Тело окончательно просыпается, а разум понемногу приходит в себя.
Вытершись полотенцем, натягиваю халат и выхожу в комнату.
И здесь я замечаю пакеты. Причём не один, а несколько. Чёрные, матовые, с едва заметным логотипом какого-то бутика. Не помню, чтобы они здесь были…
Из гардеробной неожиданного выходит женщина. Строгая, подтянутая, в элегантной униформе.
– Вы уже приняли душ? Думала, успею уйти. Простите, что потревожила вас, – она останавливается, увидев меня, и мягко улыбается.
Я машинально поправляю халат, чувствуя себя неловко в этом внезапном «разоблачённом» виде.
– Нет, что вы… Вы меня не потревожили.
– Пакеты с вещами для вас, – она кивает в сторону кресла. – Только я пока не успела разложить. Рано ещё, думала, вы спите.
Я смотрю то на них, потом снова на неё.
– Но… откуда?
– Доставили в шесть утра, до вашего пробуждения.
– Для меня? – переспрашиваю. Она кивает. – А, ясно… Спасибо.
Она без лишних слов, и так же бесшумно, как появилась, теперь исчезает за дверью.
Подхожу к пакетам, развязываю шёлковые ленты. Внутри чего только нет. И это всё, чтобы выглядеть красиво.
Деловой костюм, юбка, жакет, блузка с тончайшим кружевом по воротнику. Рядом с деловыми вещами домашний комплект: мягкий кардиган, шёлковые брюки.
И нижнее бельё даже есть. Теряюсь.
Понимаю, что это всё было от Воронова.
Медленно опускаюсь в кресло, сжимая в руках шёлковую блузку.
Удивляюсь мысли, что он всё мог из этого выбирать сам для меня.
Никогда в жизни моего почти бывшего мужа не интересовали такие вещи, как моя одежда. Ему было, по сути, всё равно, как я одета.
А здесь… Кто-то позаботился о том, чтобы у меня было всё — от одежды на работу до того, в чём можно ходить дома.
Позвонив на пост, поговорив с дежурным врачом, я, удостоверившись, что с мамой всё в порядке, спускаюсь в гостиную.
А там слышу, как Александр и Лиза над чем-то весело смеются.
Она рассказывает ему какую-то детскую шутку, а он хохочет.
Ловлю себя на мысли, что я всё чаще вижу Воронова… другим. И этот Воронов всё сильнее западает в мою душу, и заставляет сердце биться рядом с ним, иначе, нежели как было раньше.
– Марта! – улыбается, заметив меня. – А мы вас ждём! – кивает на внучку.
Девочка здоровается со мной и замолкает.
– Ну чего ты? Рассказывай дальше!
– Я, наверное, деда, пойду? – несмело. – У тебя с Мартой… дела?
– Просто тётей Мартой, – догадываюсь, что она вспоминает моё отчество. – Не уходи, пожалуйста. А то я от любопытства умру, что же ты такого интересного рассказывала своему дедушке, отчего он так громко смеялся? – подмигиваю ей.
Честно говоря, когда говорю слово «дедушка» стараюсь не смотреть на Воронова. Потому что в моей голове ему до дедушки ещё очень далеко.
Девочка кивает и начинает рассказывать что-то истории из жизни своего друга по соседству.
Нам неожиданно весело эти полчаса, пока мы завтракаем. И это веселье не наиграно. Оно какое-то искреннее и тёплое.
Давно я не была в такой обстановке, как сегодня. И даже несмотря на то, что у меня было сильное волнение из-за мамы, я всё равно постаралась расслабиться.
Пока мы болтаем, глаза Воронова постоянно скользят по мне. А у меня в голове крутятся его слова, сказанные вчера мне тихо, практически шёпотом: «Я хочу быть рядом с тобой… Всегда, когда тебе будет это нужно. Ты только позволь. Слышишь?»
Я думаю, он тоже вспоминал их.
Когда Лиза уезжает, мы остаёмся вдвоём.
– Как прошла ночь? – спрашивает участливо.
– Спасибо. Отлично.
– Спало хорошо? Приснился жених?
– Какой жених?
– Ну есть такое поверие, что, когда засыпаешь, надо сказать: на новом месте приснись жених невесте.
– А, – смеюсь. – Нет, не приснился. Наверное, это знак, что я уже больше не выйду замуж.
– Нет, – отрицательно крутит головой. – Это знак, что нужно как минимум ещё остаться здесь на несколько ночей, и тогда жених обязательно приснится! А чтобы место было новым, нужно просто поменять кровать. Ещё пару спален найдём. А надо, кровать новую купим, – подмигивает.
Улыбаюсь ему в ответ.
– Марта, ну а если серьёзно… – присаживается рядом, смотрит уже без улыбки, – у меня два предложения. Первое: предлагаю наконец-то перейти на ты. И второе, предлагаю остаться здесь, с нами.
– Хорошо.
– Отлично! – выдыхает, словно ему это было важно. – Выбирай любую комнату, какая понравится. Главное, помни, тебя это ни к чему обязывает. Не загоняй себя в границы, которые кроме тебя самой никому не нужны.
Не нахожусь, что ответить ему. Ведь он прав.
– Только я предупреждаю сразу: несмотря на то, что я пока не буду жить в своей квартире, для меня ничего не изменилось. У Лары осталось около недели жить в моём доме, а дальше… Он сядет, а куда она пойдёт? Сюда?
– Нет, сюда она не вернётся. А куда пойдёт – я не знаю, – вижу, как тяжело говорить это Воронову, хоть он и пытается скрыть.
– Вот и отлично. У меня есть план…
– Расскажешь? – я вижу, как он заинтересован.
– Нет, пока нет. Но твоей дочери и Белову будет несладко. Обещаю!
– Ох, всё больше и больше понимаю, что с тобой опасно ссориться, – смеётся и я улыбаюсь тоже. – Марта, наверное, у тебя за время, пока мы с тобой стали столь неразлучны, куча вопросов появилось ко мне? Если тебе интересна моя жизнь, я готов рассказать о ней.
– Да, есть парочку вопросов.
– Ну тогда… кофе и рассказ с подробным описанием моей биографии?
Снова киваю. Как я могу отказаться от такого предложения?
Мы с Александром устраиваемся в гостиной, Лиза уезжает на занятия, и Воронов начинает свой рассказ.
– Я вырос в семье, где были только бабушка и дедушка. Они были уже в возрасте, и я, как многие советские дети того времени рос как трава, – улыбается. – Как там: наступило первое июня, меня отправили гулять, а тридцать первого августа поймали, отмыли и отправили первого сентября учиться.
Тихо смеюсь.
– Но я не обижаюсь на них. Что они мне могли дать в таком возрасте, как их? Любви много давали, и, пожалуй, это главное. Конечно, без присмотра и тяжёлой отцовской руки я рос бандитом. Озорником. Лез во все драки, где видел несправедливость. Но так было до поры. Однажды в одной из драк нас разнял один мужик. Как выяснилось, он оказался тренером по греко-римской борьбе. Не знаю, что им двигало, но он стал мне практически отцом. Позднее он уже открыл свою компанию, но по-прежнему оставался моим личным тренером, заставлял меня ходить на тренировки, запрещал драться. Учил, так сказать, уму, и много разговаривал со мной о жизни. Благодаря ему я получил спортивный разряд, отличное техническое образование, смог обеспечить сытую и спокойную старость моим родным. Думаю, он видел во мне того, кого мечтал вырастить. У него был и родной сын, но тот яростно сопротивлялся всем предложениям отца, а я, напротив, впитывал словно губка.
Замолкает ненадолго.
– Я стал вхож в его дом без каких-либо ограничений, и постепенно превратился практически в часть его семьи. У моего названного отца была дочь, и, как-то так незаметно мы сблизились. Нам по семнадцать. Молодые, страстные, активные!
– Это Ирина?
– Да, – улыбается, кивает. – Станислав Фёдорович очень её любил. Баловал, обожал. Когда он узнал, что между нами отношения, он был счастлив. Говорил, что теперь может умирать спокойно. Мы шутили, мол, куда вам, молоды ещё! Но оказалось, что всё не так. Перед смертью он позвал меня и попросил обещание: независимо, как сложится в будущем жизнь и мои отношения с его дочерью, чтобы я не бросал Ирину. На сына он надеяться не мог. И я согласился, без сомнения. Потому что очень её любил! Она тогда была… другой. Не знаю, когда и где мы свернули не туда…
Воронов отворачивается и смотрит куда-то в сторону.
Я вижу, ему не очень хочется вспоминать всё то, что было в его жизни, но Александр готов это сделать, чтобы я поняла всё по одному рассказу о нём. А также о его отношениях с бывшей женой, с дочерью. И, возможно, больше не задавала ненужных вопросов в будущем.
– Отец её умер. Мы поженились. Сначала жили неплохо, денег хватало, чтобы Ирина ни в чём себе не отказывала по-прежнему. Но так было лишь какую-то часть времени. Дальше мы стали медленно, но шагать в неверном направлении. Жена стала всё больше требовать и всё меньше давать взамен. Она привыкла жить хорошо, и я обязан был обеспечить ей такой же уровень жизни. Станислав Фёдорович, понимая, что его родной сын всё разбазарит, передал перед смертью управление своей компанией мне. Братец Ирины тоже привык получать удовольствие от жизни и не очень хотел напрягаться. Он предложил мне продать компанию.
– А ты не согласился?
– Да. Потому что обещал отцу Ирины не делать этого. И в итоге я потерял через три года после его смерти их отца всё… – опускает лицо.
– А что случилось?
– Брат Ирины не успокоился. Те, кому он пообещал продать бизнес своего отца, в компании появились как снег на голову. Я даже не ожидал, что они так быстро возьмутся за нас. Тогда законы не так активно работали, как сейчас, и любые суды могли из потерпевшего сделать тебя обвиняемым. Я боролся за бизнес до последнего, но в итоге как-то ночью один из бандитов, с которым я когда-то занимался вместе в одном зале под тренерством отца Ирины, приехал ко мне. Он сказал: бизнес отожмут в любом случае. Мол, сам понимаешь, силы не равны. Если не уедете, вас убьют. За ваши жизни столько денег отвалили, что церемониться никто не будет. Бери дочь, жену и уезжай, пока не поздно. И так уезжай, чтобы найти не смогли.
Воронов смотрит в сторону, и я понимаю, что именно там, скорее всего, что-то изменилось в его судьбе.
– Сначала я ему не поверил, но, когда на следующую ночь вырезали всю охрану, я понял, этот человек меня не обманул.
– И вы всё бросили?
– Да, взял наличку, что смог. Да и бросать было уже практически нечего. Брат Ирины пошёл на принцип: не оставить ничего от бизнеса отца. И он своего добился. Основные активы он вывел благодаря тем же самым бандитам.