Теперь смотрит на меня и не отводит глаз.
Александру морально очень тяжело, ему плохо, у него как у меня – беда, но он старается всеми силами это скрыть от меня.
– Я даже не знаю, что сказать на это…
А я ведь и правда, не знаю!
– Ничего. Просто прими мой дар в знак извинения. Это как последняя капля. Точка. Финал. Какие ещё слова подобрать, не знаю, – пожимает плечами. – После её поступка я отчётливо понял, что спасти того, кто не хочет спасаться невозможно. Нет у меня больше ни сил, ни желания.
– Но ты хотел, чтобы она была с дочерью, и делал всё ради этого.
– Теперь – ни за что, никогда и ни при каких условиях я не подпущу её к Лизе.
Он неожиданно хмурится, а затем трогает своё сердце. Кладёт ладонь на грудь и пытается сжать, словно от этого ему станет легче.
Я знаю точно этот жест. Знаю, как люди бессознательно хватаются за сердце, когда им плохо и боль пронзает его. Это инстинкт. Это не показательные выступления, это правда, ему некомфортно в области груди.
Мне неожиданно становится страшно за Александра.
Быстро встаю с дивана и подхожу к нему. Действую на автомате, врачебные привычки берут верх.
Беру запястье Воронова, прижимаю пальцы к пульсу. Он частый, неровный.
Поднимаю взгляд на него. Лицо бледное, но зрачки нормальные, без признаков инсульта или инфаркта.
А он смотрит на меня. Не отводит глаз. И в его взгляде теперь столько всего: боль, усталость, разочарование, благодарность, нежность, что-то ещё… Так много всего!
Краснею.
– С вами всё в порядке, – перехожу снова на "вы", словно с пациентом разговариваю. – От переживаний пульс частит, но сердце, думаю, в норме. – стараюсь говорить ровно. – Только всё-таки, давайте съездим в клинику, чтобы его проверить. Так, на всякий случай. У вас слишком много разочарований и неприятностей на такой короткий период времени.Не удивительно...
– Но есть в этих неприятностях и положительный момент, – перебивает Воронов. Он делает паузу, и его пальцы сжимают мою руку, прижимая её к своей груди. – Марта, проверить сердце, может, и нужно. Я и сам понимаю, что с ним совершенно точно что-то не так за последние недели.
Где-то между пальцами его пульс: удары беспорядочные, нервные. Не дышу.
– А что с ним? Какие жалобы? – спрашиваю, мой голос предательски дрожит.
– Оно, когда ты рядом, впадает в такой ритм… бешеный. Чувствуешь? – киваю. – Не остановить его. Не запретить ему так стучать. И не уговорить, чтобы оно вернулось к прежнему, спокойному ритму.
Закрываю глаза на секунду.
– Возможно, это аритмия? – неуверенно с моей стороны.
– Раньше не жаловался. Только теперь справиться никак не могу. – Улыбается. – А всё чаще кажется, что и не хочу…
– Ну вот, надо пройти обследование, и я назначу вам… тебе лечение.
Он крутит отрицательно головой.
– Обследование не поможет. И рецепт, который ты выпишешь в карточке и в рецептурном листе тоже. Я не доктор, но знаю только одно лечение: чтобы ты была рядом. Всегда, насколько это возможно. Это лечение для меня самое эффективное и действенное. – Его голос низкий, почти хриплый. – Мне без тебя не справиться с этой болячкой, Марта. Ты единственная таблетка, которая может меня вылечить.
Он больше ничего не говорит. Просто наклоняется и целует меня.
Глава 42.
Глава 42.
СПУСТЯ ТРИ ДНЯ.
Антон держит меня в курсе о мамином состоянии. Один раз я съездила к ней, но пока она слаба. Она не могла говорить, но могла слушать. Я поклялась ей: ничего из того, что прислала ей любовница Белова – нет.
– Покажи мне глазами, что ты веришь мне, мамочка, – вытирая слёзы, просила я её.
Она кивала и пробовала даже улыбаться.
После это встречи, я выдохнула и приступила к своей работе. Клиника не сможет столько простаивать без руководителя, и я это понимала.
Теперь я думаю о том, как уволить Белова.
Даже несмотря на то, что он не являлся виновником ситуации с мамой, Артур стал причиной того, что случилось в целом. И простить этого я ему не могу.
– Марта, – раздаётся настойчивый стук в дверь моего кабинета, – привет. Мы можем поговорить? – голос Белова сегодня звучит как-то непривычно с ноткой неуверенности.
Напрягаюсь. Общаться с ним мне не хочется, но, раз просит о разговоре, я намерена тоже много, что сказать ему.
– Проходи.
– Мы давно с тобой по-человечески нормально не разговаривали. У нас всё через конфликт. Пожалуйста, давай поговорим сейчас. Просто поговорим.
Я смотрю на него, пытаясь понять, что за игра. Но в его глазах нет привычной мне маски равнодушия или злости. Он выглядит уставшим, почти сломленным. Ещё тогда, в квартире я видела, как он опешил, когда узнал, что сделала Воронова. Наверное, для него, как и для нас с Сашей, это было потрясением.
Как бы то ни было, но моя мама всегда с очень большой теплотой относилась к Артуру, и, наверное, он действительно, не смог так поступить никогда. Это теперь я понимаю, но несколько дней назад во мне всё кипело по отношению к нему.
Сейчас я, естественно, поуспокоилась и могу вести с ним нормальный диалог.
– Ну давай, попробуем.
– Я уеду на два дня, так что, если будут срочные вопросы, напиши мне или позвони.
– Куда ты собрался?! У нас суд завтра по поводу расторжения нашего брака, помнишь?
– Не переживай, я буду. Вот как раз об этом хотел поговорить. Нам нужно решить с тобой о разделе нашего имущества, – заявляет неожиданно.
– Ну, ты нас оставил практически без всего. Что у нас осталось? Часть клиники, квартира.
Белов ничего не отвечает, и в его глазах читается что-то, что я давно не видела. Сожаление? Боль? Растерянность? Я не знаю.
Раньше он был совсем другим. Весёлым, уверенным в себе, упёртым в достижении цели.
– Да. Я о клинике именно и пришёл. По закону, как ты понимаешь, я могу при разводе претендовать на твою часть клиники, а я ты на мою. Воронов… – замолкает на мгновение, – он насел на меня основательно. Я должен отдать ему свою часть. Ты можешь согласиться на то, что не претендуешь на мою часть письменно, когда спросят об имуществе в суде? Ну, естественно, я на твою не буду претендовать. Адвокат мне сказал, что достаточно будет мирового соглашения от нас, чтобы закрыть разом все юридические вопросы.
– Интересно, – говорю притворно, словно я не в курсе, что Александр насел на моего почти бывшего мужа. – Ты хоть сам понимаешь, что ты всё потерял по глупости? И меня в это втянул?
Кивает.
– Может, тебе надо лечиться от игромании? – спрашиваю честно. – Есть клиники…
– Нет. Я больше не играю. Был соблазн, когда были большие деньги, а теперь нет денег, нет и соблазна, – думаю, он сам сожалеет о том, что это случилось в его жизни. Но изменить уже ничего нельзя. – Соблазнился на роскошь, которую увидел у Воронова, на деньги, которые, как мне казалось, смогут легко приплыть в мои руки… – начинает откровенничать, но мне это теперь неинтересно.
Я хочу закончить быстрее этот разговор, и чтобы он вышел из моего кабинета.
– Ясно, – обрубаю резко его речь. – Насчёт твоего предложения – считаю его отличным. Я согласна на такие условия.
– О квартире надо подумать. Она у нас с тобой в совместной собственности.
– Да, надо продавать её.
– Не надо. Я хочу дочери долю свою отдать. Думаю, это будет справедливо.
Сижу, пребываю в шоке. Даже не верится, что мне говорит это Белов. Он сам, добровольно отказывается от своей доли в квартире? Но тогда у него ничего не будет от слова «совсем».
– Это Воронов на тебя надавил и по поводу жилья? – пытаюсь понять его мотивы.
– Нет, это я сам решил. Мы же продали ту квартиру, что покупали ей. Но я потерял те деньги.
– Честно, неожиданно. Но если ты не обманываешь, я, конечно, за.
– В клинике пока останусь работать, но постараюсь не попадаться тебе на глаза. Ты как, сможешь меня немного потерпеть?
– Недолго, – кивает.
– Марта, я на самом деле про Лару не знал, что она звонила матери твоей. Я никогда бы не допустил такого, – замолкает на мгновение. – Через пару дней кончится договор аренды у Ларисы, и она съедет.
– Куда, интересно?
– К матери, наверное, – пожимает плечами.
– И ты вместе с ней? Примаком пойдёшь? – не могу сдержать улыбку. – Не к папе, так к маме. Но там такого достатка не будет.
На этот вопрос он не отвечает и выходит из кабинета.
На следующий день мы заключили в суде мировое соглашение. Всё, о чём мы говорили в моём кабинете, теперь было зафиксировано на бумаге.
Судья была явно довольна тем, что мы смогли договориться без лишних скандалов. Она даже улыбнулась, когда мы подписали документы, и сказала, что редко видит такие цивилизованные разводы.
Да уж… цивилизованный, дальше некуда. Знала бы она, что я жила всё это время с любовницей моего мужа в одной квартире, думаю, забрала бы свои слова обратно. Но, я, естественно, промолчала и лишь улыбнулась.
Я выходила из зала суда с каким-то странным чувством. Оно было смешанным: облегчение, что всё закончилось, пустота оттого, что столько лет я потратила на этого человека, и лёгкая грусть, где от всей этой истории пострадала моя мама.
На выходе стоит машина Воронова. Александр улыбается, и в его глазах читается что-то тёплое, поддерживающее.
Артур, выходя из здания суда вместе со мной, тоже замечает Александра.
Он смотрит в его сторону, потом на меня, и хмурится.
– Да, и всё-таки быстро же ты нашла мне замену, – в голосе звучит ревность и возмущение. – Не назло ли мне?
– Не льсти себе, Белов! Эти отношения по большой и светлой любви! – и я понимаю, что не вру, когда говорю ему это.
Естественно, он не верит моим словам. Но мне всё равно, что он будет думать. Моя репутация чиста. А даже если бы и нет, это точно не его право – судить меня.
Не прощаясь с бывшим мужем, иду к машине Воронова и сажусь в неё.