— Он разбил мою камеру,—сказал Дженнингс солдату,—Посол разбил мою камеру.
Они постояли немного в замешательстве, а потом разошлись, каждый в свою сторону.
В кабинете Торна царил переполох. Поездка в Саудовскую Аравию была в опасности, потому что Торн отказывался ехать, не давая никаких объяснений. Разработка планов поездки заняла почти две недели, и теперь помощники требовали от него объяснений, считая, что их разыграли и весь труд пропал даром.
— Вы не можете отменить ее,—убеждал один из помощников.—После всей подготовки вы не можете просто так взять и сказать...
— Она не отменяется,—возразил ТорЬ,—она откладывается.
— Они воспримут это как оскорбление.
— Пусть будет так.
— Но почему?
— Я не могу сейчас уезжать,—сказал Торн.—Сейчас неподходящее время.
— Вы понимаете, что поставлено на карту? — спросил другой помощник.
— Дипломатия,—ответил Торн.
— Гораздо больше.
— Я пошлю кого-нибудь другого.
— Президент хотел, чтобы поехали вы.
— Я поговорю с ним. Я все объясню.
— Боже мой, Джереми! Мы планировали две недели!
— Тогда перепланируйте!— закричал Торн.
Такая внезапная вспышка гнева заставила всех умолкнуть. Зазвонил селектор, и Торн протянул к нему руку.
- Да?
— Вас хочет видеть отец Тассоне,—раздался голос секретаря.
- Кто?
— Отец Тассоне из Рима. Он говорит, что у него срочное личное дело.
— Я никогда о нем не слышал,—ответил Торн.
— Он говорит, что займет всего минуту. Что-то насчет госпиталя.
— Наверное, попросит пожертвований,—пробормотал один из помощников Торна.
— Или передачи даров,—добавил второй.
— Хорошо,—вздохнул Торн.—Пустите его.
— Я и не знал, что вас так легко растрогать,—заметил один из помощников.
— Общественные дела,—пробормотал Торн.
— Не принимайте окончательного решения насчет Саудовской Аравии. Хорошо? У вас сегодня плохое настроение. Давайте подождем.
— Решение уже принято,—устало ответил Торн.—Или едет кто-то другой, или мы откладываем поездку.
— Откладываем на какой срок?
— На потом,—ответил Торн.—Когда я почувствую, что смогу ехать.
Двери распахнулись, и в огромном проеме возник маленький человечек. Это был священник. Одежда на нем была в полном беспорядке, и весь вид его говорил о неотложном деле. Помощники обменялись настороженными взглядами, не будучи уверены, могут ли они оставить комнату.
— Можете ли... попросить,—сказал священник с сильным итальянским акцентом,—...поговорить с вами наедине?
— Это насчет госпиталя? — спросил Торн.
- Si.
Торн кивнул, и помощники неохотно двинулись к выходу. Когда они вышли, священник закрыл за ними дверь, затем повернулся с выражением боли на лице.
— Да?--с участием спросил Торн.
— У нас мало времени.
- Что?
— Вы должны меня выслушать.
Священник не двигался, прижавшись спиной к двери.
— И о чем же вы будете говорить? — спросил Торн.
— Вы должны уверовать в Христа, вашего Спасителя. Вы должны уверовать прямо сейчас.
На секунду воцарилось молчание.
— Пожалуйста, синьор...
— Извините меня,—перебил его Торн.—Если я вас правильно понял, у вас ко мне срочное личное дело?
— Вы должны уверовать,—продолжал священник,—выпейте крови Христовой и съешьте его тела, потому что только тогда он будет внутри вас, вы сможете победить сына дьявола.
Атмосфера в кабинете накалялась. Торн протянул руку к селектору.
— Он уже убил один раз,—прошептал священник,— и убьет еще. Он будет убиватьдо тех пор, пока все ваше имущество не перейдет к нему.
— Если вы подождете немного в коридоре...
Священник стал приближаться, в голосе его росло волнение.
I — Только с помощью Христа вы сможете бороться с ним,—угрожающе произнес он.—Уверуйте в* Христа. Выпейте его крови.
Торн нащупал кнопку селектора и нажал ее.
— Я запер дверь, мистер Торн,—сказал священник.
Торн напрягся, его испугал тон священника.
— Да? —раздался в селекторе голос секретаря.
— Пришлите охрану,—ответил Торн.
— Что случилось, сэр?
— Я умоляю вас, синьор,—воскликнул священник,—послушайте, что я вам скажу.
— Сэр? — повторила секретарша.
— Я был в госпитале, мистер Торн,—сказал священник,— в ту ночь, когда родился ваш сын.
Торн застыл. Он не мог отвести взгляда от отца Тассоне.
— Я был... акушером,—сказал священник запинающимся голосом.—Я... был... свидетелем рождения.
Опять послышался голос секретаря, на этот раз в нем звучало беспокойство.
— Мистер Торн? — спросила она.—Извините, я не расслышала вас.
— Ничего,—ответил Торн.—Просто... будьте на месте. Он отпустил кнопку, с ужасом глядя на священника.
— Я умоляю вас...—произнес Тассоне, едва сдерживая слезы.
— Что вам угодно?
— Спасти вас, мистер Торн. Чтобы Христос простил меня.
— Что вам известно о моем сыне?
— Все.
— Что вам известно? — строго переспросил Торн.
Священник задрожал, в голосе его чувствовалось крайнее волнение.
— Я видел его мать,—ответил он.
— Вы видели мою жену?
— Его МАТЬ, мистер Торн!
Лицо Торна стало жестким.
— Это шантаж? —тихо спросил он.
— Нет, сэр.
— Тогда что вы хотите?
— РАССКАЗАТЬ вам, сэр.
— Что рассказать?
— Его мать, сэр...
— Продолжайте, что там насчет его матери?
— Его матерью, сэр... была самка шакала! — Священник застонал.—Он родился от шакала. Я сам это видел!
Послышался треск, и дверь распахнулась. В кабинет ворвался солдат, за ним помощники Торна и секретарь. Торн сидел, не шевелясь, мертвенно-бледный. По лицу священника катились слезы.
— Здесь что-нибудь произошло, сэр? —спросил солдат.
— У вас был странный голос,—добавила секретарь.—А дверь оказалась запертой.
— Я хочу, чтобы этого человека выпроводили отсюда,— сказал Торн.—А если он когда-нибудь снова появится... посадите его в тюрьму.
Никто не шевельнулся. Солдат не знал, что ему делать со священником. Тассоне медленно повернулся и пошел к двери. Здесь он оглянулся на Торна.
— Уверуйте в Христа. Каждый день пейте кровь Христову,—грустно прошептал он и вышел.
— Что он хотел? — спросил один из помощников.
— Не знаю,—тихо ответил Торн, глядя вслед священнику.—Он сумасшедший.
На улице рядом с посольством Габер Дженнингс прислонился к автомобилю и проверил запасной фотоаппарат, отложив разбитый в сторону. Он увидел, как солдат сопровождает священника из посольства, и сделал пару снимков. Солдат заметил Дженнингса и подошел поближе, недовольно глядя на него.
— Вам не достаточно хлопот с этой штукой? — спросил он, указывая на аппарат.
— Хлопот? Их никогда не бывает достаточно,—улыбнулся Дженнингс, еще раз сфотографировав маленького священника, прежде чем тот исчез вдали...
Поздно вечером Дженнингс сидел в своей темной комнатке и разглядывал фотографии. Чтобы убедиться в исправности запасной камеры, он сделал тридцать шесть снимков с разной диафрагмой и выдержкой, и три из них вышли неудачными. Это был тот же дефект, что и несколько месяцев назад, когда он снимал няню на дне рождения в поместье Торнов. Теперь нечто похожее было на снимках со священником. Опять создавалось впечатление, что была испорчена эмульсия, но теперь это было не на одном снимке. Брак задевал два негатива, потом шли два хороших кадра, потом опять точно такой же брак. Самым поразительным, однако, было то, что брак, казалось, преследовал определенного человека: странное мутное пятно зависло над головой священника.
Дженнингс вынул из проявителя пять фотографий и принялся рассматривать их вблизи. Два снимка священника с солдатом, два снимка солдата крупным планом и еще один, с удаляющимся священником. На последнем снимке пятно стало меньше, в соответствии с размерами самого священника. Как и раньше, этот брак напоминал какое-то свечение, но в отличие от пятна на снимке с няней оно было продолговатой формы и зависло над священником. Пятно походило на призрачное копье, готовое вот-вот пригвоздить священника к земле.
Дженнингс достал опиум и погрузился в размышления. В свое время он вычитал, что эмульсия фотопленки очень чувствительна к сильному теплу, так же, как и к свету.
— Возможно, тепло, которое вырабатывается при чрезмерном волнении, прорывается через человеческое тело, и его можно заснять на пленку рядом с человеком, находящимся'в состоянии сильного стресса.
Все это взволновало Дженнингса, и он стал рыться в справочниках, отыскивая самый чувствительный в мире образец фотопленки — номер Три-Х-600. Пленку начали выпускать только недавно. Чувствительность ее была настолько высока, что позволяла запечатлеть предметы, освещенные пламенем свечи. Видимо, она была также чувствительна к теплу.
На следующее утро Дженнингс купил двадцать четыре кассеты пленки Три-Х-600 и набор сопутствующих фильтров, чтобы испытать пленку на улице. Фильтры будут закрывать часть света, но пропускать при этом тепло, и он таким образом скорее обнаружит то, что ищет. Ему надо было найти людей в состоянии сильного стресса, поэтому он направился в больницу и скрытой камерой снимал обреченных на смерть больных. Результаты разочаровали его —из десяти использованных пленок ни на одном кадре не появилось пятна. Теперь стало ясно: что бы ни означали эти пятна, они не связаны с предчувствием смерти.
Результаты этой съемки несколько разрушили теорию Дженнингса, но он не упал духом, интуитивно чувствуя, что находится на верном пути. Вернувшись в свою темную комнату, он отпечатал еще несколько снимков с няней и священником на разной фотобумаге и исследовал каждое зерно этих отпечатков. При большом увеличении было очевидно, что там на самом деле присутствовало нечто. Это было незаметно невооруженным взглядом, но нитрат среагировал.
Всю последующую неделю мысли и время Дженнингса были заняты этим таинственным явлением. А потом он решил еще раз выйти на Торна.