[157]. Он искал связи по военным делам с Центральным комитетом партии социалистов-революционеров — его направили ко мне. Это был [под]полковник Генерального штаба Федор Евдокимович Махин, член партии социалистов-революционеров, сражавшийся на Румынском фронте в армии генерала [Д.Г.] Щербачева. В борьбе с большевизмом на фронте щербачевская армия оказалась одной из наиболее устойчивых. [Под]полковник Махин предложил в распоряжение партии те части, которые в это время, как демобилизованные, возвращались с Румынского фронта на Северный Кавказ (в Ставрополь), и брался, изменив направление этих частей в пути, направить их в Москву и здесь выступить с ними против советской власти. Он хорошо знал настроение этих частей, убежден был в том, что оно было достаточно крепким, и ручался за успех. Взвесив хладнокровно это предложение, имея в прошлом богатый и печальный опыт подобного рода начинаний, мы отклонили это предложение, боясь превращения его в авантюру, так как мы боялись настроения фронтовых частей, которые так часто при непосредственном соприкосновении с большевиками их беззастенчивой и ловкой демагогией разлагались как по волшебству.
[Под]полковник Махин остался в Москве и вскоре сообщил нам, что через знакомых ему офицеров Генерального штаба большевики сделали ему предложение поступить к ним на службу. Взвесив все обстоятельства и узнав обстановку, мы посоветовали [под]полковнику Махину это предложение принять. Вскоре ему поручили при главном большевистском штабе заведование всей операционной частью — и мы таким образом всегда были в курсе всех военных операций на всех фронтах. Несколько раз, ранними утрами, до прихода политических комиссаров на службу, я виделся с [под]полковником Махиным в главном штабе большевиков — в прекрасном барском особняке, помещавшемся на Триумфальной-Садовой, и там получал от него нужные сведения. Позднее [под]полковнику Махину предложено было большевиками отправиться на Восточный фронт для борьбы с чехословаками. Он, опять-таки с нашего согласия, принял предложение, набрал штаб (почти исключительно из эсеров) и в нужный момент сдал Уфу чехословакам и войскам Народной армии без боя, перейдя вместе со всем своим штабом в распоряжение Комитета членов Учредительного собрания. В рядах Народной армии он оставался на самых ответственных постах до самого последнего времени, то есть до декабря 1918 года»[158]. И хотя Зензинов не вполне точно назвал место службы Махина, прямое и сравнительно подробное свидетельство о внедрении Махина в Красную армию по заданию ЦК партии эсеров представляется крайне важным.
Член военной комиссии ЦК ПСР И. С. Дашевский показал на процессе ПСР: «Я был вызван в Москву по решению Центрального комитета в первых числах апреля. Здесь я встретился с членом Центрального комитета [Е.М.] Тимофеевым, который связал меня с членами Центрального комитета Зензиновым и [Б.Н.] Моисеенко, сказав, что с ними мне придется взяться за организацию военной работы. Со слов Зензинова и Моисеенко, работа эта до сих пор велась слабо. Существовал военный штаб, человек 5–6, большинство военных, главным образом партийных с.-р. В этом числе было два человека беспартийных, сочувствующих эсерам. Из военных там были: полковник Ткаченко и Махин. В этот штаб, по моему мнению, входили представители ряда чисто военных, а не партийных организаций. Так, полковник Ткаченко был главой одной довольно крупной беспартийной военной организации. Фундаментом этого штаба был офицерский кадр. Рабочих дружин к моему приезду в наличности не оказалось. Были какие-то домовые охраны. Еще какие-то организации церковных приходов, — они были очень многолюдны с сугубо черносотенным православным оттенком и имели в своем распоряжении вооружение. Что касается офицерских организаций, то помимо организации Ткаченко, который персонально входил в штаб, было еще несколько менее крупных организаций. По докладу Моисеенко, организация Ткаченко насчитывала свыше 200–300 человек. Другие офицерские организации были меньше, они, конечно, не были партийными»[159]. «Махин заявил себя убежденным членом партии с.-р. и выразил готовность давать нам информацию и, когда возможно будет, содействовать назначению наших товарищей»[160].
Член ЦК Е.М. Тимофеев на процессе правых эсеров заявил, что подрывная работа эсеров в РККА началась после подписания Брестского мира: «С помощью [под]полковника Махина мы разваливали Красную армию и на фронте по Волге создавали свою военную силу. Дальше мы этот фронт приняли и преступную работу в Красной армии прекратили»[161]. Интересно, что Махина предполагали направить в Добровольческую армию[162], но затем планы изменились.
О подпольной работе Махина несколько раз упоминал в своей многочасовой обвинительной речи на процессе правых эсеров государственный обвинитель Н.В. Крыленко[163]. Он пересказывал показания управляющего делами ЦК ПСР А. Ю. Фейта[164] о том, что в военной комиссии «генералов не было, но два полковника были — один хороший, другой скверный, хороший — это знаменитый Махин, а скверный — Ткаченко… потому что он был не партийный, не эсер, за ним был хвост как за генералом Суворовым, хвост в 1000 офицеров»[165].
Крыленко цитировал и показания Дашевского о том, что эсеры в Москве вели работу «того же технического боевого военного характера по организации учета и подбора военных частей, как и в Петрограде, опять была налажена связь с офицерством, и офицеров направляли из Москвы на Восточный фронт»[166]. Крыленко отметил и показания члена ЦК ПСР Е.М. Тимофеева, вспоминавшего, «как он вместе с полковником Махиным. рассматривал карту и секретные военные документы, похищенные из мобилизационного отдела Всероссийского [главного] штаба Красной армии; они расценивали военные округа и тут же разрешали вопросы практической политики о назначении на командные должности в Красной армии “своих людей”, в том числе и позднейшего изменника Махина, предателя Уфы»[167].
Резюме Крыленко по поводу случая с внедрением эсерами в РККА Махина и его изменой было следующим: «Этот факт для меня чрезвычайно важен, ибо он превалирует по своему значению над всеми остальными моментами. Он выдвигает во весь рост уголовный момент, ибо именно эти лица в момент тяжелой борьбы 1918 года, когда Красная армия только что становилась на ноги, насаждали нам в армию предателей, всех этих махиных и карповых, благодаря действиям которых десятки и сотни тысяч красноармейцев потом пали мертвыми. Этим руководителям, изменникам и предателям, мы не простим той крови, которая тогда была пролита благодаря заседаниям вашего комитета, благодаря выкраденным вами документам. И пусть русские рабочие и крестьяне знают, что вами было сделано на ваших секретных заседаниях; пусть они вам предъявят сейчас счет за свои страдания и кровь! Не шутки шутить мы будем с вами. Вопрос идет о защите и обороне государства, которое мы завоевали, за которое отдали столько сил, крови и энергии, и так легко вам эти преступления не пройдут!»[168]
В обвинительном заключении по делу ЦК ПСР военной работе эсеров в Москве был посвящен целый раздел. Отмечалось, что после заключения Брестского мира эсеры взяли курс на союз с Антантой и возобновление войны с германцами. Поскольку широкие массы привлечь этим было невозможно, эсеры активизировали подпольную работу. В рамках такой деятельности они начали сотрудничать и с белыми, которым «приносят в дар весь свой громадный опыт конспиративной подпольной работы, систему явок, паролей, конспиративных квартир, переправляют белогвардейцев через фронт, снабжают паспортами и т. д.»[169]. До весны 1918 г. военная работа в Москве велась слабо и хаотично. С января 1918 г. ее курировал доктор А.Ю. Фейт. Затем ЦК ПСР усилил это направление, прислав в Москву в апреле И.С. Дашевского, который вместе с В.М. Зензиновым и Б. Н. Моисеенко должен был провести чистку офицерских организаций. По данным обвинения, непосредственно этой работой занимался сам Дашевский. Им была установлена связь с организацией полковника А.А. Ткаченко и с генералом В.Г. Болдыревым, в дальнейшем — активным участником подпольного «Союза возрождения России» и крупным военным администратором, сыгравшим видную роль в антибольшевистском движении на Востоке России. Новым направлением стало внедрение своих людей в Красную армию. В обвинительном заключении отмечалось: «Здесь начинается знакомство с Махиным, впоследствии известным предателем Уфы. Через Махина, занимавшего ответственный военный пост, начинается насыщение армии “своими людьми”, и наконец, сам Махин получает директиву от Ц.К. п. с.-р., переданную Дашевским от члена Ц.К. Тимофеева, — принять назначение на Восточный фронт и действовать сообразно с обстоятельствами»[170]. К сожалению, ничего не сказано о том, кто именно был внедрен в РККА через Махина. В связи с чем этот вопрос, равно как и достоверность такого утверждения, остаются непроясненными. По показаниям Дашевского, через Махина «была организована “разведка”, заключавшаяся в получении “информации по военным делам”, и при помощи связи с двумя телеграфистами, военная комиссия имела в своем распоряжении военные телеграммы и сводки»[171]. Содействовал Дашевскому О.С. Минор, впоследствии сотрудничавший с Махиным уже в эмиграции. Затем Дашевский уехал в Саратов, через который началась переброска офицеров на Восток, а военная работа эсеров перенеслась