Женька выслушала это слегка шокированно, немного закатив глаза, а потом с усмешкой заметила:
— Ах, Валерка… До чего же ты нециничный.
Валерий прекрасно видел ее уверенность в нем, ее нескрываемое ликование, радость, и чувствовал себя негодяем, настоящим подлецом. Только это ничего не меняло. Иногда вдруг становилось жаль этой немного смешной, трогательной девушки — ведь Валерка обманывал ее, и делал это сознательно. Как потом он будет с ней объясняться, какие покаянные, оправдательные слова произносить? Но Панин всякий раз отгонял от себя эту мысль. Будет все это не скоро, и вообще неизвестно, что там впереди, что и как сложится, а посему зачем задумываться о будущем? Надо жить настоящим. И он жил в соответствии с этим принципом.
Женька была говорлива. Валерию даже не приходилось ее расспрашивать, она сама охотно и много рассказывала о себе: о своих родителях, подругах, о журналистике.
— Какой ты, Валерка… — Женька, иногда не находя нужных слов, смеялась. — Не могу тебе объяснить…
— Не можешь? — поддразнивал ее Валерий. — А ведь ты будущая журналистка. И должна быть специалистом по объяснениям и словам.
Женька опять смеялась:
— Должна. Но пока еще не стала.
— Трудный путь?
— Ага! — пропела Женька. — Вообще, я бы выбрала себе такую серьезную тему, как наука. Но как за нее взяться? Надо ведь много читать, разыскивать подходящие материалы…
— А разве сейчас это кому-нибудь интересно? — удивился Валерий. — По-моему, все читают только про отношения Пугачевой и Киркорова да про дрязги Волочковой с Большим театром. А информацию для газет твои коллеги берут в Интернете, извини, конечно, за прямоту.
Женька снова расхохоталась:
— В общем, ты прав… Я сама как задумаюсь иногда, о чем буду писать, так мурашки по спине… Одна желтуха! Но с другой стороны, в газете, где я уже публиковалась, есть постоянный научный раздел. И у него завелись свои преданные читатели. Не молодые, конечно, но главное, что появились. А вот твоя медицина… Она всегда интересует всех. Если ее оживить, сделать попроще и полегче… Всякие там рубрики «Будь здоров и не кашляй!» или «Термометр тебе в руки»… Народ обчитается! Болезни и их лечение — самые популярные вопросы, сам понимаешь. На гребне волны. И ты здесь можешь мне помочь.
Валерий помогать не собирался, но распространяться на эту тему не спешил.
— Я одно время ходила в школу юного журналиста, — рассказывала Женька. — Там собирают салаг, решивших поступать. Приходят какие-то юнцы и девицы с журфака и занимаются с нами кто во что горазд: кто сценки разыгрывать, кто стихи сочинять на заданную тему, кто репортажи писать… «Мой любимый город», например. И так из занятия в занятие. И почему-то они все, эти «преподаватели», постоянно сидят на столах. Традиция у них такая, что ли? Или они боятся, что под ними стулья обломятся? Ну и «юные журналисты», в подражание старшим, тоже начинают сидеть на столах, ноги поднимать и руками размахивать — дурной пример заразителен, а уж пример «учителя» — в квадрате… В общем, насмотревшись на этот дурдом, я плюнула на эту ненормальную ШЮЖ. А потом, поговорив уже с сокурсниками, выяснила, что многие из них тоже ходили в эту школку и тоже бросили. Видимо, это — общее место. Все, клюнув на агитки, бросаются туда, но, воочию посмотрев, что она собой представляет, бросают.
Женя преданно заглядывала Валерию в глаза, и ему становилось стыдно и жарко. Он играл этой доверчивой открытой девочкой, как куклой. Играл без зазрения совести. Да нет, он, конечно, мучился. Но разве это его оправдывало?
Совесть начинала исподволь потихоньку глодать и терзать Валерия. Чем дальше, тем больше. Это плохо, думал он. Так будет совсем невыносимо. С этаким мучительным грузом на душе… Совесть оказалась очень непослушным существом и беспредельно чувствительным — едва не по ней, взбрыкивала моментально.
Может, ее стоит укротить? — спрашивал себя Валерий. Чтобы не была столь изнеженной — пусть погрубеет. Это разумнее, и так больно не будет… Больно не поймешь из-за чего… Но совесть — дама с характером. Женского она пола, совесть, поэтому Панин, джентльмен, не умеющий поднимать руку на дам, не мог с ней совладать — вот в чем проблема.
Да и вообще — есть ли она, совесть? К большинству людей в настоящее время этот вопрос не имеет никакого отношения, а поэтому и Валерка специально над ним раньше не думал — не было повода. Теперь пришла пора поразмышлять на эту тему.
Что это такое — муки совести? Раньше он искренне не представлял этого, даже не мог припомнить, чтобы она донимала его хоть раз в жизни.
Очевидно, потому, что он раньше ничего необратимого не совершал. Пусть и делал какие-то пакости, но, значит, они на поверку не принесли настоящего, зримого отрицательного результата для людей. Иначе он бы давно узнал, что такое совесть. Оступившихся она мучает всегда, и от склада человека, от его воли ничего не зависит. Муки совести так же реальны, как муки человека с ампутированной ногой. По силе они не меньше, и от них так же не отвертишься. И как бы глубоко человек ни пал, каким бы себя ни изображал — эти муки будут. Их существование — такой же объективный духовный закон, как закон всемирного тяготения в физике.
Хотя однажды, довольно давно, отец в шутку заметил, что обдумал проблему совести на основе логики, с помощью трезвого и научно-реалистического взгляда. И пришел к такому выводу: девяносто процентов, даже, возможно, девяносто девять, что такого понятия объективно нет, но все-таки один процент за то, что она существует.
Существует… Ведь деваться от ее тяжести Валерке стало некуда, приходилось тянуть ее на себе дальше и иногда видеть во сне Женьку: красивую, гордую, но такую послушную ему и безвольную рядом с ним…
Снился порой и друг Арам — романтик и наивняк, не понимающий многих нюансов и подробностей жизни. Странным образом привязался Валерий к этому дурачку… Словно Арам притягивал к себе своей простотой и добродушием, бесхитростностью и открытостью.
Валерий мучился, отчаянно завидовал его наивности и терзался собственной неполноценностью. Ему требовалось любой ценой вырваться вперед и доказать свою силу и необычайность. Иначе жизнь теряла для него всякий смысл.
«А о чем ты думал тогда, в парке, друг дорогой? — спрашивал он себя. — Ты только и думал о своей шкуре! Испугался, выученик дяди Бори? Затрясся за свою жизнь, задрожал за нее… Ну и что? Все за нее трясутся и дрожат. Что в этом противоестественного? Но Женька и Арам…» До этого у Валерия не возникало ответственности за чьи-нибудь судьбы, разве что за свою собственную. А вот сейчас родилось чувство долга, незнакомое прежде. Друзья… Какое хорошее слово!.. Просто отличное… Зачем Валерка согласился на сомнительное предложение в парке? Его что, убили бы за отказ?
И почему бы этой дуре с ее разбогатевшим, высоко зарвавшимся папой не влюбиться в Айрапетова? Такой видный, обаятельный, умный парень… И ее обожал без памяти. Так нет, подавай ей Панина…
С той истории в парке все и началось… Валерий скрывал ее от всех.
И сам усердно старался очаровать Женьку, понравиться ей, пленить ее непостоянное сердце. И пленил.
Зато его просто бесили Женькины обязательно розовые или лиловые лифчики. Он ненавидел эти цвета и считал их чудовищной безвкусицей. Смешная Женька… Такая забавная и тихая в постели…
Он сидел во дворе, возле детских качелей. Опаздывал на очередное свидание с Евгенией. Ничего, подождет… Неслышно приковылял дядя Боря.
— С девками озоруешь, парень?
Валерий поднял голову:
— Привет! Давно не видались…
— Надобности не было… А я все о тебе знаю. Хороша! — Дядя Боря закурил, закрываясь от ветра. — Богатенькая девица… Наследница! Приданое получит о-го-го! А деньги нашел?
— Какие еще деньги? — не сразу понял Валерий.
Дядя Боря наклонился к нему. Бесцветные глазки заморгали быстро-быстро, как-то предостерегающе.
— Ты, парень, больше никуда не езди. Дело тебе говорю! Иначе напорешься на большие неприятности.
— Да я уже думать об этом забыл!
— Вот и славно, — пробормотал дядя Боря. — Ты знаешь, кто такой хороший человек? Это тот, о котором думать нечего, а которого надобно или слушаться, или ненавидеть. — И ушлепал в темноту.
Глава 16
Поскольку мать уходила довольно часто, Валерий ухитрялся нагло приводить девиц к себе. Однажды соседка встретила его с Женей возле дверей квартиры и игриво погрозила пальцем. Но матери наябедничала тотчас. Все вокруг — сплошные доносчики… Воспитанные еще великим вождем всех народов.
— С кем это видела тебя сегодня Анна Николаевна? Кто к тебе приходил? — поинтересовалась вечером Галина Викторовна, любопытная, как все женщины без исключения.
— Ты ее не знаешь, — уклонился от ответа Валерий.
— Но могла бы и узнать, — вполне логично заметила мать.
— Нет, это ни к чему, — хмуро заявил Валерий. — Девушки приходят и уходят! Со всеми не перезнакомишься.
— Смотри-ка, какой опытный! — восхитилась и удивилась мать.
Женька сначала жутко стеснялась приходить к Валерию. Тем более днем. Смущалась, робела… Совсем не похожая на обычную Женьку с надменно вздернутым носом. Валерий посмеивался втихомолку.
Когда он первый раз пригласил ее к себе, она ни о чем таком не подумала, пошла совершенно спокойно. Чай пить. Только вместо чая обнаружила в комнате роскошно сервированный стол с вином.
— Это… что? — изумленно пробормотала Женька. — Прямо дипломатический прием…
— Да ладно! — махнул рукой Валерий. — Какой там еще прием! Ты что, бывала на них?
Женя покачала головой.
— Ну а если нет, зачем тогда сравнивать? Все равно не знаешь!
Валерий преследовал одну тайную цель: напоить, обласкать и соблазнить. Чего и добился запросто, в два счета.
Женька не особенно сопротивлялась, лишь растерянно поправляла на себе непрерывно бретельки лифчика, не давая его снять.
— Нет, так не пойдет! — решительно заявил Панин. — Хочу видеть тебя всю! Всю твою красоту! И вообще, запомни для начала, необразованная: здесь у тебя одно из самых сладких местечек! — Он выразительно коснулся ее груди.