В приёмном отделении нас встречает заместитель главного врача. Мы знакомы с ним давно. Я приглашала его к нам работать, но он отказался.
Я сразу к нему:
– Оперировать кто будет?
– Редковский Антон Альбертович. – Врач смотрит на меня внимательно. – Вы знаете его?
Пытаюсь вспомнить, фамилия, кажется знакомой.
– Это отличный специалист. Не переживайте, – успокаивает меня коллега.
Хочу что-то ответить, поблагодарить за поддержку, но в этот момент в коридоре появляется мужчина в белом халате. Подтянутый, с внимательным взглядом. Подходит ко мне.
– Здравствуйте.
Я киваю, сжимая пальцы в замок, чтобы не дрожали. Нам предстоит тяжёлый разговор.
– Здравствуйте. Меня зовут Марта Викторовна Белова. Вы будете оперировать Смирнову?
– Да, через пару часов операция. – Он чуть наклоняет голову. – Марта Викторовна, пойдёмте, поговорим в мой кабинет.
Снова киваю. Голова будто налита свинцом.
– Я с вами! – резко встаёт со стула Воронов.
Редковский оборачивается, оценивающе смотрит на него.
– А вы…? – спрашивает врач. – Муж? Брат?
Воронов на секунду замирает.
– Я её… друг. – Затем, будто спохватившись, добавляет: – Близкий, – зачем-то уточняет следом.
Врач просто кивает и жестом показывает нам идти за ним.
Мы заходим в кабинет, Редковский предлагает мне чай, приглашая сесть за стол.
– Вам нужно выпить чая и немного перевести дух, – говорит он мягко, но с ноткой настойчивости. – Марта Викторовна, вы не помните меня?
– Простите, нет… – пристально вглядываюсь в его лицо, ловя что-то неуловимое и знакомое в чертах. – А мы знакомы?
Антон Альбертович чуть улыбается, и в этот момент я вспоминаю, где я его видела.
– Да, я работал с вами и вашим мужем, когда мы все только начинали. – Голос его звучит спокойно, но слово «мужем» режет мой слух. У меня уже аллергия на это слово. Напрягаюсь, но заставляю себя не выдавать лишних эмоций. – Мы тогда были совсем молодыми. Почти двадцать лет назад. Потом я перевёлся в другую больницу.
Присматриваюсь к нему внимательнее. Да, я действительно работала с Редковским. Он был отличным врачом, подающим отличные надежды. И теперь, когда это осознание приходит, внутри разливается странное облегчение.
Конечно, я уверена, что Антон Альбертович прооперирует маму безупречно в любом случае, потому что он профессионал. Но знать, что с ней будет «свой» человек, и он помнит меня… Это как будто даёт мне какое-то дополнительное спокойствие.
– Прости, не узнала тебя сразу же… – тихо говорю, чувствуя лёгкий стыд.
– Ничего страшного, – он мягко машет рукой. – Уверен, сейчас тебе не до мелочей.
Потом вдруг добавляет, и в его голосе звучит почти дружественная теплота:
– Мы тогда, двадцать лет назад, были на «ты». Вернёмся к такому же общению?
– Конечно.
– Марта… – Антон Альбертович делает небольшую паузу, будто подбирает слова. – Ты же врач сама. И знаешь, что нельзя так… На тебе лица нет. Возьми себя в руки. Главное – нельзя их опускать. Уверен, ты такое же говоришь своим пациентам.
– Конечно, говорю… – выдыхаю.
– Ну вот. Тогда и сама соблюдай эти правила.
Его слова звучат не как упрёк, а как напоминание того, что независимо от обстоятельств человек в трудную минуту должен максимально собраться.
Да, он прав. Я всегда была сильной, всегда боролась с трудностями без каких-либо откровенных эмоций, но сейчас... Сейчас я просто растеряна.
Антон Альбертович смотрит на меня пристально, словно пытается вспомнить ту молодую, задорную, весёлую Марту, которую знал когда-то, работая со мной. Но сегодня он её не увидит, и мне не стыдно, что я выгляжу растерянно. Я и чувствую себя так же.
Сегодня перед ним женщина, которая едва держится на ногах и очень устала от всего, что случилось с ней за такой короткий период жизни.
Мне кажется, что я только сейчас по-настоящему поняла, как сложно мне давалась ситуация, которая случилась со мной совсем недавно.
Как будто до этого я держалась, не позволяя себе расслабиться, унывать, и многое другое. А сейчас из меня все силы забрали и больше неоткуда вдруг стало черпать силы.
– Антон, – говорю я тихо, – скажи мне правду: она выживет после этой операции? Мне нужна только она, какой бы горькой эта правда ни была.
Он на мгновение задумывается, его лицо становится серьёзным, и я чувствую, как сердце замирает в ожидании ответа.
– Марта, – начинает Антон медленно и осторожно, словно взвешивая каждое слово, – я сделаю всё, что в моих силах. Ты знаешь, что в медицине нет гарантий, даже если врач откровенно талантлив и опытен. Но я обещаю, что буду бороться за неё до конца.
Его слова для меня сейчас звучат как глоток воздуха для утопающего. Я снова чувствую, как слёзы накатывают на глаза, но сдерживаю их.
– Спасибо, – киваю, стараясь сохранить хотя бы видимость спокойствия. – Я благодарна.
– Есть момент, который принципиально важен. Сама понимаешь, скорость… нужен…
– Клапан… – я сама знаю ответ и заканчиваю за него. И Редковский кивает. – Сколько?
– Около трёхсот, если хороший. Операция внеплановая, и... Можно подождать, но ты же хочешь максимально быстро всё? – снова киваю и одновременно пытаюсь сообразить, где мне столько денег взять.
– О чём речь? – влезает в наш разговор до этой поры молча сидевший Воронов.
– Неважно, – у меня нет сил с ним объясняться. Но за меня это начинает делать Антон.
– Нужны деньги. Замена клапана. Он стоит денег.
– Я ничего не мыслю во всех ваших медицинских приблудах, но я заплачу за любую, какая понадобится, – безапелляционно говорит Александр Николаевич. – Эта штука, которая нужна маме Марты… Викторовны стоит триста тысяч? Я всё верно понял? – говорит с ним, не обращая внимание на моё удивлённое лицо.
– Да, – кивает Антон.
– Где можно оплатить?
Глава 36.
Глава 36.
Поворачиваю к нему удивлённо лицо.
Воронов встаёт со стула и торопиться уйти, но я пытаюсь его остановить.
– Александр Николаевич, зачем, не надо! Я сама! У меня есть часть денег, и я… – Мне не хочется выяснять отношения и вопрос денег перед другим человеком, но сейчас без вариантов.
– Марта… Викторовна, – голос меняется за мгновение. Он неожиданно кажется мне более суровым. – Не спорьте со мной, пожалуйста. Где касса? Что нужно делать? – обращается к Антону.
– Я сейчас позвоню медсестре, дам все указания, она вас проводит, – кивает Редковский Воронову.
Тот, прежде чем уходить, неожиданно накрывает мои ладони своими. Замечаю, как Антон улыбается, глядя на нас, но быстро отводит глаза.
– Я не хотел вам грубить. Простите, – наклоняется близко, и тихо говорит мне Воронов.
Даже ничего не успеваю сообразить и ответить, как он уже за пределами кабинета.
– Скажи мне, что произошло. И пожалуйста, прошу только правду, – говорит бывший коллега, присаживаясь на край стола рядом со мной.
Его руки скрещены, поза расслабленная, но взгляд... его взгляд полон интереса и участия.
Он смотрит на меня внимательно, и я понимаю, что он не просто спрашивает из вежливости. Ему действительно нужно знать причины приступа.
Что я ему скажу? Правду? А стоит ли? Хотя здесь ведь речь не о светских разговорах случайно встретившихся бывших коллег. Здесь речь идёт о жизни моей мамы. О моей жизни. О том, что я едва держусь на плаву.
– Я старалась, чтобы у неё были лучшие лекарства, следила за её состоянием практически каждый день, и ничего не предвещало беды, – начинаю издалека, тщательно подбирая слова. – Но тем не менее так сложилось... что я развожусь со своим мужем...
Плевать, скажу, как есть. Зачем я буду выгораживать того, кого ненавижу теперь всей душой? Стыдно? Да! Но честно, несомненно. Ведь в том, что, я расскажу сейчас, не будет ни капли лжи или обмана, поэтому, решаюсь не юлить и не притворяться, что это совершенная случайность. Антон должен знать правду.
– С Артуром? – он поднимает бровь, и в его голосе слышится лёгкое замешательство.
– Да, – отвечаю коротко и киваю. – У меня был только один муж за все эти годы.
– Надо же... – он качает головой, и в его глазах читается искреннее изумление. – На работе, как я помню, и, если не ошибаюсь, вас считали идеальной парой... – произносит вслух, задумчиво, не скрывая своего откровенного удивления. – Неожиданно, признаюсь. Но, много лет пролетело, действительно, всё что угодно за это время могло произойти. Я вот тоже успел жениться и развестись.
– Да, так бывает. А насчёт нас… Ошиблись все насчёт нас. И больше скажу: я сама, признаться, вместе со всеми ошиблась. Но, что есть, то есть. Только не эта ошибка главное. А главное, что он сделал. Мой муж... как ты помнишь, он сам врач, точнее, бывший, и знал, куда посильнее ударить, чтобы я полностью растерялась...
Замолкаю. Говорить об этом больно. Больно и стыдно. Как будто я признаюсь в своём поражении, в том, что не смогла сохранить что когда-то казалось нерушимым для нашего окружения. Да и меня самой, признаться.
– Он всё ей рассказал? – киваю. – Решил тебя таким образом отомстить за то, что у вас не сложилось? – снова киваю. – Да, настоящий мужик… – естественно, в голосе сарказм. – Слушай, так это же уголовная статья. Раз он врач, его можно посадить.
– Это я и сделаю. Но сначала мама. Она самое дорогое, что есть у меня сейчас. Я не могу её потерять, Антон.
– Не переживай. Я же сказал: всё сделаю для неё. Впрочем, как и для любого другого пациента. У тебя мой телефон сохранился?
– Не знаю.
– Запиши на всякий случай. Я могу тебе ещё чем-то помочь? Имею в виду, кроме операции.
– Нет, нет, извини, я зря тебя начала это рассказывать, – опускаю глаза, вдруг становится по-настоящему стыдно за такие откровения.
– Нормально всё. Носить такое в себе… трудно.
– Антон, сколько понадобится времени, чтобы выходить её после операции? – возвращаюсь к главному.