Чарльз Уоллес ответил резко и дерзко, но Мег-то чувствовала, что он весь дрожит.
– Ну, Кальвин с нами просто так, за компанию, попутешествовать.
– Ах вот как?
На миг в голосе, говорившем внутри их разумов, проступила резкость. Однако он тут же успокоился и снова зазвучал мирно:
– Надеюсь, путешествие вам понравилось?
– Да, очень познавательно, – ответил Чарльз Уоллес.
– Пусть Кальвин говорит сам за себя! – велел человек.
Кальвин замычал, стиснув губы, напрягшись всем телом:
– Мне нечего сказать!
Мег смотрела на человека как завороженная, не в силах отвести глаз от ужаса. Глаза у него светились и отливали красным. Над головой горел свет того же оттенка, что и глаза. Свет мигал, пульсировал в четком ритме.
Чарльз Уоллес крепко зажмурился.
– Закройте глаза! – сказал он Мег и Кальвину. – Не смотрите на свет. И в глаза ему не смотрите. Он вас загипнотизирует.
– Экий умник, а? – продолжал успокаивающий голос. – Конечно, сфокусированный взгляд помогает, но есть и другие способы, малыш. Есть-есть!
– Только попробуйте! Я вас стукну! – ответил Чарльз Уоллес. Мег впервые в жизни слышала, чтобы Чарльз Уоллес заговорил о насилии.
– Да ну? В самом деле, малыш?
Мысленный голос звучал снисходительно и насмешливо, но при этом откуда ни возьмись появились четверо мужчин в черной униформе, которые встали за спиной у ребят.
– Нет, мои дорогие, – продолжал голос, – мне, разумеется, совершенно ни к чему прибегать к насилию, но я подумал, что, быть может, если сразу показать, что противиться мне бесполезно, это поможет вам избежать лишних мучений. Видите ли, вскоре вы сами поймете, что бороться со мной совершенно незачем. Мало того что незачем – у вас не будет ни малейшего желания это делать. Ну для чего бороться с тем, кто всего лишь хочет избавить вас от бед и страданий? Ради вас, как и ради всех прочих довольных и полезных обитателей этой планеты, я в одиночку готов взять на себя все страдания, всю ответственность, все тяготы мышления и принятия решений.
– Нет уж, спасибо, мы предпочитаем решать сами, – отвечал Чарльз Уоллес.
– Конечно, конечно! Ты будешь решать так же, как и я. Ну разве ты не видишь, насколько это лучше, насколько проще тебе будет? Вот давай я тебе покажу. Давай вместе повторим таблицу умножения.
– Нет, – сказал Чарльз Уоллес.
– Одиножды один – один. Одиножды два – два. Одиножды три – три.
– У Мэри был барашек, – громко продекламировал Чарльз Уоллес, – он снега был белей!
– Одиножды четыре – четыре. Одиножды пять – пять. Одиножды шесть – шесть.
– Идет куда-то Мэри, и он бежит за ней!
– Одиножды семь – семь. Одиножды восемь – восемь. Одиножды девять – девять.
– Робин-Бобин-Барабек слопал сорок человек, съел корову, и быка, и кривого мясника!
– Одиножды десять – десять. Одиножды одиннадцать – одиннадцать. Одиножды двенадцать – двенадцать.
Числительные упорно стучались в голову Мег, словно пробуравливались внутрь черепа.
– Дважды один – два. Дважды два – четыре. Дважды три – шесть.
Послышался голос Кальвина, больше похожий на гневный крик:
– Минуло восемьдесят семь лет, как отцы наши основали на этом континенте новую нацию, своим рождением обязанную свободе и убежденную, что все люди рождены равными![10]
– Дважды четыре – восемь. Дважды пять – десять. Дважды шесть – двенадцать.
– Папа! – завопила Мег. – Папа!
Этот вопль, почти непроизвольный, вырвал ее разум из тьмы.
Таблица умножения сменилась раскатистым хохотом.
– Великолепно! Великолепно! Предварительный экзамен вы сдали на отлично!
– А вы что думали, мы так легко поддадимся на эту старую уловку? – осведомился Чарльз Уоллес.
– Ну, я надеялся, что нет. От всей души надеялся. Но вы все-таки еще очень молоды и крайне впечатлительны. А чем моложе, тем лучше, молодой человек! Чем моложе, тем лучше!
Мег посмотрела в его багровые глаза, на мигающий над ними свет – и отвела взгляд. Она попыталась смотреть на рот, на эти тонкие, почти бескровные губы – так было проще, хотя смотреть все равно приходилось краем глаза, так что Мег не была уверена, как на самом деле выглядит это лицо: молодое оно или старое, жестокое или доброе, человеческое или инопланетянское.
– Извините, пожалуйста, – сказала она, стараясь говорить спокойно и смело, – мы сюда пришли только затем, чтобы найти папу. Мы думаем, что он здесь. Не могли бы вы подсказать, где его искать?
– Ах ваш папа! – весело фыркнул он. – Да-да, ваш папа! Видите ли, юная леди, вопрос не в том, могу ли я. Но вот скажу ли я?
– Ну вы же скажете?
– А это много от чего зависит. Зачем вам ваш папа?
– У вас что, папы не было, что ли? – осведомилась Мег. – Папа – он низачем. Он просто нужен, потому что он – папа.
– Ну да, но ведь в последнее время он себя ведет совсем не так, как следовало бы папе, верно? Бросил жену, бросил четверых маленьких детей и умчался на поиски приключений!
– Он на правительство работал. Иначе бы он нас никогда не бросил. И мы хотим его видеть. Пожалуйста! Прямо сейчас!
– Ну надо же, какая эта барышня нетерпеливая! Уж потерпите, юная леди.
Мег не стала говорить этому человеку в кресле, что терпение никогда не было одним из ее достоинств.
– Кстати, детки, – продолжал он любезным тоном, – вы знаете, вам ведь вовсе не обязательно разговаривать со мной вслух. Я вас и так понимаю – не хуже, чем вы понимаете меня.
Чарльз Уоллес вызывающе подбоченился.
– Звучащая речь – одно из величайших достижений человечества, – провозгласил он, – и я намерен продолжать ею пользоваться, особенно с теми, кому не доверяю!
Однако голос у него дрожал. Чарльз Уоллес, который даже младенцем почти не плакал, готов был разрыдаться.
– А мне ты, значит, не доверяешь?
– А почему мы должны вам доверять?
– Но разве я давал вам повод мне не доверять?
Тонкие губы раздвинулись в усмешке.
И тут вдруг Чарльз Уоллес ринулся вперед и ударил человека в кресле изо всех сил – то есть довольно сильно, близнецы же его постоянно тренировали.
– Чарльз! – вскрикнула Мег.
Люди в черной форме плавно, но стремительно кинулись к Чарльзу. Однако человек в кресле небрежно шевельнул пальцем – и люди в черном отступили.
– Держи его! – шепнул Кальвин.
Они с Мег дружно кинулись вперед, схватили Чарльза Уоллеса и оттащили его от возвышения.
Человек в кресле скривился, и его мысленный голос звучал довольно неровно, как будто от удара Чарльза Уоллеса у него все же перехватило дух.
– Нельзя ли спросить, зачем ты это сделал?
– Затем что вы – не вы, – ответил Чарльз Уоллес. – Я не знаю точно, кто вы, но вы, – он указал на человека в кресле, – не тот, кто с нами разговаривает. Простите, если сделал вам больно. Я не думал, что вы настоящий. Я подумал, что вы, может быть, робот, потому что от вас напрямую ничего не идет. Я не знаю точно, откуда оно идет, но оно идет через вас. Это не вы.
– Ну надо же, какой умник! – процедил мысленный голос, и у Мег возникло неприятное ощущение, что в голосе звучит рык.
– Дело не в уме, – возразил Чарльз Уоллес, и Мег снова почувствовала, как вспотела ладошка у нее в руке.
– Ну что ж, попробуй тогда разузнать, кто я! – поддел его мысленный голос.
– Да я уж пробовал! – сказал Чарльз Уоллес высоким встревоженным голоском.
– Посмотри мне в глаза. Загляни в них поглубже, и я тебе скажу.
Чарльз Уоллес бросил взгляд на Мег, на Кальвина, потом сказал как бы себе самому: «Что ж, придется!» – и устремил свои ясные синие глаза на багровые глаза человека в кресле. Мег смотрела не на человека в кресле, а на братишку. Вскоре ей показалось, что взгляд у него расфокусируется. Зрачки делались все меньше и меньше, как будто Чарльз Уоллес смотрел на чрезвычайно яркий источник света, а потом наконец исчезли вовсе, и глаза у него сделались сплошь мутно-голубыми. Он вынул ладони из рук Мег и Кальвина и медленно направился к человеку в кресле.
– Нет! – вскрикнула Мег. – Нет!
Но Чарльз Уоллес все так же медленно шел вперед, и Мег поняла, что он ее не слышит.
– Нет! – снова вскрикнула она и кинулась следом. Неумело поставила ему подножку и сама повалилась на него.
Мег была настолько крупнее Чарльза Уоллеса, что он растянулся на полу, с треском ударившись головой о мраморные плиты. Она, всхлипывая, упала рядом с ним на колени. Чарльз некоторое время лежал без движения, словно потерял сознание от удара, потом открыл глаза, потряс головой и сел. Зрачки у него мало-помалу расширились и наконец вновь сделались нормальными, на бледные щеки вернулся румянец.
Человек в кресле заговорил с Мег, напрямую через ее разум, и теперь в его голосе отчетливо звучала угроза.
– Я недоволен, – сказал он ей. – Смотрите, юная леди, я ведь могу потерять терпение, а это, да будет вам известно, плохо отразится на вашем папе. Так что если вы хоть чуть-чуть хотите снова увидеть папу, вам стоит быть более покладистой.
Мег повела себя так же, как иногда вела себя в школе, в кабинете мистера Дженкинса. Она уставилась в пол в угрюмой ярости.
– Лучше бы поесть нам чего-нибудь дали! – обиженно сказала она. – Мы все умираем с голоду. Если уж вы собираетесь сделать с нами что-нибудь ужасное, то хотя бы не на пустой желудок!
Идущие к ней мысли снова наполнились хохотом.
– Ну что за забавная девчушка! Твое счастье, что ты меня смешишь, моя дорогая, иначе бы я не был к тебе так снисходителен. Мальчишки далеко не столь уморительны. Ну хорошо. Скажите, юная леди, если я вас накормлю, вы прекратите мне мешать?
– Нет, – сказала Мег.
– А ведь голод способен творить чудеса, – сказал ей человек в кресле. – Мне очень не хочется использовать против вас такие примитивные методы, но ты же понимаешь, что вы меня буквально вынуждаете…
– Да я бы и не стала лопать вашу жратву! – Мег все еще была вне себя от ярости, как в кабинете мистера Дженкинса. – Не рискнула бы.