будто вскрывал незажившую рану. Приторно пахло гнилью. Он вспомнил, как ходил в гости к миссис Корелли в ее кро­шечную каморку с восемнадцатью кошками, и ухватился за поручни. Неожиданно резкая слабость овладела им. Он по­чувствовал свою вину. Нельзя было оставлять ее одну. Ни­когда.

Мать очень обрадовалась, увидев его. Даже вскрикнула от радости. Расцеловала и бросилась на кухню варить кофе. Темные волосы, узловатые, разбухшие вены на ногах, Дэмьен сидел на кухне и слушал ее бесконечное щебетание. Он раз­глядывал выцветшие обои и грязный пол, которые так часто всплывали в его памяти. Жалкая лачуга! Помощь от конторы социального обеспечения и несколько долларов в месяц от брата —вот и все доходы матери.

Мать села за стол. Заговорила о своих знакомых. В ее раз­говоре до сих пор слышался акцент. Дэмьен пытался не смо­треть в ее полные грусти глаза.

Он не должен был оставлять ее одну.

Дэмьен, правда, написал ей несколько писем. Но мать не умела ни читать, ни писать по-английски. Тогда он починил ей старый треснувший радиоприемник. У нее появился свой мирок, полный новостей и сообщений о майоре Линдсее.

Дэмьен прошел в ванную. Пожелтевшие газеты, наклеен­ные на треснувшие кафельные плитки. Проржавевшая рако­вина и ванна. Да, в этом доме он впервые ощутил свое приз­вание. Здесь он понял суть любви. Теперь любовь остыла. По ночам он чувствовал, как она, остывшая, еще воет в его серд­це, подобно осеннему заблудившемуся ветру.

Без четверти одиннадцать Каррас поцеловал мать и, по­прощавшись, обещал при первой же возможности вернуться. Он ушел, а старый приемник все сообщал и сообщал ей о происходящих в мире событиях...

Вернувшись в свою комнату в Уэйджель-Холле, Каррас еще раз обдумал текст письма к архиепископу штата Мэри­ленд. Когда-то он хорошо знал его. Священник просил пере­вести его в Нью-Йорк, чтобы быть поближе к матери. Про­сил о должности учителя и об освобождении от прежних обязанностей. При этом Каррас ссылался на свою «непригод­ность» быть священником.

Мэрилендский архиепископ познакомился с ним во вре­мя ежегодной инспекции в Джорджтаунском университете. Эта процедура напоминала проверку в армии, когда генерал лично выслушивает жалобы и просьбы подчиненных. Услы­шав просьбу быть поближе к матери, архиепископ согласил­ся и понимающе кивнул, но когда дело дошло до «непригод­ности» в работе, он возразил. Каррас настаивал на своем:

— Видишь ли, Том, дело здесь даже не в психиатрии. Ты же сам знаешь. Некоторые людские проблемы переиначива­ют всю их жизнь и смысл жизни. Это просто ад, и не только секс играет здесь роль, а прежде всего их вера. Я больше так не могу. Это слишком. Я выхожу из игры. У меня появились свои проблемы, вернее, сомнения.

— А у кого их нет, Дэмьен?

Архиепископ был всегда очень занят, и у него не было времени выпытывать у Карраса настоящие причины. Дэмьен был благодарен ему за это. Он знал, что ответы его все равно покажутся безумными: необходимость пожирать пищу, а за­тем ею же и гадить. Вонючие носки. Юродивые дети. Он не мог упомянуть и о газетной статье, в которой говорилось о молодом священнике, стоявшем на автобусной остановке. О том, как незнакомые люди облили его керосином и подо­жгли. Нет. Это слишком. Все это так непонятно. И в то же время так реально! Молчание Бога тоже корнями уходило в туман. В мире так много зла. И большая часть его родилась из сомнений добрых и честных людей. Разумный Бог должен покончить с этим. Он должен показаться людям. Должен за­говорить.

Боже, дай нам знамение.

Воскрешение Лазаря ушло в далекое прошлое. Никто из живых не слышал его смеха.

Почему нет знамения?

Очень часто Дэмьену хотелось жить в одно время с Хри­стом, видеть его, дотрагиваться до него, смотреть ему в глаза. О, мой Бог, дай мне увидеть тебя! Дай мне узнать тебя! Приди ко мне хотя бы во сне!

Сильная тоска охватила его.

Каррас сидел за письменным столом и держал ручку. Воз­можно, не время заставило архиепископа молчать. Видимо, он понял, что вера и любовь нераздельны.

Архиепископ обещал рассмотреть просьбу Дэмьена, но до сих пор пока ничего не сделал. Каррас написал письмо и пошел спать.

Он с трудом проснулся в пять часов утра и пошел в часов­ню Уэйджель-Холла. Там Каррас достал гостию[3], вернулся в свою комнату и стал молиться.

«Et clamor mens ad te vemat»,— с болью шептал он.—«Да приблизится к тебе вопль мой...»

Сосредоточившись, Дэмьен поднял гостию со смутным воспоминанием прежней радости. В этот момент он неожи­данно почувствовал на себе пристальный взгляд, светящийся издалека и несущий в себе давно потерянную любовь.

Священник разломил гостию над потиром.

— В мире я оставлю тебя. Мое смирение я отдаю те­бе.—Дэмьен сунул гостию в рот и проглотил вместе с ком­ком отчаяния, застрявшим в горле.

Когда месса была окончена, Каррас тщательно вытер по­тир и осторожно положил его в портфель. Затем быстро встал и пошел на вокзал. Священник торопился на утренний поезд в Вашингтон и уносил в своем черном чемоданчике боль и страдание.

Глава третья

Ранним утром одиннадцатого апреля Крис вызвала по те­лефону своего врача в Лос-Анджелесе и попросила его про­консультироваться у известного психиатра относительно Реганы.

— Что случилось?

Крис объяснила. На другой день после дня рождения она вдруг заметила резкую перемену в поведении и настроении дочери. Бессонница. Раздражительность. Приступы злости. Она разбрасывала вещи. Кричала без причины. Не ела. Вдо­бавок ко всему у нее появился избыток энергии. Она посто­янно двигалась, бегала, топала ногами, прыгала и ломала ве­щи. Совсем не занималась уроками. Выдумала себе несущест­вующего друга. И совершенно ненормальными способами привлекала к себе внимание.

— Например? — спросил врач.

Во-первых, этот стук. С тех пор, как Крис обследовала чердак, она слышала стук еще пару раз. При этом Регана на­ходилась в своей комнате. Когда же Крис входила к ней, стук прекращался. Во-вторых, Регана постоянно «теряла» ве­щи в комнате: то платье, то зубную щетку, то книги, то ту­фли. Она жаловалась, что кто-то «двигает» ее мебель. В до­вершение всего утром после вечеринки в Белом доме Крис увидела, что Карл с середины комнаты передвигает письмен­ный стол в спальне Реганы на прежнее место. Когда Крис спросила его, что он делает, он повторил свои слова «кто-то шутит» и отказался от дальнейшего обсуждения этого вопро­са. Вскоре Регана пожаловалась матери, что ночью, пока она спала, кто-то опять переставил всю ее мебель.

После этого все подозрения Крис слились воедино. Стало ясно, что все это делает сама Регана.

— Ты имеешь в виду лунатизм? Она делает все это во сне?

— Нет, Марк. Она делает это вполне сознательно. Чтобы привлечь к себе внимание.

Крис рассказала и о трясущейся кровати. Это повтори­лось еще дважды, и каждый раз Регана просилась спать вме­сте с матерью.

— Ну уж у этого может быть вполне реальная основа,— предположил врач.

— Нет, Марк, я не говорю, что кровать тряслась. Я сказа­ла, что она говорит, будто кровать трясется.

— А ты уверена, что кровать не трясется?

- Нет.

— Возможно, это клонические судороги,—пробормотал врач.

— Что-что?

— Температура есть?

— Нет. Ну и что ты думаешь по этому поводу? — спроси­ла Крис.—Вести ее к психиатру?

— Крис, ты говорила про уроки. Как у нее с математи­кой?

— А почему ты спрашиваешь?

— Ты мне не ответила,—настаивал Марк.

— Ужасно. То есть вдруг неожиданно стало очень плохо.

Марк замычал.

— А почему ты об этом спрашиваешь?

— Это один из признаков синдрома.

— Какого синдрома?

— Ничего серьезного. Но по телефону я не хочу строить никаких догадок. У тебя ручка рядом?

Марк хотел посоветовать ей хорошего терапевта в Ва­шингтоне.

— Марк, а ты не мог бы приехать и осмотреть ее сам? — Крис вспомнила про Джэми. Затянувшаяся инфекция. Врач прописал новый универсальный антибиотик. Выдавая лекарство в аптеке, фармацевт недоверчиво посмотрел на нее: «Не хочу тревожить вас, мэм, но это... Видите ли, это совсем новое лекарство, и некоторые врачи из штата Джор­джия считают, что оно вызывает апласстическую анемию в...» Джэми. Джэми умер. И с тех пор Крис больше не доверяла врачам. Только Марку. Да и то не сразу, а по истечении мно­гих лет.

— Марк, ну я прошу тебя,—взмолилась она.

— Нет, я не могу. Да ты не волнуйся. Это очень хоро­ший врач. Возьми ручку.

Молчание. Потом:

— Ну ладно.

Крис записала фамилию.

— Пусть осмотрит ее и позвонит мне,—сказал врач.— И забудь о психиатре.

— Ты уверен в этом?

Марк объяснил ей, что обычно все торопятся с выводами и забывают простую вещь: болезнь тела очень часто начинает­ся с болезни мозга.

— Что бы ты сказала,—продолжал он,—если была бы моим врачом, да простит мне Бог, а я бы поведал тебе, что меня мучают головные боли, ночные кошмары, тошнота, бес­сонница и искры перед глазами. К тому же я постоянно ощу­щаю беспокойство и неуверенность в работе. Ты бы, конечно, сказала, что я нервнобольной!

— Нашел кого спрашивать, Марк! Я-то уж знаю, что ты сумасшедший!

— А ведь это симптом опухоли в мозге, Крис. Проверь тело. Это во-первых. А там будет видно.

Крис сразу же позвонила терапевту и договорилась о при­еме. Времени у нее было достаточно. Съемки закончились, по крайней мере у нее. Бэрк Дэннингс продолжал работать со «вторым составом», снимая второстепенные сцены.

Больница находилась в Арлингтоне. Доктора звали Самю­эль Кляйн. Пока Регана раздраженно ожидала в смотровой, Кляйн усадил мать в своем кабинете и выслушал историю бо­лезни Реганы. Крис рассказала все. Врач кивал, изредка что-то записывая в блокнот. Когда Крис упомянула трясущу­юся кровать, доктор нахмурился. Крис продолжала:

— Марк насторожился, когда узнал, что у Реганы стало плохо с математикой. Почему?

— В смысле с уроками?

— Да, но в особенности с математикой. Почему?

— Давайте не торопиться, миссис Макнейл. Я должен сначала осмотреть ее.

Врач извинился и вышел. Он полностью осмотрел Регану, взял у нее анализы мочи и крови.

После этого Кляйн усадил Регану перед собой и беседо­вал с ней, наблюдая за ее поведением. Затем он вернулся к Крис и сразу принялся выписывать рецепт.

— Похоже, у нее гиперкинетическое расстройство нервов.

- Что?

— Нервное расстройство. Так по крайней мере думаем мы. Сейчас мы точно не знаем, что при этом происходит в организме, но в таком возрасте это часто случается. Все симптомы налицо: ее чрезвычайная активность, темперамент, плохие дела с математикой.

— Да-да, с математикой. Но при чем тут математика?

— Она требует наибольшего сосредоточения.—Кляйн вырвал листок с рецептом из крошечного голубого блокнота и протянул его Крис.

— Вот вам рецепт на риталин.

— На что?

— Метилфенидат.

— Понятно.

— Будете давать по десять миллиграммов два раза в день. Я советую принимать одну порцию в восемь часов утра, а вто­рую—в два часа дня.

— А что это? Транквилизатор?

— Стимулятор.

— Стимулятор? Да она сейчас и без этого...

— Состояние девочки не совсем соответствует ее поведе­нию,—объяснил Кляйн.—Это форма перераспределения энергии. Реакция организма на депрессию.

— На депрессию?

Кляйн кивнул.

— Депрессия...—тихо повторила Крис.

— Вы здесь упомянули ее отца,—продолжал Кляйн.

Крис посмотрела на него:

— Так вы думаете, ее не надо показывать психиатру?

— Нет-нет. Давайте подождем и понаблюдаем за дейст­вием риталина. Мне кажется, в этом и будет отгадка. Подо­ждем недели две или три.

— Вы считаете, что это нервы?

— Похоже, что так.

— А ее вранье? Оно прекратится?

Его ответ удивил Крис. Кляйн спросил, слышала ли Крис, чтобы Регана ругалась или употребляла неприличные слова.

— Никогда,—ответила Крис.

— Понимаете, это в какой-то степени похоже на ее вра­нье: так же нетипично для нее, как вы утверждаете. Но при некоторых нервных расстройствах может...

— Подождите-ка,—перебила Крис, пораженная его сло­вами,—откуда вы знаете, что Регана употребляет неприлич­ные слова. Или, может, я что-нибудь не так поняла?

Секунду Кляйн удивленно смотрел на нее, а потом осто­рожно сказал:

— Да, я хотел сказать, что она знает такие слова. А вы об этом не подозревали?

— Я и до сих п о р об этом не подозреваю! О чем вы го­ворите?

— Ну, в общем, она нецензурно ругалась, пока я осматри­вал ее, миссис Макнейл.

— Да вы шутите! В это трудно поверить.

— Мне кажется, она сама не понимает того, что гово­рит,— успокоил ее врач.

— Я тоже так думаю,—пробормотала Крис.—Может, и не понимает.

— Давайте ей риталин,—посоветовал он.—Посмотрим, что будет дальше. А через две недели я снова ее осмотрю.

Кляйн взглянул на календарь, лежавший на письменном столе.

— Значит, так. Давайте встретимся двадцать седьмого, в среду. Вам удобно? — спросил он, глядя на Крис.

— Да, разумеется,—ответила она, встав со стула, и смяла рецепт в кармане пальто.—До двадцать седьмого, доктор.

— Я поклонник вашего таланта,—улыбаясь, заметил Кляйн, и открыл перед ней дверь.

В дверях Крис остановилась и, погруженная в свои мыс­ли, прижала палец к губам. Потом взглянула на доктора:

— Так вы считаете, не надо к психиатру?

— Не знаю. Но самое простое объяснение всегда кажется самым лучшим. Давайте подождем. Увидим, что из этого по­лучится.—Врач обнадеживающе улыбнулся.—А пока что по­старайтесь не волноваться.

- Как?

Крис вышла.

По дороге домой Регана выпытывала у матери, что сказал ей доктор.

— Что ты нервничаешь.

Крис решила ничего не выяснять у Реганы относительно нецензурных выражений.

Но немного позже с Шарон Крис завела такой разговор. Ей необходимо было узнать, слышала ли Шарон, чтобы Рега­на ругалась.

— Конечно, нет,—удивилась Шарон.—Даже в последнее время ничего подобного не слышала. Но мне помнится, как однажды учительница рисования в ее присутствии выруга­лась. (Крис специально нанимала человека, который учил Ре­гану рисованию и лепке на дому.)

— Давно это было? — спросила Крис.

— Нет, на прошлой неделе. Но ее-то ты знаешь. Может, она чертыхнулась или сказала что-нибудь вроде «чушь соба­чья».

— Да, кстати, ты что-нибудь говорила Регане о религии?

Шарон вспыхнула.

— Нет, совсем немного. Ты понимаешь, этот вопрос бы­ло трудно обойти. Она ведь задает так много вопросов и... ну...—Она беспомощно пожала плечами.—Мне было трудно. Подумай сама, как бы я ей все объяснила, не рассказав о том, что я сама считаю величайшим враньем?

— Расскажи ей все, а что есть правда —пусть сама выби­рает.

В последующие дни, вплоть до вечеринки, которую давно запланировала Крис, Регана аккуратно принимала риталин. Крис сама следила за этим. Однако она не заметила никаких перемен к лучшему. Напротив, появились некоторые призна­ки ухудшения. Провалы памяти, забывчивость, нечистоплот­ность, жалобы на тошноту. Появился еще один способ при­влекать к себе внимание (хотя прежние больше не повторя­лись): Регана уверяла мать, что в ее комнате чем-то отврати­тельно пахнет. Крис принюхивалась, но ничего не чувство­вала.

— Ты не чувствуешь?

— Ты хочешь сказать, что и сейчас пахнет? — спросила Крис.

— Ну, конечно!

— И на что это похоже?

Регана сморщилась:

— Как будто что-то горит.

— Да? —Крис опять принюхалась.

— Неужели не чувствуешь?

— Ну, конечно, кроха,—солгала Крис.—Совсем немно­жко. Давай откроем окно и проветрим комнату.

На самом деле Крис не ощутила никакого запаха, но ре­шила не спорить с Реганой, по крайней мере до следующего визита к врачу. Кроме того, у нее было полно дел. Во-пер­вых, надо было готовиться к приему гостей. Во-вторых, тре­бовалось дать окончательный ответ относительно сценария. Перспектива ставить фильм ей нравилась, но давать согласие второпях она не хотела. Между тем агент звонил ей еже­дневно. Крис объяснила, что хочет знать мнение Дэннингса, поэтому отдала сценарий ему, и Дэннингс его читает.

В-третьих (и это было самое главное), у Крис провали­лись сразу две финансовые сделки: покупка обратимых обли­гаций с предварительным выплачиванием доходов и вклад капитала в ливийскую нефтедобывающую компанию. Таким образом Крис намеревалась избавить свои капиталы от упла­ты налогов. Но дело обернулось против нее: нефти в Ливии не оказалось, а из-за подскочивших вверх доходов была объ­явлена срочная распродажа облигаций.

Для обсуждения этих и других проблем приехал менед­жер Крис по вопросам бизнеса. Он прибыл в четверг. Пере­говоры длились всю пятницу. В конце концов Крис во всем согласилась со своим менеджером, который пришел от этого в веселое расположение духа. Лишь один момент вызвал его недовольство: Крис заявила, что хочет купить «феррари».

— Что? Новую машину?

— А почему бы и нет? Помнишь, я в одном фильме ез­дила на «феррари». Если написать на завод и напомнить им об этом, может быть, удастся устроить сделку? Как ты дума­ешь?

Менеджер так не думал. Он считал, что покупка новой машины была бы расточительством.

— Бен, в прошлом году я заработала восемьсот тысяч, а ты говоришь, что я не могу купить какую-то дурацкую ма­шину! Тебе это не кажется нелепым? Куда же девались деньги?

Бен напомнил ей, что большая часть денег лежит в банке. Потом представил ей полный список, куда утекают ее день­ги. Федеральный подоходный налог, предстоящий федераль­ный подоходный налог, налог штата, налог на поместье, де­сять процентов комиссионных агенту, пять процентов ему, пять процентов агенту по рекламе, один процент с четвертью жертвуется фонду процветания кинематографа, затем шли расходы на туалеты самой последней моды, зарплата Уилли, Карлу и Шарон, управляющему в доме в Лос-Анджелесе, расходы, связанные с поездками в разные города, и, наконец, ежемесячные карманнь/е расходы.

— Ты в этом году будешь еще сниматься? — спросил Бен.

— Не знаю. Ты считаешь, что это необходимо?

— Думаю, да.

Крис подперла руками подбородок и уныло посмотрела на него.

— Может, тогда купим «хонду»?

Бен ничего ей не ответил.

Немного позже Крис решила отложить в сторону все де­ла и занялась приготовлением к завтрашней вечеринке.

— Давайте не будем устраивать застолье. Сделаем ужин «а-ля фуршет». Приготовим рагу с мясным соусом,—предло­жила она Уилли и Карлу.—Стол поставим в углу гостиной. Ладно?

— Очень хорошо, мадам,—быстро согласился Карл.

— Как ты думаешь, Уилли, может быть, сделать на де­серт салат из свежих фруктов?

— Это будет великолепно,—одобрил Карл.

— Спасибо, Уилли.

Крис пригласила на вечер интересную и разношерстную компанию. Кроме Бэрка («Только не напивайся, черт бы тебя побрал!») и молодого ассистента режиссера, она ожидала се­натора (с супругой), астронавта (с супругой), двух иезуитов из Джорджтауна, своих соседей, Мэри Джо Пэррин и Эллен Клиари.

Мэри Джо Пэррин была седой толстушкой, прослывшей вашингтонской пророчицей. Крис познакомилась с ней на приеме в Белом доме, и та ей очень понравилась. Крис каза­лось, что эта женщина должна быть строгой, чопорной, но Мэри Джо Пэррин оказалась простой и добродушной жен­щиной.

Эллен Клиари, женщина средних лет, работала в госде­партаменте. В свое время, когда Крис увлекалась туризмом и путешествовала по России, Эллен Клиари работала в по­сольстве США в Москве. В последующие годы Крис с благо­дарностью вспоминала Эллен и, как только приехала в Ва­шингтон, тут же решила встретиться с ней.

— Послушай, Шар, а кто придет из священников? — спросила Крис.

— Точно не знаю. Я пригласила президента и декана, но мне кажется, что президент пришлет кого-нибудь вместо се­бя. Я разговаривала с его секретарем, и он сказал, что прези­денту обязательно нужно вечером быть в городе.

— Кого же он пришлет?—-с интересом спросила Крис.

— Сейчас посмотрю,—Шарон порылась в своих запи­сях.—Вот. Его помощник — отец Джозеф Дайер.

— Он из университета?

— Не уверена.

— Ну ладно, не все ли равно.

Крис была немного разочарована.

— Следи завтра за Бэрком,—попросила она.

— Обязательно.

— Где Рэге?

— Внизу.

— Знаешь, может быть, тебе лучше туда перенести ма­шинку? Ты бы смогла печатать и заодно присматривать за де­вочкой. Ладно? Я не хочу, чтобы она подолгу оставалась одна.

— Неплохая мысль.

— Но это потом. А теперь иди домой. Занимайся созер­цанием или поиграй с лошадками.

Приготовления подходили к концу. Крис вдруг опять по­чувствовала тревогу. Она попробовала смотреть телевизор. Но сосредоточиться никак не удавалось. Ей было не по себе. Что-то необычное чувствовалось во всем доме. Какое-то странное спокойствие. Как пыль, застывшая в бликах света.

К полночи все в доме спали. Это была последняя спокой­ная ночь.

Глава четвертая

Первой приехала Мэри Джо Пэррин вместе со своим сы­ном-подростком Робертом. Последним прибыл розовоще­кий отец Дайер. Это был молодой человек маленького роста и очень хрупкого телосложения, робко глядевший на при­сутствующих сквозь очки в стальной оправе. Еще в дверях он извинился за опоздание:

— Никак не мог подобрать подходящий галстук.

Крис, опешив, посмотрела на него, а потом рассмеялась. Депрессия, длившаяся целый день, понемногу отступала.

Вино сделало свое дело. Уже без четверти десять гости разделились на небольшие группы и вели оживленную бе­седу.

Крис положила себе на тарелку дымящееся рагу и пошла искать Мэри Джо Пэррин. Она сидела на диване рядом с де­каном иезуитов, отцом Вагнером. Крис при знакомстве ко­ротко переговорила с ним и уже успела составить о нем свое мнение. Отец Вагнер был лысый, весь осыпанный веснушка­ми, очень добродушный и внимательный человек. Крис подо­шла к ним и уселась по-турецки на полу перед столиком с кофе. Пророчица о чем-то весело щебетала.

— Продолжайте, Мэри Джо!—улыбнулся декан и наса­дил на вилку кусок рагу.

— Да-да, продолжайте, Мэри Джо!— поддержала его Крис.

— Ого! Превосходное рагу! — похвалил декан.

— Не очень горячее?

— Нет, в самый раз. Мэри Джо сейчас рассказывала, что когда-то жил на свете иезуит, который одновременно был и медиумом.

— А он мне не верит! — засмеялась пророчица.

— Это не совсем так,—поправил ее декан.—Я сказал, что в это трудно поверить.

— Он, наверное, был медиумом постольку-поскольку? — засомневалась Крис.

— Да, конечно,—согласилась Мэри Джо.—Но ему уда­лось освоить даже левитацию.

— Я занимаюсь этим каждое утро,—спокойно заметил иезуит.

— А он проводил сеансы спиритизма? — спросила Крис у Мэри Джо.

— Разумеется,—ответила та.—Он был очень известен в девятнадцатом столетии. Его, пожалуй, единственного из всех медиумов не считали мошенником.

— А я утверждаю, что он не был иезуитом,—опять вме­шался декан.

— О Господи, да был же, я вам говорю! — Мэри Джо за­смеялась.—Когда ему стукнуло двадцать два, он присоеди­нился к иезуитам и поклялся больше никогда не заниматься спиритизмом. Но его вскоре выгнали из Франции после одного спиритического сеанса, который он проводил прямо в королевском дворце. Вы представляете себе, что он сделал? В середине сеанса он предсказал императрице, что сейчас ее коснется рука ребенка, дух которого вот-вот материализуется и станет осязаемым. Вдруг кто-то включил свет, и все увиде­ли, что иезуит положил свою голую ногу на руку августей­шей особы!

Иезуит улыбнулся и поставил тарелку на столик.

— Ну все, больше не ждите от меня снисхождения, ко­гда я буду отпускать вам грехи.

— Но вы же должны согласиться, что в каждом стаде должна быть одна паршивая овца.

— Наши паршивые овцы вымерли вместе с папами из се­мейства Медичей.

— А со мной один раз вот что произошло,—начала Крис.

Но декан перебил ее:

— Что, уже начинается исповедь?

Крис улыбнулась и заметила:

— Ну уж нет, я не католичка.

— Иезуиты тоже не католики,—усмехнулась Мэри Джо.

— Это сплетни монахов-доминиканцев,—возразил декан и обратился к Крис: — Извините, так о чем вы начали гово­рить?

— Мне кажется, я видела, как один человек возносился вверх. В горах Бутана.

Она рассказала об этом случае.

— Как вы считаете, это возможно? — спросила она, за­вершая рассказ.—Я вполне серьезно.

— А кто его знает? —Декан пожал плечами.—И вообще, что такое гравитация? Или, если уж на то пошло, что такое материя?

— Хотите знать мое мнение? — вмешалась Мэри Джо.

Декан ответил ей:

— Нет, Мэри Джо, я принял обет нищеты.

— И я тоже,—пробормотала Крис.

— Что такое? — заинтересовался декан, наклоняясь к ней.

— Ничего особенного. Я о чем-то хотела спросить вас. Да, вы знаете маленький коттедж, который стоит за церко­вью?—Крис махнула рукой в неопределенном направлении.

— Святая Троица?

— Да, говорят, там проводится черная месса,—зловеще прошептала миссис Пэррин.

— Черная что?

— Черная месса.

— А что это такое?

— Мэри Джо пошутила,—ответил декан.

— Я знаю,—продолжала Крис.—Но я не разбираюсь в этих вещах.

— В общем, это пародия на католическую святую мес­су,— объяснил декан.—Она связана с черной магией и кол­довством. Поклонение дьяволу.

— В самом деле? Неужели такое возможно?

— Я не могу сказать точно. Хотя как-то слышал, что ста­тистика утверждает, будто в Париже ежегодно черная месса проходит не менее пятидесяти тысяч раз.

— Как, в наше время? — удивилась Крис.

— Это только то, что я слышал.

— Да, а источник информации, наверное, секретная служба иезуитов? — поддразнила его миссис Пэррин.

— Совсем нет,—возразил декан,—я слышу внутренние голоса.

— Вы знаете, у себя дома в Лос-Анджелесе, — подхватила Крис,—я часто слышала жуткие рассказы о культах ведьм и колдунов. Но мне как-то не верилось, что это правда.

— Я уже сказал, что не могу ответить вам наверняка,— начал декан.—Но я знаю человека, который в этом разбира­ется. Это отец Джо Дайер. Где Джо?

Декан оглядел комнату.

— А, да вот же он! — воскликнул декан и указал на свя­щенника. Тот стоял около буфета спиной к ним. И уже вто­рой раз накладывал себе в тарелку добавку.

— Эй, Джо!

Молодой священник обернулся. Лицо его решительно ничего не выражало.

— Вы звали меня, святой отец?

Иезуит поманил его пальцем.

— Ладно, подождите минуточку,—пробурчал Дайер, продолжая наступление на рагу и салат.

— Это наш единственный гномик среди всех служите­лей церкви,—с нежностью в голосе сказал декан.—У них в Святой Троице на прошлой неделе произошли оскверне­ния. Джо говорит, что это, похоже, дело рук поклонников дьявола. Мне кажется, что он кое-что знает об этом.

— А что случилось в церкви? — заинтересовалась Мэри Джо Пэррин.

— Это так омерзительно.—Декана передернуло.

— Расскажите, мы все равно уже не едим.

— Нет уж, увольте,—запротестовал он.

— Расскажите!

— А вы разве не можете прочитать мои мысли, Мэри Джо? — съехидничал декан.

— Я могла бы,—засмеялась она,—но считаю себя недо­стойной вторгаться в эту святая святых!

— Это противно,—предупредил декан.

Он рассказал об осквернениях. В первом случае старый ризничий нашел в церкви кучу человеческих испражнений на алтаре прямо перед молельней.

— Да, это мерзко,—сморщилась миссис Пэррин.

— А второе еще хуже того,—заметил декан. Избегая фривольных мест и заменяя грубые слова на более прилич­ные выражения, он рассказал, что к статуе Христа, стоящей недалеко от алтаря, кто-то прилепил огромный фаллос, вы­лепленный из глины.

— Ну что, вам еще не противно? — закончил он.

Крис заметила, что Мэри Джо действительно стало не по себе, потому что она сказала:

— Да, пожалуй, хватит. Я уж и не рада, что попросила вас рассказать об этом. Давайте переменим тему.

— Нет, я зачарована,—возразила Крис.

— Еще бы, я ведь очаровательный человек.—Эти слова произнес отец Дайер. Он застыл над ней, держа в руках та­релку.—Погодите минуточку, мне надо кое о чем перегово­рить с астронавтом.

— О чем же? —спросил декан.

С серьезным видом отец Дайер сказал:

— Что вы думаете о первом миссионере на Луне?

Все рассмеялись.

— Вы им как раз подойдете по размерам,—захихикала миссис Пэррин.—Они вас без труда засунут в носовое отде­ление.

— Нет, я не про себя,—поправил ее отец Дайер. Потом повернулся к декану и объяснил: — Я хотел договориться на­счет Эмори.

— Это наш приверженец пресвитерианства,—пояснил Дайер женщинам.—На Луне ведь никого нет, а это как раз то, что ему нужно. Понимаете, он очень любит тишину и спокойствие.

— А каких грешников он будет там обращать? — спроси­ла миссис Пэррин.

— Конечно же, астронавтов. Это ему подходит. Один или два человека, никаких толп. Парочка грешников, и до­вольно.

Он с сереьзным видом посмотрел на астронавта.

— Извините,—сказал Дайер и устремился к нему.

— Мне он нравится,—улыбнулась миссис Пэррин.

— И мне тоже,—согласилась Крис. Затем повернулась к декану.—Что же все-таки у вас в том коттедже? — напом­нила она о прерванном разговоре.—Или это страшная тайна? Что там за священник? Такой смуглый. Вы понимаете, о ком я говорю?

— Отец Каррас,—тихо сказал декан. На лице его появил­ся оттенок грусти.

— Чем он занимается?

— Он наш советник.—Декан поставил рюмку на стол и повертел ее за ножку.—Прошлой ночью у него произошло большое несчастье. Бедняга!

— Что такое? —с участием спросила Крис.

— У него умерла мать.

Крис почувствовала, как ее охватывает жалость.

— Я не знала,—прошептала она.

— Он очень сильно переживает,—продолжал иезуит.— Она жила совсем одна и, наверное, пролежала мертвая не­сколько дней, прежде чем ее нашли.

— Как это ужасно,—пробормотала миссис Пэррин.

— Кто же нашел ее? —печально спросила Крис.

— Управляющий. Они, наверное, и до сих пор об этом не знали бы, если б... Просто ее соседи пожаловались, что у нее днем и ночью играет радио.

— Как это грустно,—тихо промолвила Крис.

— Извините меня, мадам.

Перед ней стоял Карл. Он держал поднос с рюмками и стаканами.

— Поставь сюда, Карл, пожалуйста.

Крис сама любила разносить вино гостям. Ей казалось, что это прибавляет вечеру особую интимность и очарование.

— Ну ладно. Начнем с вас. — Она предложила вино дека­ну и миссис Пэррин, потом обошла всю комнату, угощая го­стей.

Дайер и астронавт, не обращая ни на кого внимания, про­должали свою беседу.

— На самом деле я не священник,—услышала Крис го­лос Дайера. Он положил руку на плечо астронавту, который смеялся и все никак не мог успокоиться.—Я скорее передо­вой раввин.

Через некоторое время Крис услышала, как Дайер спро­сил у астронавта:

— Что такое космос?

Астронавт пожал плечами и ничего не ответил. Дайер на­хмурился и недовольно произнес:

— А ведь вы должны знать.

Крис стояла рядом с Эллен Клиари. Они вспоминали по­ездку в Москву. Вдруг Крис услышала знакомый резкий и злобный голос, доносившийся с кухни.

О Боже! Это Бэрк!

Он уже кого-то ругал.

Крис извинилась и быстро направилась в кухню. Дэн­нингс отчаянно орал на Карла, а Шарон безуспешно пыталась успокоить его.

— Бэрк! — закричала Крис. — Прекрати сейчас же!

Дэннингс не обратил на нее никакого внимания и про­должал орать. От злости на губах у него выступила пена. Карл с безучастным выражением лица стоял около раковины и, сложив руки, смотрел прямо в лицо Дэннингсу.

— Карл! — воскликнула Крис.—Может быть, ты уйдешь отсюда? Убирайся! Ты что, не видишь, в каком он состоянии?

Но Карл так и не сдвинулся с места, пока Крис буквально не вытолкнула его за дверь.

— Нацистская свинья! — орал ему вслед Дэннингс, потом добродушно посмотрел на Крис и потер руки в предвкуше­нии вкусного.

— А что у нас на десерт? — как ни в чем не бывало спро­сил он.

— На десерт! — Крис в ужасе схватилась за голову.

— Но я же голоден! — пожаловался Бэрк.

Крис повернулась к Шарон:

— Накорми его! Мне надо укладывать Регану. И, пожа­луйста, Бэрк, ради всего святого, веди себя прилично! Там священники! — Она указала на гостиную.

Бэрк в изумлении поднял брови, и в его глазах блеснул неподдельный интерес.

— И ты тоже заметила? — искренне изумился он.

Крис вышла из кухни и спустилась вниз к Регане. Дочь весь день играла одна. Сейчас она занималась планшеткой. Регана была сосредоточена и, казалось, ничего не замечала вокруг. Ну ладно, по крайней мере она не на­строена агрессивно. В надежде как-то развлечь Регану Крис повела ее в гостиную и представила своим гостям.

— Какое прелестное дитя!— восхитилась жена сенатора.

Регана вела себя подозрительно хорошо, кроме, пожалуй, одного момента, когда при знакомстве с миссис Пэррин она замолчала и не ответила на рукопожатие. Но пророчица от­шутилась:

— Знает, что я мошенница,—и весело подмигнула хозяй­ке дома. Немного позже она сама с любопытством взяла руку Реганы и слегка сжала ее, будто хотела нащупать пульс. Рега­на отдернула руку, и глаза ее злобно заблестели.

— Ой-ой-ой, наверное, она очень устала,—сказала миссис Пэррин, с беспокойством продолжая следить за Реганой.

— Она немного больна,—извинилась Крис и посмотрела на Регану; — Правда, крошка? ,

Регана ничего не ответила. Она смотрела в одну точку и не шевелилась.

Крис повела Регану в спальню и уложила в кровать.

— Ты хочешь спать?

— Не знаю,—сонным голосом ответила Регана, поверну­лась на бок и уставилась в стену невидящим взглядом.

— Хочешь, я тебе немного почитаю?

Дочь отрицательно покачала головой.

— Ну, хорошо. Постарайся заснуть.

Крис наклонилась, поцеловала ее, потом подошла к две­ри и выключила свет.

— Спокойной ночи, кроха.

Ока уже выходила из комнаты, когда услышала тихий го­лос Реганы:

— Мама, что со мной?

На секунду Крис растерялась. Но быстро справилась с со­бой и ответила:

— Я же тебе говорила, крошка, это нервы. Ты еще две недели будешь принимать таблетки, и все пройдет. Ну, а те­перь постарайся заснуть. Ладно?

Молчание. Крис ждала ответа.

— Ладно? — переспросила она.

— Ладно,—шепотом ответила Регана.

Крис почувствовала, как по ее коже пробежали мурашки. Она потерла руку. О Боже, в этой комнате стано­вится холодно. Откуда здесь может скво­зить?

Она подошла к окну и проверила, не дует ли из щелей. Но все было в порядке.

— Тебе не холодно, малышка?

Молчание.

Крис подошла к кровати.

— Регана, ты спишь?

Глаза закрыты. Дыхание глубокое и ровное.

Крис на цыпочках вышла из комнаты.

Из зала доносились музыка и пение. Спускаясь вниз, Крис не без удовольствия заметила, что отец Дайер играет на фор­тепиано и поет, а гости ему охотно подпевают. Когда Крис входила в гостиную, они как раз заканчивали песню «До на­шей следующей встречи».

Крис решила присоединиться к поющим, но на полпути ее остановил сенатор с супругой. Они собирались уходить. Вид у них был весьма раздраженный.

— Вы так быстро меня покидаете? — спросила Крис.

— О, извините нас, дорогая, вечер был просто велико­лепный!—приступил к извинениям сенатор.—Но у бедняж­ки Марты начались головные боли.

— Мне так неловко, но я на самом деле ужасно себя чув­ствую,—простонала жена сенатора.—Крис, вы ведь извините нас, правда? Нам так понравилась ваша вечеринка.

— Мне не хочется вас отпускать! — огорчилась Крис и проводила их до двери, пожелав им спокойной ночи. Про­ходя в комнату, она столкнулась с Шарон, которая как раз выходила из кабинета.

— Где Бэрк? — забеспокоилась Крис.

— Здесь,—успокоила ее Шарон и кивком указала на ка­бинет.—Отсыпается. Что тебе сказал сенатор? Что-нибудь этакое? Я представляю...

— Что ты имеешь в виду? —не поняла Крис.—Они про­сто ушли.

— Я догадываюсь.

— Шарон, объясни немедленно, в чем дело.

— Да все из-за Бэрка,—вздохнула Шарон.

Убедившись, что их никто не подслушивает, она рассказа­ла о встрече сенатора с режиссером. Дэннингс, проходя ми­мо сенатора, заметил, что, дескать, в его джине бултыхается какой-то вонючий волос, упавший, по всей вероятности, с че­го-то... Затем он повернулся к сенатору и тоном обвинителя продолжал:

— Никогда в жизни не видел такого волоса. А вы видели? '

Крис засмеялась. Шарон продолжала описывать, как сена­тор растерялся и не знал, что ответить, а в это время Дэн­нингс впал в донкихотство и выразил свою «безграничную благодарность» за само существование политиков, ибо без них, как он выразился, «мы бы вообще не знали и не подо­зревали, кто такие государственные деятели».

Когда оскорбленный сенатор удалился, Дэннингс повер­нулся к Шарон и заявил с гордостью:

— По-моему, я довольно деликатно с ним объяснился, правда?

Крис опять расхохоталась:

— Ну ладно, пусть спит. Но ты все-таки останься с ним, а то вдруг он проснется? Хорошо?

— Хорошо,—согласилась Шарон и направилась в ка­бинет.

Дайер, улыбнувшись Крис, прервал игру на рояле.

— Ну, молодая леди, чем мы вас сегодня порадуем? Для вас можно придумать что-нибудь поинтересней.

Крис улыбнулась в ответ.

— Я бы предпочла узнать побольше о черной мессе,— сказала она.—Отец Вагнер проговорился, что вы большой знаток в этой области.

Гости, стоявшие у рояля, притихли и с интересом посмо­трели на Дайера.

— Да нет же,—запротестовал Дайер, наигрывая какую-то несложную мелодию.—А почему вы вспомнили о черной мессе?

— Мы разговаривали о... ну... о том, что случилось в Свя­той Троице, и...

— А, об осквернениях!— опередил Крис священник.

— Послушайте, о чем вы здесь говорите? — вмешался в разговор астронавт.—Введите-ка меня в курс дела.

— И меня тоже,—добавила Эллен Клиари,— а то я запу­талась.

— В церкви, которая находится на этой улице, были обнаружены следы осквернений,—объяснил Дайер.

— А именно? — заинтересовался астронавт.

— Не стоит уточнять,—посоветовал отец Дайер.—Ска­жем просто, что там произошли омерзительные события. Ладно?

— Отец Вагнер нам говорил, будто вы считаете, что это черная месса,—подсказала Крис.—Мне хотелось бы поболь­ше узнать об этом.

— Да я почти ничего не знаю,—запротестовал священ­ник.—Обо всем, что я знаю, мне рассказал другой джеб.

— Кто такой «джеб»? — спросила Крис.

— Сокращенно «иезуит». Отец Каррас — большой специ­алист в этой области.

Крис сразу насторожилась.

— Это тот смуглый священник из Святой Троицы?

— Вы его знаете? — удивился Дайер.

— Нет, но я слышала это имя.

— Мне помнится, он даже написал статью. Хотя, конеч­но, Каррас интересовался всем этим с точки зрения психи­атрии.

— Что вы хотите сказать? —не поняла Крис.

— А что вы хотите сказать своим «что вы хотите ска­зать»?

— Вы хотите сказать, что он психиатр?

— Конечно. То есть я считал, что вы сами это знаете.

— Послушайте, может, мне кто-нибудь в конце концов объяснит, о чем здесь разговор? — нетерпеливо перебил астронавт.—Что происходит во время черной мессы?

— Давайте назовем это извращением,—Дайер пожал плечами.—Надругательство. Богохульство. Сатанинская паро­дия на святую мессу, здесь вместо Бога поклоняются дьяволу и иногда приносят ему человеческие жертвы.

Эллен Клиари покачала головой и отошла в сторону.

— Для меня это слишком страшно.—Она попыталась улыбнуться.

— А вы откуда это знаете? — пытала Крис молодого иезу­ита.—Если черная месса существует на самом деле, кто же будет о ней рассказывать другим?

— Мне кажется,—ответил Дайер,—подробности узнают от разоблаченных сатанистов: они сами признаются во всем.

— Перестань,—перебил его декан.—Эти признания ни­чего не стоят, Джо. Их же пытают.

— Нет, только слабых,—возразил Дайер.

Гости нервно рассмеялись. Декан взглянул на часы.

— Ну, мне пора,—обратился он к Крис.—В шесть часов у меня месса в часовне Дальгрен.

— А вот у меня музыкальная месса.—Дайер улыбнулся. Затем уставился в пространство за спиной Крис и тихо доба­вил:—Мне кажется, у нас гостья, миссис Макнейл.

Крис оглянулась и в ужасе замерла. Регана, стоя в одной ночной рубашке, обильно мочилась на ковер. Она уставилась пустым взглядом на астронавта и произнесла безжизненным голосом:

— Там, наверху, ты и умрешь.

— О Господи! —в страхе воскликнула Крис и бросилась к дочери.—О Боже, о моя крошка, пошли, пошли скорей со мной!

Она схватила Регану за руку и увела ее, на ходу бросая робкие извинения мертвенно-бледному астронавту:

— О, извините ее! Она больна, она, наверное, и сейчас спит на ходу! Она не понимает того, что говорит!

— Да, нам, пожалуй, пора идти,—обратился к кому-то Дайер.

— Нет-нет, оставайтесь,—запротестовала Крис, оглянув­шись на гостей.—Пожалуйста, оставайтесь! Все в порядке, я через минуту вернусь!

Около кухни Крис остановилась и попросила Уилли смыть пятно на ковре. Потом она проводила Регану в ван­ную, подмыла девочку и сменила ей ночную рубашку.

— Кроха, зачем ты сказала это? — Крис пыталась добить­ся ответа у Реганы, но та ничего не понимала и бормотала ка­кую-то несуразицу. Глаза ее были затуманены и, казалось, ни­чего не видели.

Крис уложила девочку в кровать, и Регана тут же заснула. Крис немного подождала, прислушиваясь к ее дыханию, и вышла из комнаты.

На лестнице она заметила, как Шарон и ассистент режис­сера помогали Дэннингсу выйти из кабинета. Они заказали такси и собирались, проводить его до гостиницы.

— Не переживайте особенно! — крикнула им вслед Крис.

Неожиданно, на какую-то секунду придя в себя, Бэрк пробубнил:

— К чертовой матери! — И растворился в тумане у под­жидающего такси.

Крис вернулась в гостиную. Миссис Пэррин сидела мол­ча, отрешенно наблюдая за огнем в камине. В таком же пода­вленном настроении находился и астронавт. Крис знала, что в этом году он должен лететь на Луну. Астронавт смотрел на свой стакан и время от времени хмыкал, выказывая тем са­мым свое участие в разговоре. Никто из присутствующих не заикнулся о жутких словах Реганы.

— Ну уж теперь мне и в самом деле пора на мессу,—за­явил, вставая, декан.

За ним потянулись и остальные. Гости поблагодарили Крис за вечер и угощения.

В дверях отец Дайер взял Крис за руку и заглянул ей в глаза:

— Как вы думаете, не найдется ли в одном из ваших фильмов роль для священника, который умеет играть на рояле?

— Если даже и нет,—засмеялась Крис,—мы напишем такую роль специально для вас, святой отец.

— Я хлопочу за своего брата,—уточнил Дайер с серьез­ным видом.

— Вы неисправимы! — Крис опять рассмеялась и пожела­ла ему спокойной ночи.

Последней уходила Мэри Джо Пэррин с сыном. Крис немного поболтала с ними у дверей. Ей показалось, что Мэри Джо хочет что-то сказать, но сомневалась, стоит ли. Чтобы немного задержать ее, Крис спросила, что Мэри думает о возне Реганы с планшеткой и о ее безумном увлечении вы­мышленным капитаном Гауди.

— Вы считаете, что это плохо? — обратилась Крис к Мэ­ри Джо.

Она была уверена, что после двух-трех фраз миссис Пэр­рин распрощается с ней, и поэтому удивилась, когда Мэри Джо, нахмурившись, уставилась вниз на ступеньки. Миссис Пэррин задумалась, спустилась к ожидающему ее на крыльце сыну и тихо проговорила:

— Я бы отобрала у нее эту планшетку.

Она протянула сыну ключи от машины:

— Бобби, заведи мотор и подожди в машине, а то уже холодно.

Взяв ключи, Роберт признался Крис, что всегда был по­клонником ее таланта, и направился к старому, разбитому «мустангу», стоявшему неподалеку, на той же улице.

В голосе миссис Пэррин звучало сомнение.

—• Я не знаю, что вы думаете обо мне,—медленно заго­ворила она.—Многие считают, что я занимаюсь спиритиз­мом. Но это не так. Да, у меня есть дар, но в этом нет ничего таинственного. Я сама католичка и считаю, что мы живем в двух мирах одновременно. Первый, который мы осозна­ем,— это время. Но иногда какой-нибудь «каприз природы», вроде меня, начинает чувствовать и другой мир, который, мне кажется, лежит... в вечности. В вечности нет времени. Там будущее всегда существует в настоящем. И когда я чув­ствую тот мир, я вижу будущее. Кто знает, может быть, на самом деле все не так. Может, это всего-навсего совпадение. А если это правда, то все настолько естественно! Теперь о тайнах...—Тут она замолчала, будто подбирала слова.—Тай­на—это совсем другое. Играть в эти игры я считаю крайне опасным. Это относится и к планшетке.

До сих пор Крис считала миссис Пэррин бесстрашной женщиной с потрясающей силой духа. Теперь же она разгля­дела в Мэри Джо и беспокойство, и озабоченность. Крис овладело дурное предчувствие, которое она попыталась ото­гнать прочь.

— Пожалуйста, продолжайте, Мэри Джо,—улыбнулась Крис.—А вы не знаете, как действует эта планшетка? Она рассчитана на подсознание человека?

— Да, скорее всего,—согласилась миссис Пэррин.—Но мы можем только предполагать. Рассказывают, что во время спиритических сеансов с планшеткой удавалось иногда при­открывать завесу тайны. Конечно, не ту, что отделяет нас от мира духов, в это вы не поверите. Нет, именно ту завесу, что вы называете подсознанием. Однако, моя дорогая, во всем мире немало сумасшедших домов, где держат людей, шутив­ших с этим.

— Вы это серьезно?

Мэри Джо замолчала. Затем из темноты донесся ее моно­тонный голос:

— Крис, в Баварии жила одна семья. Это случилось в 1921 году. Я не помню фамилии. Их было одиннадцать че­ловек. Вы можете проверить это по старым газетам. После одного спиритического сеанса они все сошли с ума. Все сразу. Одиннадцать человек. В буйном веселье они подожгли свой дом. Когда была сожжена вся мебель, они хотели сжечь трехмесячного ребенка одной из младших дочерей, но сосе­ди успели вмешаться и остановили их. Вся семья,—закончила миссис Пэррин,—была помещена в сумасшедший дом.

— О Боже!— воскликнула Крис, вспомнив про капитана Гауди. Теперь увлечение дочери приобретало жуткий смысл. Безумие. Неужели правда? Что-то в этом было. Я ж е г о в о - рила, что нужно показать ее психиатру!

— О, ради Бога,—воскликнула миссис Пэррин, выходя на свет,—вы не меня слушайте, а своего доктора!

В ее голосе чувствовалась уверенность. Она пыталась успокоить Крис.

— Я предсказываю будущее, но насчет настоящего я аб­солютно беспомощна.

Миссис Пэррин порылась в своей сумочке.

— Где же мои очки? Я их опять положила не на место. А, вот и они.—Мэри Джо нашла их в кармане пальто.

— Очаровательный домик,—заметила она, надев очки и взглянув на фасад дома.—От него веет теплом.

— Вы меня успокоили. Я думала, вы сейчас скажете, что в нем водятся привидения!

— Почему я должна вам это говорить?

Крис вспомнила о своей подруге, известной актрисе, ко­торая жила в Беверли Хиллз и продала дом только потому, что считала, будто в нем обитает привидение.

— Не знаю.—Крис попыталась улыбнуться.—Наверное, из-за того, что вы предсказываете будущее. Я пошутила.

— Это очень красивый дом. Я раньше часто бывала здесь.

— Правда?

— Да, его снимал один мой друг, адмирал. Он мне и сей­час изредка пишет. Его, беднягу, опять отправили в море. Я даже не знаю, по ком я больше скучаю: по нему или по этому дому.—Мэри Джо улыбнулась.—Но, может быть, вы меня сюда еще как-нибудь пригласите.

— Мэри Джо, конечно, с большой радостью. Вы очарова­тельнейшая женщина.

— Ну уж если не очаровательнейшая, то по крайней ме­ре чувствительнейшая из всех ваших друзей!

— Я серьезно. Позвоните мне. Пожалуйста. Позвоните на той неделе.

— Да, конечно, мне наверняка захочется узнать, как здо­ровье вашей дочери.

— У вас есть мой номер?

— Да. Дома в записной книжке.

Что-то было не совсем так. Крис удивилась. В голосе Мэ­ри Джо звучала какая-то странная нотка.

— Спокойной ночи,—попрощалась миссис Пэррин.— И еще раз спасибо за прекрасный вечер.

Крис закрыла дверь и почувствовала, что смертельно уста­ла. Тихая ночь. Что за ночь... Что за ночь.

Она вошла в гостиную и увидела, как Уилли, нагнувшись, расчесывала ворс на ковре в том месте, где было мокрое пятно.

— Я пробовала сводить уксусом,—пробормотала Уил­ли.— Два раза.

— Сходит?

— Может, в этот раз,—засомневалась Уилли.—Не знаю. Сейчас посмотрим.

— Нет, сейчас ничего не увидишь, надо, чтобы ковер высох.

Да уж, действительно очень ценное заме­чание. Толстуха несчастная! Иуда, иди лучше спать!

— Оставь, Уилли. Иди спать.

— Нет, я закончу.

— Ну ладно. Спасибо тебе за все. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, мадам.

Крис медленно поднялась по лестнице.

— Великолепное рагу, Уилли. Всем очень понравилось.

— Да, мадам. Спасибо.

Крис заглянула к Регане. Дочь еще спала. Потом Крис вспомнила про планшетку. Может быть, спрятать ее? Или выкинуть? Боже, Пэррин ведь не очень разби­рается в этих делах! Крис и сама понимала, что вы­мышленный друг — это не совсем нормально. Да, пожа­луй, я ее лучше выкину.

Крис колебалась, стоя у кровати и глядя на Регану. Она вспомнила один случай. Дочери было тогда три года. Говард решил, что Регане пора уже спать без бутылочки, и Регана кричала всю ночь до четырех утра, а потом на протяжении еще нескольких дней у нее были приступы истерии. Крис бо­ялась, что такая реакция может повториться и сейчас. Луч­ше подожду немного, пока не проконсульти - руюсь у психиатра. К тому же и риталин пока что не произвел желаемого эффекта.

Она решила подождать. Вернувшись в свою комнату, Крис забралась в кровать и сразу же заснула. Проснулась она от отчаянного, истеричного крика.

— Мама, иди скорей, иди сюда! Я боюсь!

Крис бросилась через холл в спальню Реганы. Девочка визжала. Из спальни доносился скрип пружин.

— Крошка, что случилось? •— воскликнула Крис и вклю­чила свет.—О Боже!

Напрягая все тело, Регана распласталась на спине. Лицо ее было заплаканное и исказившееся от ужаса. Руками девоч­ка судорожно вцепилась в кровать.

— Мамочка, почему она трясется? — закричала она.— Останови ее!

Матрац на кровати резко дергался взад и вперед.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ