[218]. Секретарь уфимского губкома РКП(б) Г.Н. Котов отмечал, что «постепенно атмосфера все более насыщалась военными событиями, стали появляться белогвардейские офицеры. О цели их появления не надо было догадываться, она была ясна. Новый губисполком бездействовал, так как левые эсеры, чуя приближение грозы во всех делах, “умывали руки” и, очевидно, больше занимались подготовкой к бегству»[219].
2 июля Муравьев дал указание командованию 2-й армии не сдавать Уфу без боя и маневрировать к левому флангу 1-й армии М.Н. Тухачевского[220]. Однако этот приказ выполнен не был, тем более что после занятия чехами 26 июня Златоуста участь красной Уфы была по существу предрешена. 3 июля декретом РВС Восточного фронта № 10 командующим 2-й армией был назначен А.И. Харченко при политическом комиссаре В.В. Яковлеве[221].
Вопрос о том, была ли роль Махина в сдаче Уфы противнику ключевой, остается открытым. Дело в том, что город он покинул за несколько дней до его сдачи. По некоторым данным, уже 27 июня после вечернего заседания губисполкома Махин, видимо, понял, что ему не доверяют. Он отдал распоряжение не снимать на ночь артиллерию с укрепленных мест и высот в Уфе и заказал паровоз с вагоном для осмотра позиций. Затем Махин проехал за станцию Чишмы и по Волго-Бугульминской железной дороге вместе с неустановленными советскими частями ушел к линии фронта. Полотно Самаро-Златоустовской дороги, вдоль которой наступали чехословаки, было разрушено за Чишмами. При этом встреча с чехословаками произошла на Самаро-Златоустовской дороге[222]. Впрочем, секретарь уфимского губкома РКП(б) Г.Н. Котов и командующий Поволжской группой чехословацких войск полковник (впоследствии — генерал) С. Чечек отмечали, что Махин уехал из Уфы и прибыл к чехословакам на автомобиле, что ставит под сомнение вышеприведенные сведения.
По версии Чечека, Махин со своим адъютантом выехали на автомобиле ему навстречу. При встрече Махин заявил Чечеку примерно следующее: «Я начальник штаба[223] красных войск в Уфе. Зная о вашем приближении, я разослал все части так, что вы можете войти в город беспрепятственно. Дальнейшее мое личное пребывание в городе — невозможно. Возвратиться туда мне нельзя… Идите на эту крепость смело, не раздумывайте, достаточно одной части, чтобы забрать город»[224]. Таким образом, Махин сдал город чехословакам и Народной армии. На сторону противника перешел и преемник Махина на посту командарма А.И.Харченко.
Накануне падения города в Уфе была паника. Ее усугубляли отсутствие связи со штабом фронта, определенная растерянность, которую повлекли измены Махина и Харченко. Советские работники были заняты сборами. Часть учреждений красные эвакуировали на пароходах по реке Белой, другая группа отступавших из Уфы отходила в горы. 4 июля 1918 г. противники большевиков заняли Уфу без боя, причем некоторые горожане встречали новую власть с цветами[225].
Видный советский военный работник, член РВС Восточного фронта П.А. Кобозев вспоминал в 1931 г. (постфактум и с учетом последовавшей антитроцкистской конъюнктуры и послезнания об изменах): «В Уфе — дезорганизация сильная: т. [Б.М.] Эльцин — предисполкома, т. [А.И.] Свидерский… ропщут на наркомвоен — Подвойского, вздумавшего с согласия наркомвоен — Троцким перестраивать партизанские, испытанные красногвардейские боевые рабочие отряды в красноармейские полки, как раз в момент падения Самары, и теперь нет ни отрядов, ни полков. Ропщут на Яковлева, получившего от наркомвоена какие-то всеобъемлющие права командующего Оренбургско-Самаро-Саратовским фронтом и потому сдавшего Самару и разоружившего Уфу, увезя все замки от орудий в Саратов. Скандал полный, защищаться нечем.
Делаю смотр полкам, отведенным в лагери, и вижу: невероятную рвань и шпану, сотни явных босяков или “люмпен-пролетариев”, не могущих оторваться от кучи баб, даже когда я пытаюсь их построить; весь лагерь представляет собой рогожи, натянутые около вагонов, где “полки” валялись на земле с бабами среди собственных отбросов. С этим “войском” корпусов чехословацких не удержишь.
Узнаю, что единственной силой, сдерживающей чехословаков, является Блохин, с группой в 150–200 самарских железнодорожников, правильно отступающих перед натиском чехословаков по 20–25 верст в сутки, рвущий путь и находящийся сейчас в Белебее — Аксакове. Еду к нему один, на паровозе. Вижу героев-борцов, решившихся умереть, но не поддаваться панике, не бежать. Чехословаки пытаются обойти отряд Блохина на броневиках, но черноземные дороги не позволяют.
Вернувшись в Уфу, рекомендую Реввоенсовету назначить Блохина командармом-2 и убрать подозрительный штаб Яковлева — Махина подальше, получаю согласие Реввоенсовета и расформировываю штаб.
Уфа. эвакуировалась вниз по [реке] Белой. Блохин после Чишмы отступил туда же, и чехословацкие клещи сжимают Уфу, как с запада, так и с востока, где и Яковлев, и Махин перебежали к чехословакам.
Я едва-едва успел погрузить автомобиль на пароход, отходивший последним с членами уфимского исполкома»[226].
Чрезвычайно важное свидетельство о причинах и обстоятельствах падения Уфы представляет записка председателя уфимского губисполкома совета рабочих и крестьянских депутатов Б.М. Эльцина, подготовленная 8 августа 1918 г. Эльцин писал: «Падение Уфы было неминуемо. Лучшие боевые рабочие дружины были отосланы для подкрепления Самары (300 чел.) и Оренбурга (700 чел.). 2 советских полка в Уфе находились в процессе организации. Среди лиц высшего военного командования (Подвойский, [Ф.И.] Голощекин, [М.С.] Кадомцев, Яковлев) возникали постоянные трения, коллизии, тормозившие местную работу, царила полная несогласованность, и неизвестно было, кто является ответственным руководителем военных действий против чехословаков. Несмотря на близость военной опасности, т.т.[227] Подвойским, с одной стороны, Голощекиным, с другой, прежний уфимский боевой аппарат (рабочие дружины) был уничтожен, новый не был создан. Военные подкрепления не присылались. Плана военных действий, общих руководящих указаний не было выработано. Время тратилось на митинги и на организацию помещений для целого ряда штабов еще не существующих армий, дивизий, полков и отдельных частей.
А между тем время, достаточное для организации обороны, нам было случайно предоставлено судьбой: незаметный или неразгаданный по военным способностям т. Блохин, кстати, лицо с законченным высшим образованием военным, с маленьким отрядом в 22 челов[ека], задерживал чехословаков от Самары до Уфы в течение целых 22-х дней.
Делаемые т. Подвойским распоряжения и назначения как бы говорили за то, что он-то и является командующим и высшим руководителем военных и оперативных действий, на запрос об этом в губисполкоме т. Подвойский заявил, что он отказывается от этой чести. Неожиданно для губисполкома, когда разъезды чехословаков стали появляться по Волго-Бугульминской дороге, т. Подвойский заявил, что он через несколько часов уезжает и что во главе оперативного и военного комиссариата остается некто, кажется, Родионов.
Этим “некто” оказался теперь небезызвестный Махин. Политическим комиссаром при нем оказался Каменский.
К этому времени относится образование Военно-революционного совета и приезд к нам т. Кобозева. Последний пробыл у нас сутки, никаких общих планов не сообщил, руководящих указаний не дал, приказал только нагрузить прибывшие для продовольственных операций 15 грузовых автомобилей патронами, выдать для Оренбурга 6 миллионов денежных знаков и направить все это в Оренбург, куда он сам тотчас же и выехал. До Оренбурга все это не доехало, т. к. Кобозев при приезде в Оренбург дал распоряжение об эвакуации Оренбурга и вывозе всех войск на Ташкент.
Махин же, изучив позиции и подступы к Уфе для обороны ее, сместив Блохина с занимаемого поста, неожиданно открывается, перебежав к чехам.
Мы остаемся без Подвойского, без Кобозева, без Махина.
Тогда губисполком созывает военный совет боевых организаций, призывает рабочие дружины к активной деятельности, к энергичному отпору чехословаков и обороне Уфы.
Военный совет берется за эту задачу, дает знать по всем заводам о вывозе боевиков, избирает президиум из 3-х лиц и в качестве военного руководителя избирает т. Блохина. Работа ожила. Все ожи[ви]лось. Намечен был план защиты, в случае нужды намечено было правильное с боем отступление с разделением войсковых дружин на 2 части: горную, идущую по ж[елезной] д[ороге], мешающую противнику продвигаться дальше для соединения с Челябинским отрядом чехословаков, и долинную, идущую по реке Белой, мешающую противнику продвигаться вниз по Белой. При благоприятных условиях мы могли и во 2-м случае при отступлении от обороны легко перейти к наступлению, тем более что с минуты на минуту должна была прийти Уфимская дружина из Оренбурга (700 чел.), Богоявленская рабочая дружина (тоже в несколько сот[ен] челов[ек]), наскоро организовались дополнительно — рабочие дружины Белорецких заводов. Не успели еще прибыть и первые группы рабочих дружин, как прибыли к нам Муравьев и Благонравов. Объявили, что командующим армией назначается Харченко, декретирует оборону Уфы, грозят при ослушании “уменьшением роста человеческого на одну голову”, едут в Чишмы, где, по словам Харченко, указывают путь отступления советским (войскам) полкам, стоящим в Чишмах, на Бугульму и велят снять орудия с Уфимских позиций. Проделавши все это в течение 4–5 часов, они быстро уезжают из Чишмов по Волго-Бугульминской ж[елезной] д[ороге]. Возвратившийся Харченко смещает Блохина с занимаемого им места, назначив комендантом Уфы Амурского.