на фронты.
Упоминался Махин и в приговоре Верховного революционного трибунала на процессе эсеров, вынесенном в августе 1922 г. Там, в частности, говорилось: «Создается военная организация Ц.К. П.С.-Р., которая имеет перед собой задачи, аналогичные задачам петроградской военной комиссии. В числе прочих преступных деяний этой организации особо преступное значение имеет собирание через своих агентов сведений о Красной армии, похищение документов из мобилизационного отдела Всероссийского [главного] штаба Красной армии, изучение с преступными намерениями этих документов членом Ц. К. Тимофеевым, совместно с членом П.С.-Р., [под]полковником Махиным, вливание в целях дезорганизации в Красную армию враждебных Советской армии лиц вообще и на командные должности в частности, где эти лица наносят чрезвычайный ущерб Красной армии своими дезорганизаторскими действиями, прямыми переходами на сторону врага (особенно отчетливо эта тактика выявляется в случае с упомянутым [под]полковником Махиным, который, по указанию Ц.К. П.С.-Р., как провокатор, принял на себя ответственную командную должность в Красной армии, а затем под Уфой предательски перешел с частью находившихся под его командой красноармейцев на сторону врага, перебрасывание офицеров в пункты, намеченные для вооруженного восстания, и т. п. В этой военно-технической работе П.С.-Р. обслуживает белогвардейские элементы, предоставляя в их распоряжение весь свой опыт нелегальной работы, приобретенный ею в тот период, когда она еще вела борьбу с царской властью»[172].
Перебравшийся в 1918 г. в Полтаву П.С. Махров вспоминал: «В мае месяце я получил письмо из Москвы от моего друга [под]полковника Махина, который мне вместе с адвокатом Германом помог уехать из Житомира. К моему удивлению, это письмо пришло по почте и без всякой цензуры. В это время большевики, изощрившись в искусстве обысков, шпионства и сыска, еще, видимо, не поставили почтовое сообщение на свой лад. А может быть, среди почтовых служащих был “вредитель”, любезно письмо пропустивший. Точно я не знаю, но письмо пришло по назначению. Махин мне писал, что он поступил на службу в Красную армию, и назвал мне целый ряд офицеров Генерального штаба, занявших там ответственные должности. В числе их был ген[ерал] Клембовский Владислав Наполеонович, ген[ерал] Свечин Александр, [А.А.] Незнамов — профессор, Новицкий Василий, ген[ерал] Морозов Николай Аполлонович, мой родной брат Николай Семенович, ген[ерал][173] Каменев Сергей, мой товарищ по выпуску полковник Петин Николай Николаевич и, наконец, мой друг и начальник по ЮгоЗападному фронту генерал Николай Николаевич Стогов, получивший в Москве большую должность в Главном штабе. Махин мне писал, что офицеры Генерального штаба мне советуют приехать в Москву, т. к. они уверены, что я буду назначен начальником Генерального штаба. Письмо это меня удивило. Я знал Махина как непримиримого врага большевиков. Уезжая из Житомира, он имел целью формировать Народную армию Учредительного собрания и вдруг попал на службу к большевикам.
Предложение же мне поступить на военную службу к большевикам мне казалось чудовищным. Махин знал, что одна мысль быть под командой международного мошенника, жида Лейбы Бронштейна (присвоившего себе имя бывшего командующего войсками Виленского воен[ного] округа, благороднейшего человека и заслуженного генерала — [В.Н.] Троцкого), приводила меня в негодование. Для меня, великоросса, предки которого строили русское государство, самый факт, что паршивый жид будет играть главную роль в перестройке России, казался[174] кощунственным. Быть в армии, где русский солдат обязан был воздавать воинские почести жиду, всегда ненавидевшему русских, казалось позором и оскорблением для русского имени. За это оскорбление я презирал и Ленина.
Конечно, я на это письмо не ответил, но для меня осталось загадкой, как Махин и Стогов могли поступить на службу в Красную армию. Если полковник Петин очутился там, в этом ничего не было удивительного. Он в конце ноября 1917 года в Бердичеве и мне, и Стогову говорил, что “нужно идти с народом”»[175].
Разумеется, Махин писал не случайному человеку, а своему знакомому, взгляды которого отлично знал. По-видимому, это была попытка вовлечь Махрова в подпольную работу в рядах Красной армии. К сожалению, в дальнейшем Махров, общавшийся с Махиным в эмиграции, не выяснил подоплеку этого письма либо не счел нужным вернуться к этому в своих воспоминаниях.
Махин получил назначение на должность начальника оперативного отделения штаба военного руководителя Московского района[176]. Его московский адрес тогда находился в штабе на Садовой-Кудринской, 17. Штаб был укомплектован генштабистами старой школы. Военным руководителем (военруком) района являлся бывший генерал-лейтенант К.К. Байов, его помощником (первым заместителем) — бывший генерал-майор Л.А. Радус-Зенкович, начальником штаба — бывший генерал-майор Н.Г. Семенов. Для особых поручений при военруке состоял бывший подполковник В.Э. Томме, а еще одним начальником отделения, помимо Махина, был бывший подъесаул Г.Я. Кутырев[177].
Федор Евдокимович был зарегистрирован в отделении по службе Генерального штаба Всероссийского главного штаба и как специалист Генерального штаба, желавший получить назначение в Красной армии. Махина включили в «Список бывших офицеров Генерального штаба, зарегистрированных в отделении по службе Генерального штаба Всероссийского Главного штаба на основании постановления Высшего Военного Совета для назначения на соответствующие должности при предстоящих новых формированиях постоянной армии» № 8 от 7 июня 1918 г. В списке значилось, что он «желает получить должность в Приволжском или Приуральском воен[ных] окр[угах]»[178]. Подобное стремление — вовсе не случайность и не желание занять более престижную и высокооплачиваемую должность, как иногда утверждается. Еще весной 1918 г. социалисты-революционеры, придя к выводу о бесперспективности борьбы с большевиками в Петрограде и Москве, приняли решение о переводе своих организаций, в том числе и военной, в Поволжье и на Урал[179]. Судя по всему, Махин руководствовался именно этим решением ЦК ПСР. Просьбу Махина удовлетворили.
В начале июня 1918 г. возможное назначение Махина еще обсуждалось. В частности, начальник оперативного управления Всероссийского главного штаба С.А. Кузнецов 6–7 июня просил назначить Махина заведующим отделом Приволжского военного округа[180]. Все карты спутал захват Самары, где находился штаб округа, чехословаками 8 июня 1918 г. Тогда большинство генштабистов, служивших в штабе округа, примкнули к противникам большевиков[181]. В этой связи Махин получил иное назначение.
Член ЦК ПСР М.А. Веденяпин в статье, написанной в разгар событий, в июле 1918 г., отметил, что «начавшаяся на Волге и Урале в конце мая решительная борьба с предателями России — большевиками потребовала от военной секции Центрального комитета партии с.-р. самого активного участия.
Оценивая все колоссальное значение для Приуральского края такого узла железнодорожных и водных путей, как Уфа, учитывая географическое положение Уфы, по авторитетным отзывам воен[ных], считавших чуть ли [не] неприступным местом и являющимся в то же время оплотом большевизма в крае, военная секция [ПСР] решила во что бы то ни стало в самый кратчайший срок создать в Уфе могучую партийную организацию. Задачей этой организации поставлено освобождение Уфы от большевизма и предотвращение напрасных человеческих жертв, которые готова была принести советская власть, выполняя приказания из Берлина о разоружении чехословаков.
Для военной секции было совершенно ясно, что большевики мобилизуют все свои военные силы на Урале, и в частности в Уфе, для того, чтобы не дать соединиться чехословацким войскам, сосредоточенным в Самаре и Челябинске.
Волго-Бугульминская ж[елезная] д[орога] и водный путь по р[еке] Белой и Каме прочно связывали Уфу с центром Советской России и давали возможность постоянного и беспрерывного усилия[182] уфимских большевистских банд.
Выполнение задачи, поставленной военной секции Ц.К. партии, при указанных условиях могло быть возложено только на лицо с[о] специальным военным образованием и военным опытом. Таковым и являлся в партии Генерального штаба подполковник Махин.
Он должен был принять на себя обязанность начальника штаба большевистских войск, действовавших в Уфимском районе, составить свой штаб из партийных эсеровских работников и сделать все для скорейшей и безболезненной ликвидации и борьбы за овладение этим районом»[183].
По свидетельству Г.И. Семенова (Васильева), «через Мартьянова с.-р. [под]полковник Махин был назначен командиром одной из армий Восточного фронта, стоящей около города Уфы. Выдвигая кандидатуру Махина, Ц.К. полагал, что Махин всеми зависящими от него мерами будет способствовать продвижению Народной армии. Махин впоследствии с частью своего штаба, с планами и кассой перешел на сторону Народной армии»[184].
Нельзя не привести и мнение врага Махина М.В. Агапова, пытавшегося в эмиграции представить Федора Евдокимовича карьеристом и оппортунистом. Ссылаясь на свидетельства генерала Б.С. Стеллецкого, якобы хорошо знавшего Махина, Агапов писал, что после захвата власти большевиками Махин «быстро нашел решение. С одной стороны, он не верил, что большевики смогут долго продержаться (в это не верили многие видные фигуры в самой большевистской партии). С другой, он полагал, что возвращение к прошлому невозможно, и, судя по всему, в будущем эсерам и меньшевикам снова достанется важная роль. В пользу этого предположения говорил тот факт, что на выборах в Учредительное собрание за эсеров было подано 20 миллионов голосов из 22 миллионов проголосовавших. И вот какое решение принял Махин. Он отдался в распоряжение советской власти, от которой сразу получил должность заместителя московского “военрука” (военного руководителя Московского военного округа, который охватывал всю центральную Россию). Одновременно он тайно предложил свои услуги эсерам, а именно Уфимской Директории