[458]. Широкомасштабная Гражданская война уже завершилась, а лозунги эсеров почти не изменились. По линии «Особого отдела» с Махиным сотрудничали Н. В. Воронович, обладавший опытом организации повстанческого движения, а также эсер Е.Ф. Роговский[459].
Советский государственный обвинитель на процессе ПСР Н.В. Крыленко иронизировал над этим начинанием Махина, казавшимся мальчишеством: «Кого, говорят, бог захочет наказать, у того он отнимет разум. В известный период революции разбитые партии вырождаются и впадают в детство. Вот этот период полного вырождения и забвения элементарнейшей азбуки политической работы при трактовке политических явлений и переживает, видимо, зарубежная эмиграция; наиболее конкретным выражением этого вырождения является организация Особого отдела “Административного центра”»[460].
8 марта 1921 г. член ЦК партии эсеров и «Административного центра» В.М. Зензинов писал эсеру Е.Ф. Роговскому из Праги о поддержке Кронштадта: «Когда Советская Россия узнает, что освободившийся от большевиков Кронштадт немедленно получил из Европы продовольствие — эта весть будет искрой в бочку пороха… Телеграфируйте, едет ли Махин — ведь здесь дорога каждая минута. Держите нас телеграммами в курсе дела»[461]. В письме от 13 марта Зензинов просил о получении проездной визы для Махина и других[462]. Сохранилась датированная серединой марта 1921 г. просьба Махина к Л.В. Росселю в Праге об отправке ему вещей[463].
В Ревель Махин прибыл уже после подавления восстания. Тем не менее даже тогда эсеры не свернули свою деятельность. Махин принял участие в формировании эсеровских отрядов, в том числе из бывших участников Белого движения на Северо-Западе России[464]. Ревельская группа делала все возможное для осведомления общественности о восстании[465].
Весной 1921 г. Махин предполагал, что в России назревает народное антибольшевистское движение[466]. Как опытный генштабист он занимался расшифровкой писем, поступавших из Советской России[467]. Сохранились кодовые имена, присвоенные Махину и другим эсерам для секретной внутрипартийной переписки. Махина звали «Самуил», «Георг» и «Никанор»[468]. Также он пользовался псевдонимом Ф.Е. Устинов (видимо, по имени супруги — Устинья)[469]. Некоторые названия были придуманы не без доли иронии. Н.Д. Авксентьева именовали «Розалия», социалистов — «бактерии», революцию — «буря», большевиков — «должники», контрреволюцию — «засуха», правых — «солитеры», а членов Учредительного собрания — «патриции»[470].
Работа продолжилась и после подавления восстания. В Государственном архиве Российской Федерации сохранилось дело с донесениями Махина о работе в Прибалтике за период с 20 мая 1921 по 17 января 1922 г. на 78 листах[471]. Эти материалы представляют несомненный интерес как для оценки тех событий, так и для биографии самого Махина. Письма отправлялись в «Административный центр», почему и оказались в архиве организации.
Первое донесение из Ревеля датировано 20 мая 1921 г. Махин сообщал, что прибыл в город 16 мая. Положение эсеровской группы здесь было непростым — средства отсутствовали даже на отправку телеграмм, газета, которую издавали, оказалась по той же причине на грани закрытия, группа была дезорганизованной, не хватало людей, а соседняя финляндская группа держалась обособленно[472].
Махин с энтузиазмом взялся за дело. Несмотря на то что Кронштадтское восстание было уже подавлено, он оптимистически сообщал руководству, что «обстановка в Питере принимает в отношении большевиков угрожающее положение, необходимо быть готовыми к принятию, быть может, важных решений в самом скором времени. Наши товарищи в Москве после провала всего ЦК успели образовать Центр[альное] организац[ионное] бюро и выслать своего человека в Псков для связи с нами, указывая, что они имеют возможность направлять литературу от эст[онской] границы в Москву и Питер»[473].
Махин предлагал развить работу в направлении Двинска, где городским головой был старый эсер. Все упиралось в отсутствие средств. По оценке Махина, те огромные расходы, которые были произведены на организацию базы эсеров в Прибалтике, себя не оправдали и шансов на успех не дают, «нас здесь могут застать большие события совершенно врасплох»[474]. Приостановка выпуска газеты также ограничивала агитационные и информационные возможности группы. Между тем редакция газеты из активной молодежи произвела на Махина благоприятное впечатление.
В целом же организацию работы центра в Прибалтике Махин оценил критически: «Сонм командированных сюда лиц не знал главной цели наших действий. Проносясь по Прибалтике, как метеоры, они не оставляли никакого после себя следа и не создали никаких организованных аппаратов. Есть нагромождение отдельных лиц, иногда с совпадающими задачами, которые сохнут от тоски, вызываемой безделием, неясностью своего положения»[475]. Были среди этих лиц и люди с темным прошлым.
Главной задачей Махин считал «внесение организационного начала в назревающее народное движение в России»[476]. Для этого требовалось издавать брошюры, вербовать сотрудников, организовывать народное движение в военном отношении. Целью была антибольшевистская революция в России.
Структуру организации Махин видел в создании в подчинении центрального органа содействия революции («Административного центра») двух областных органов — Северного и Южного с центрами в Риге и Львове. Северному подчинялись бы местные органы в Финляндии (Выборг), Эстонии (Ревель) и Латвии (Двинск), а южному — в Польше, Галиции и Причерноморье. Для северной организации требовалось восемь сотрудников, включая самого Махина. Готовились выехать, по данным Махина, В.М. Зензинов, В.И. Лебедев и Л.В. Россель. Могли подойти также И.М. Брушвит, И.П. Нестеров, В.О. Фабрикант и Е.Ф. Роговский[477]. Такой коллектив, как считал Махин, позволил бы развернуть работу. Руководство движением предлагалось из удаленного от советских границ Парижа перенести в Прагу. Подытоживал Махин тем, что «без утверждения этого плана у меня будет потеряна вера в успех, а теперешняя картина положения заставляет опускать руки»[478]. При этом безденежье было таково, что Махин занимал средства у редакции[479].
Сложно сказать, на чем основывалась вера Махина в успех. Лейтмотивом его первого донесения была просьба о выделении денежных средств. В приложенной к письму записке об обстановке в Прибалтике он отметил, что никаких баз в Советской России организация не имела. Исследование границы на предмет создания активных ячеек в приграничных советских районах едва началось[480]. Определенная подготовка в этом отношении велась только в Ингерманландии. Махин был убежден, исходя из сообщений информационных агентств, что в Петрограде назревают волнения, однако в его распоряжении ни людей, ни средств для организации движения не имелось. Для работы требовались еще два офицера Генерального штаба[481]. Кроме того, перспективным направлением работы Махин считал сотрудничество с эстонским Генеральным штабом в вопросах борьбы против большевиков, в том числе на случай советского вторжения в Прибалтику. Также предполагалось вести работу среди интернированных и собирать под свои знамена все демократические силы.
В своей речи на процессе эсеров в Москве обвинитель Н.В. Крыленко цитировал, видимо, одно из перехваченных писем Махина неизвестному адресату: «Начать военную подготовительную работу можно только тогда, когда будут созданы предполагаемые органы содействия революции; шансы на успех могут быть тогда, когда мы разовьем свою деятельность на фронте от Выборга до Двинска. Дипломатическая подготовка, по-моему, должна быть. Она должна быть построена на нашей готовности помочь латышам и эстонцам, в случае движения на них большевиков, и на нашей работе среди населения. Я думаю, что с местными Генеральными штабами можно договориться о содействии»[482].
21 мая 1921 г. в письме Е.Е. Лазареву Махин сообщал: «Дорогой Егор Егорович!
Приехал сюда и нашел дело в плачевном состоянии. Главное, не осталось здесь с отъездом А.Е. Малахова никаких руководителей, ни денег. Между тем в Петрограде неспокойно, идут забастовки, митинги, стрельба по рабочим, в воздухе носятся события очень серьезные. Может быть, все это окончится ничем, а может и развиться в крупное движение. У нас же налажена только кой-какая передача литературы в Сов[етскую] Россию, далеко в недостаточном размере. Назрела необходимость в создании здесь на месте революционных органов, которые бы видели перед собой одну задачу — поддержку народного движения, из лиц, которые могли бы заниматься только этим одним делом.
Быть может, некоторое время им придется заниматься только, так сказать, черной работой, но нет сомнения, что настанет и такая пора, когда им нужно будет выйти н