Стоял конец июня. В спальне Крис собирала вещи, и яркие солнечные лучи пробивались через стекло. Она положила цветастую кофточку в чемодан и закрыла крышку.
— Ну вот и все,—сказала она Карлу.
Тот закрыл чемодан на ключ, и Крис пошла к Регане.
— Эй, Рэге, ты готова?
Прошло уже шесть недель после смерти священника и после того, как Киндерман закрыл дело, хотя не все было выяснено до конца. Крис могла только догадываться о случившемся, и частые размышления доводили ее до того, что она нередко просыпалась среди ночи в слезах.
Киндерман тоже не мог успокоиться. Смерть Мэррина наступила от острой сердечной недостаточности. Но Каррас...
— Интересно,—сопел Киндерман в попытках добраться до истины.—Это не девочка. В тот момент она была крепко связана смирительными ремнями. Очевидно, сам Каррас убрал ставни и выбросился из окна. Но зачем? От страха? Или в попытке избежать чего-то ужасного? Нет! —Киндерман сразу же отбросил эту версию. Если бы Дэмьен хотел уйти, то вышел бы спокойно через дверь, тем более что Кар- рас был не из тех, кто бежит в минуту опасности.
Тогда чем объяснить этот прыжок?
Киндерман решил поискать ответ в показаниях Дайера, который говорил, что у Карраса были большие эмоциональные перегрузки: чувство вины перед матерью, ее смерть, проблема его собственной вины. Когда Киндерман добавил к этому несколько бессонных ночей, вину перед неизбежной смертью Реганы, издевки беса, принимавшего облик его матери, и удар, нанесенный смертью Мэррина, он с грустью заключил, что у Карраса помутился разум. Кроме того, расследуя смерть Дэннингса, детектив вычитал в книгах, что во время изгнания бесов священники часто и сами становились одержимыми, когда этому благоприятствовали обстоятельства: сильное чувство вины, желание быть наказанным плюс сильная самовнушаемость. Каррас был к этому предрасположен. Звуки борьбы, меняющийся голос священника, который слышали Шарон и Крис,—все это также подтверждало гипотезу Киндермана.
Однако Дайер не согласился с таким предположеним. Он снова и снова приходил поговорить с Крис, пока девочка выздоравливала и набиралась сил. Он всякий раз спрашивал, в состоянии ли Регана вспомнить, что же все-таки случилось в комнате в тот вечер. Но ответ был всегда один: «Нет».
Дело было закрыто.
...Крис заглянула в спальню Реганы и увидела, что девочка сидит, обняв двух плюшевых зверей, и недовольно смотрит на упакованный чемодан на кровати.
— Ну как, ты уже уложила вещи, крошка? — спросила Крис.
Регана, такая худенькая и слабая, с черными кругами под глазами, посмотрела на нее:
— Не хватает места вот для них!
— Ну, ты же все равно не сможешь взять сейчас всех, дорогая. Оставь их, а Уилли все привезет. Пойдем, кроха, а то опоздаем на самолет.
В полдень они улетали в Лос-Анджелес, оставляя Шарон и Энгстромов собирать вещи. Потом Карл на «ягуаре» должен был привезти домой все оставшееся.
— Ну, ладно,—нехотя согласилась Регана.
— Вот и хорошо.—Крис, услышав звонок, быстро спустилась по лестнице и открыла дверь. На пороге стоял отец Дайер.
— Привет, Крис! Я зашел попрощаться.
— О, я очень рада! Я как раз сама собиралась к вам.—Она сделала шаг назад.—Заходите.
— Да нет, не стоит, Крис. Я знаю, что вам некогда.
Крис молча взяла его за руку и втащила в зал:
— Прошу вас. Я как раз собиралась выпить кофе.
— Ну, если вы уверены, что...
Она была уверена. Они пошли на кухню, сели за стол, выпили по чашечке кофе, поговорили о мелочах, а в это время Шарон и Энгстромы продолжали заниматься багажом, бегая по всему дому.
Крис заговорила о Мэррине: она была очень удивлена, увидев так много известных людей — и американцев, и иностранцев — на его похоронах. Потом они помолчали, и Дайер принялся грустно разглядывать свою чашку. Крис без труда отгадала его мысли.
— Регана ничего не помнит,—произнесла она.—Простите.
Иезуит молча кивнул. Крис взглянула на свой нетронутый завтрак. На тарелке все еще лежала роза. Она взяла ее и в задумчивости повертела в руках стебелек.
— А он так и не увидел ее,—прошептала Крис, ни к кому не обращаясь. Потом посмотрела на Дайера и встретила его взгляд.
— А как вы думаете, что же произошло на самом деле? Как неверующая,—тихо спросил он,—вы считаете, что она и в самом деле была одержима?
Крис опустила глаза и задумалась, продолжая поигрывать цветком.
— Что касается Бога, то я действительно в него не верю. До сих пор. Но когда речь идет о дьяволе, тут совсем другое дело. В это я поверить могу. И я верю. В самом деле! И не только после того, что случилось с Рэги, а вообще.—Она положила цветок.—Вот вы обращаетесь к Богу. Представьте, сколько он должен отдыхать от наших просьб и молитв, чтобы они ему не надоели, если он, конечно, существует. Вы понимаете, о чем я говорю? А дьявол постоянно сам создает себе рекламу. Он везде, он всюду совершает сделки.
— Но если все зло мира заставило вас поверить в существование дьявола, то что вы скажете насчет всего добра, которое есть в мире?
Она задумалась и отвела глаза в сторону. Потом посмотрела на тарелку.
— Да... да,—тихо согласилась Крис.—Об этом стоит подумать...
Со дня смерти Карраса печаль настолько глубоко вошла в ее сознание, что оставалась в нем и по сей день. Хотя впереди она предвидела светлые дни и все время вспоминала слова Дайера, которые он произнес, провожая ее до машины после похорон Карраса.
— Вы не могли бы зайти ко мне? — спросила она тогда.
— Я бы с удовольствием, но боюсь опоздать на праздник,— ответил он.
Крис была поражена.
— Когда умирает иезуит,—пояснил Дайер,—у нас всегда праздник. Для него это только начало, и мы должны отметить это событие.
У Крис мелькнула еще одна мысль.
— Вы говорили, что у отца Карраса была проблема с верой?
Дайер кивнул.
— Я не могу в это поверить,—сказала она.—Я никогда в жизни не встречала такой набожности.
— Такси уже здесь, мадам,—доложил появившийся Карл.
Крис вышла из задумчивости:
— Спасибо, Карл. Все в порядке.—Она встала, и Дайер вслед за ней поднялся из-за стола.
— Нет, нет, вы оставайтесь, святой отец. Я сейчас вернусь. Я только поднимусь за Рэге.
Крис ушла, а Дайер вновь принялся размышлять над последними непонятными словами Карраса, над криками, которые слышали перед самой его смертью. Здесь что-то скрывалось. Но что? Этого-то он и не понимал. И Крис, и Шарон вспоминали только какие-то смутные обрывки фраз. Дайеру отчетливо вспомнилась затаенная радость в глазах умирающего священника. Этот странный блеск не давал ему покоя, было в них что-то похожее на... триумф? Дайер не был уверен в этом, но от такой мысли ему почему-то стало легче.
Он встал, вышел в зал, прислонился к двери и, засунув руки в карманы, молча стал наблюдать, как Карл помогает укладывать багаж в такси. Воздух был горячим и влажным. Дайер вытер взмокший лоб и услышал, что Крис спускается вниз. Она вышла, держа Регану за руку. Мать и дочь подошли к Дайеру, и Крис поцеловала его в щеку, а потом, коснувшись его рукой, заглянула прямо в глаза.
— Все в порядке,—сказал он и улыбнулся.—Мне почему-то кажется, что все будет хорошо.
Крис кивнула:
— Я позвоню вам из Лос-Анджелеса. Ждите.
Дайер посмотрел на Регану. Она нахмурилась, взглянув на него, будто вспоминая что-то, потом протянула руки. Дайер нагнулся, и она его поцеловала.
Крис отвернулась.
— Ну, пошли,—сказала она, взяв Регану за руку.—Мы опоздаем, кроха. Пошли.
Дайер, не отрываясь, смотрел, как они шли к машине, и махал им на прощание. Крис послала ему воздушный поцелуй и быстро села в такси вслед за Реганой. Карл уселся рядом с шофером, и такси тронулось. Дайер дошел до поворота и все смотрел им вслед. Вскоре машина повернула за угол и скрылась.
Сзади раздался скрип тормозов. Священник оглянулся и увидел полицейскую машину, из которой выходил Киндерман. Детектив не спеша обошел автомобиль и проковылял к Дайеру, приветливо махнув ему рукой.
— Я пришел попрощаться.
— Вы опоздали.
Киндерман остановился и поник.
— Уже уехали?
Дайер кивнул.
Киндерман посмотрел на улицу и горестно покачал головой. Потом обратился к Дайеру:
— Как девочка?
— Все в порядке.
— Это хорошо. Очень хорошо. А остальное меня не интересует. Ну, ладно. Надо возвращаться на работу. До свидания, святой отец.—Он повернулся и шагнул к машине, потом остановился и, раздумывая о чем-то, уставился на Дайера.
— Вы ходите в кино, отец Дайер?
— Конечно.
— У меня есть контрамарка.—Он поколебался секунду и добавил: —На завтрашний вечер в «Крэст». Вы не хотите составить мне компанию?
Дайер стоял, засунув руки в карманы.
— А что там идет?
— «Высоты Вутеринга».
— А кто играет?
— Хатклиффа — Джэки Глизон, а Катерину Эрншоу—Люси Болл.
— Я уже смотрел,—ответил Дайер.
Киндерман молча посмотрел на него и отвернулся.
— Еще один,—пробормотал он. Потом вдруг подошел к Дайеру, взял его под руку и повел по улице.
— Мне вспомнились слова из фильма «Касабланка»,—сказал он весело.—В самом конце Хэмфи Богарт говорит Клоду Рэйнс: «Луи, мне кажется, что это — начало красивой дружбы».
— Знаете, а вы немного похожи на Богарта.
— И вы заметили?
Наступило время забвения. Но они старались запомнить все до последней детали...
ПРИМЕЧАНИЕ АВТОРА
Я взял на себя смелость изменить местонахождение Джорджтаунского университета, а также перевести в другое место Институт Языков и Лингвистики. Проспект-стрит в действительности не существует, она выдумана мной так же, как и приемная в доме иезуита.
Отрывок прозы, приписанный Ланкэстеру Мэррину, взят из проповеди Джона Генри Ньюмана «Вторая весна».
ДЭВИД ЗЕЛЬЦЕРЗнамение
Здесь мудрость. Кто имеет Ум, тот сочти число зверя; Ибо это число человеческое.