Спрашивать дальше она не отважилась. Да и нечего приставать к взрослому человеку! И так она частенько задает сыну совершенно ненужные вопросы…
Но знать о его делах очень хотелось. И глаза Валерия… Смятенные, отчаянные, о чем-то тоскующие… Или о ком-то…
Звонят разные девушки… Что там и как — не узнать… Вот уж правду говорят: маленькие детки — маленькие бедки… Тихо посапывала стиральная машина. Про эту печально знаменитую «Эврику» Валерий, включая отжим, всегда говорил:
— Включаем вибростенд! — а потом, задумчиво глядя на бодро прыгающую по кухне мощную стиралку, обязательно добавлял: — О, как бьется, припадочная! Аж пена на губах выступает! Эпилепсия налицо…
Сын может пойти дорожкой отца… Запросто… И для чего Галина рожала его, для чего так мучилась, для чего растила?! Чтобы он вот так же точно… Нет, ни за что!
Однажды Галина Викторовна обреченно сделала печальный вывод: их семья — вырождающаяся. Что обычно характеризует такие? Главное — полное отсутствие понятий о нравственности и правде. Вот как у Виктора и Михаила. Для них не существует законов, сомнений, стыда и раскаяния. Они живут с потрясающим спокойствием и самодовольством и совершают преступления, не отдавая себе отчета в своем поведении. Это нравственное помешательство, думала Галина Викторовна, и бывают различные степени подобной болезни, например, когда вырождающийся вроде бы и не делает ничего, что может его столкнуть с законом, но постоянно оправдывает любые проступки, упрямо доказывая себе и окружающим, что добро и зло, добродетель и порок — категории надуманные. Больше того, он даже старается пробудить участие и симпатии к диким, неуправляемым инстинктам. А истоки такого нравственного помешательства — в невероятном себялюбии. Это психология.
Но Валерий…
— У тебя неприятности? — опять осторожно спросила Галина Викторовна.
Валерий покачал головой:
— Ничего особенного. Обычная жизнь.
— Но ты сам как-то необычен…
— Дела, дела… — отстранение отозвался Валерий.
Он понимал, что обижает такими ответами мать, но поделать ничего не мог. Разве расскажешь обо всем, что его гнетет? Разве передашь все свои муки? Да и зачем?
Чтобы переложить их на материнские плечи? Ей и без того достаточно. Хотя так тоже плохо…
Мать помрачнела, отошла, задумавшись.
Валерий начал раздраженно перебирать галстуки, выбирая самый лучший и подходящий к новой рубашке. Почему-то хотелось выглядеть поэлегантнее. Или это Арам заразил его своим недавно появившимся стремлением к совершенству в одежде?
Панин с досадой швырнул галстуки на диван. Ничего ему не нужно! И никуда он не пойдет! Объяснит все Женьке, извинится перед ней… Объяснит?! Да разве можно это разумно объяснить?! Какую кашу он заварил…
Глава 15
Тот день у Стаей выдался необычно тяжким. Виген надумал сделать евроремонт, и было решено снять часть денег с книжки, с долларового счета. Он был заведен давно, еще при жизни отца, когда Виген начал зарабатывать в Москве, и довольно неплохо.
Правда, ходили упорные слухи, что при большинстве хирургических вмешательств в офтальмологической клинике, где оперировал Айрапетов, больным вносят инфекцию, и они потом долго с ней мучаются. Говорили, что операции на глазах — тончайшая работа, далеко не всем по силам, и ни о каком поточном методе здесь речи быть не должно.
Стася слухам не верила — она верила мужу. Все относила на счет людской зависти. И очень беспокоилась за сына.
— Кувшинка, у тебя гипертрофированные тревоги, — говорил Виген.
Но ничего не мог поделать с женой — успокаиваться она не желала и по-прежнему мечтала удержать сына при себе на всю оставшуюся жизнь. Смешное намерение…
Зато отправиться в банк за долларами Стася не боялась, хотя Виген просил ее дождаться вечера, чтобы сходить туда вместе.
— Тут рядом, в соседнем доме, — сказала Станислава. — Сниму баксы и вернусь. Что со мной может случиться?
Доллары она сняла, а когда вышла из банка, увидела двоих молодых мужчин, в отчаянии чуть ли не ползающих по грязному асфальту. Стася удивилась.
— Потеряли! — повернулся к ней один горестным, искаженным от муки лицом. — Сберкнижку потеряли! Мы ведь перед вами деньги брали, помните? Десять тысяч…
Станислава растерянно кивнула, хотя их не помнила — в банке змеилась большая очередь.
— Можно восстановить… — робко заметила она. — Если есть копия договора…
— Да нам нужно срочно опять снимать! — простонал незнакомец. — Так складывается… Мы не все сегодня получили, оставили на потом. Посмотрите, милая, вдруг вы нечаянно нашу книжку прихватили? И вы тоже! — обратился он в полном отчаянии к другой женщине, вышедшей из банка.
Женщина покачала головой, но на всякий случай глянула в сумку.
— Нет, вот только моя! — И она вытащила и показала сберкнижку. — Другой нет.
— Да это же случайно можно взять, ненароком, даже не заметить, — бормотал несчастный. — А у вас нет? Посмотрите, пожалуйста…
Стася тоже открыла свой маленький любимый баульчик, чтобы проверить. И в эту секунду мужчина птицей взлетел с асфальта, с потрясающей ловкостью выхватил у нее из сумки кошелек с долларами и метнулся к стоявшей неподалеку машине. Его напарник сидел уже там. Машина рванулась с места и исчезла.
Две женщины стояли, недоуменно глядя друг на друга.
— Что… это?.. — наконец заторможенно, еле-еле складывая слова, спросила Стася. — Мои деньги…
— Милиция! Ограбили! — заполошно заголосила очнувшаяся счастливица, которую не тронули. — Помогите!
Стасю довели домой сердобольные менты. Они же вызвали с работы Вигена и позвонили, по просьбе Станиславы, Галине Викторовне.
— Ладно, ничего, обойдется, — бормотала та, меряя Стасе давление. — Тебе нельзя волноваться, лежи и думай о солнышке. И вообще, из всех потерь потеря денег — самая незначительная и пустая. И жалеть надо не тех, у кого нет денег, а тех, у кого их слишком много.
Примчался Виген, и Стасе стало чуточку легче. Она лежала и плакала. И думала, как просто обвести ее вокруг пальца…
— Не одну тебя, — назидательно сказала Галина. — Мы все — лопухи и недоумки по сравнению с этими… не знаю, как и назвать их… нелюди они…
К вечеру боль и обида стали понемногу притихать, Стася к ним притиралась, но вечером не пришел домой Арам. Его сотовый не отвечал, и Стася поняла, что этот день, как испытательный круг, не кончится никогда. А точнее, кончится очень плохо.
Арам зашел после лекций подстричься. Что-то сразу царапнуло лицо. Он обернулся: то был взгляд Светы.
— Ты откуда взялась?
Светлана подошла поближе. Ее коллеги смотрели любопытно, аж глазки вылезали из орбит.
— Приехала… От тетки сбежала, достала она меня, прямо плешь проедать стала. Вот работаю… Уже больше месяца. В общаге живу. Хочу комнату снять. Денег только подзаработаю…
— Подстрижешь? — Арам шлепнулся в кресло.
Светлана задумчиво провела ладонью по его волосам.
— А ты как? Учишься?
Арам пожал плечами: что говорить, когда нечего говорить…
Светлана взяла ножницы:
— А как твоя любовь? По имени Женька? — Взгляд стал напряженным, неестественно-резиновым.
Женька… То был ведь выбор твой…
Она в последнее время упорно избегала Арама, ссылалась то на холод, то на дождь, то на привязавшийся к ней хронический насморк…
Недавно Арам в который раз спросил Женьку, когда наконец вечером он сможет ее увидеть. И она нарочито, по-дурацки завихлялась, вздернув голову:
— Вечером? Ха! А ты что, считаешь, у меня совсем нет личной жизни?!
Женька…
— Ты приехала, чтобы поразузнать именно о ней? — угрюмо спросил Арам Свету. — Кучеряво… С комнатой я могу тебе помочь: у меня есть один знакомец на курсе, у которого мамашка промышляет сдачей лишних метров. Правда, это не близко — в Ясеневе, зато метро рядом. И недорого. И тетка она хорошая, верующая, в церкви служит, к тебе приставать не будет. А потом, ее часто дома не бывает — то в храме, то сына проведывает. Он тоже славный малый.
Светлана просияла:
— У меня смена скоро кончится, давай поедем посмотрим?
Арам кивнул:
— Сейчас позвоню, — и вытащил мобильник.
Валерий начал встречаться с Женькой этой осенью.
Женя оказалась веселой, неугомонной, и неуемность, отличавшая ее всегда и во всем, быстро надоела Валерию. Он жил совсем в ином ритме, предпочитал во всем размеренность и спокойствие, и заданный Женькой высокий темп считал опасным и ненужным. Кроме того, он никогда не понимал всех этих танцулек до утра, терпеть не мог баров, кафе и прочих развлекательно-увеселительных заведений.
Но Женю влекло именно на эти танцульки, она тянула за собой Валерия и радовалась, что он рядом с ней. Дискотеки, ночные клубы… Родители ей ничего не запрещали. Свободное воспитание! Да и потом, они считали ее человеком взрослым и достаточно разумным. И за дочку не слишком волновались.
Довольно скоро завсегдатаи небольших кабачков, куда Женька бегала со своей студенческой компанией, привыкли к тому, что бойкая Евгения пляшет, отбивая каблуки, а ее новый мрачноватый солидный импозантный кавалер — и где оторвала себе этакого? — все вечера напролет сидит за столиком в углу, потягивая вино, и пристально следит за своей резвой дамой.
Сокурсницы Женьки прямо обзавидовались.
— А вы почему не танцуете? — без конца приставали они к Валерию вначале.
— Не умею, — флегматично отзывался он.
— Мы научим, — выражали девушки горячую готовность.
Но Панин учиться хмуро отказывался, и Женины сокурсницы, с огромным сожалением, потихоньку, одна за другой, отходили в сторонку ни с чем. Женька торжествовала. Она была уверена, что этот красивый высокий будущий врач влюблен именно в нее.
— Какие сегодня твои подруги красивые! — сказал ей Валерка. — Прямо как-то особенно… Хотя это, по сути, психоделический эффект — под воздействием спиртного мне все видятся особенно красивыми, как никогда не увидеть в трезвом состоянии. Вот ведь точно сказано: «Не бывает некрасивых женщин — бывает мало водки».