2 апреля фон Лампе написал о случившемся генерал-лейтенанту П.А. Кусонскому: «Вечером 31 марта в редакцию журнала пришел Генерального штаба полковник Махин, только что прибывший из Риги, который, как известно, состоял в партии социалистов-революционеров и является их ярым сторонником. Произошел разговор, в котором Келчевский сильно разгорячился и нападал на Махина, обвиняя его и вообще всех социалистов-революционеров в развале русской армии, разложении страны и т. д. Келчевского успокаивали, а через несколько времени, придя домой, он скончался, по-видимому, от разрыва сердца.
Смерть Келчевского ослабляет умеренную группу и может допустить к редакторскому креслу Носкова, что не может не отразиться губительно на самом направлении журнала, в особенности в отношении к Русской армии»[537].
По агентурному сообщению в Иностранный отдел ГПУ от 3 августа 1923 г., «полковник Махин, толстый, опускающийся, величина сильно раздутая, эсеровский главковерх[538], заведует при Земгоре биржей труда — роль его второстепенная, никаких связей с военными организациями не имеет»[539]. По-видимому, к этому времени Махин отошел от активной подрывной работы в отношении СССР и занялся более насущными для эмигранта вопросами.
Махин участвовал в работе организованного эсерами казачьего сельскохозяйственного съезда и вошел в ревизионную комиссию как представитель немногочисленных в Европе оренбургских казаков[540]. 3 сентября 1923 г. Махин для вступления в Чешский сельскохозяйственный союз заполнил опросный лист, в котором отметил, что родился в Иркутске в 1882 г., до поступления в военное училище и на льготе занимался сельским хозяйством, владел домом в станице Оренбургской, обрабатывал свой земельный пай[541].
Махин переехал из Праги в Белград по приглашению королевского правительства в начале 1924 г.[542] В феврале 1924 г. он уже находился на новом месте. Сделал он это по предложению В.И. Лебедева, который организовал в Белграде отделение пражского Земгора[543]. Полковник Е.Э. Месснер вспоминал, что приезд Лебедева и Махина состоялся по настоянию министра иностранных дел Чехословакии Э. Бенеша, «убедившего белградское Министерство иностранных дел, что “зубровый” характер российской эмиграции в Югославии компрометирует это демократическое государство и что поэтому надо эту эмиграцию разбавить социалистами»[544]. Такие задачи соответствовали и интересам пражских эсеров, стремившихся уменьшить доминирующее влияние правых, установившееся в русской эмиграции в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (КСХС; название Югославии до 1929 г.). Между прочим, в некрологе Махина впоследствии было отмечено, что он являлся личным другом Бенеша[545].
В статье к юбилею пражского Земгора отмечалось, что «по инициативе редактора «Воли России» В.И. Лебедева, у которого с давних пор были большие связи среди политических и общественных деятелей Югославии, возникает план образования отделения пражского Земгора в Белграде. Для изучения местной обстановки и для ознакомления с условиями жизни беженской массы в Югославии Комитетом Земгора командируется в Белград Ф.Е. Махин. Результаты, привезенные Махиным, не оставляют никаких сомнений в необходимости и возможности приступить к работе в Югославии. Беженская масса стонет под игом генералов и врангелевских штабов. Беженец связан во всех своих движениях. За доставленную ему работу он обязан дорого платить. За книжку в библиотеке — платить; за лечение платить. Его насильно заставляют производить отчисления в кассы великих князей и атаманов. За ослушание — бойкот, преследование. За вольное слово — суд, наказание, вплоть до ареста. Все демократическое забито, загнано в подполье. Таково положение беженства. Это положение прекрасно осознано передовыми кругами сербского общества и государственными деятелями Югославии. Исконная любовь сербов к русским вообще поругана действиями и поведением представителей старой России, перенесшими на сербскую почву все старорежимные безобразия. Такова картина, нарисованная Махиным по его возвращении из Югославии»[546].
Недоброжелатель Махина секретарь Земгора М.В. Агапов позднее утверждал, что «как и все люди с отчетливо выраженными параноидными наклонностями, он (Махин. — А.Г) с трудом признавал любой авторитет, кроме своего собственного. Однако существовал один авторитет, который он признавал без колебаний. Речь идет о Владимире Ив. Лебедеве, которым Махин восхищался и расположением которого очень дорожил. По сути, Лебедев был его spiritus rector[547] и, к сожалению, по этой причине стал злым духом белградского “Земгора”»[548]. В другом месте Агапов отмечал: «Привлекши на свою сторону Махина, он (Лебедев. — А.Г.) получил возможность влиять на всю деятельность белградского “Земгора”. Только влияние это нельзя назвать положительным. И сюда он привнес дух интриг, борьбы и личной заинтересованности, показав себя большим мастером в извлечении материальной выгоды»[549].
До тех пор, пока не были решены организационные вопросы относительно открытия белградского отделения Земгора, Махин остро переживал неопределенность ситуации. 14 апреля 1924 г. он написал своему другу, бывшему управляющему ведомством финансов Комуча И.М. Брушвиту в Прагу: «Ужасно неаккуратно работает Ваш технический аппарат. Не могу до сих пор добиться списка членов объединения. С конца марта, т. е. со времени получения полномочия, дело перевел из плоскости переговоров в плоскость формального утверждения представительства…
Думаю на днях закончить дело. Но от Вас ничего не получаю. Что делать, если буду утвержден здесь? Ничего не получаю от Вас. При таких условиях отнимаются руки. А вдруг все напрасно. Получается впечатление, как будто бы я работаю для себя, а не во имя общего дела.
Проделал большую работу, подготовил почву в правительств[енных] кругах, и вдруг выйдет конфуз. Торжество у черносотных будет огромное, а вера в нас окончательно пропадет. Нужно сказать, что демократическая работа находится вся в зависимости от учреждения нашего представительства. Погибнет это дело — погибнет и надежда на какой-нибудь просвет у демократической части беженства.
Работать с секретариатом Земгора, если я не знаю уже с кем (думаю, что техническая часть — это дело секретариата), почти невозможно. Просил прислать засвидетельствованный устав, список членов объединения — ничего не сделали. Приходится здесь извиняться и проч[ее].
Приезд сюда Сидорина очень испортил дело. Теперь к ужасу своему узнал о принятии его в объединение. Пока не говорю никому об этом. Вообще связывать какую-нибудь организацию с ним для Югославии — значит портить дело. С с[ельско]х[озяйственным] союзом здесь дело будет встречаться с затруднениями. Только об этом не говорите казакам, т. к. Сидорин уже зол на меня за мое первое сообщение, которое дошло до него через [В.А.] Харламова[550]. Сидорин — наше несчастье. Я очень хотел бы, чтобы Вы прислали коллективное мнение об этом, чтобы я мог, опираясь на него, бороться против создавшегося здесь в правит[ельственных] кругах мнения относительно него.
Приезд Сидорина здешними русскими ставится в связь с моим приездом и создается впечатление, что я с ним работаю заодно, и, таким образом, приходится счищать с себя ту грязь, которую на него набросили, основательно или нет, я утверждать не берусь, т. к. начальник госуд[арственной] охраны, помощник м[инист]ра вн[утренних] дел, помимо докладов русских имеет письмо, перехваченное от коммуниста. Письмо это нам читалось вместе с [Г.Ф.] Фальчиковым[551].
План моей работы — связаться с массой через посредство Бюро труда и библиотеку; нужны суммы на одно-два предприятия артельных.
С тракторщиками теперь уже опоздали. Нужна была бы автом[обильная] мастерская — курс. Думаю, что она могла бы работать безубыточно. К несчастью, запоздали Вы с полномочием. Когда оно получилось, начался правительственный кризис, все министры и высшие чины заняты им. Теперь ожидается новый кабинет.
Возможно, что придут демократы. С их вероятным министром иностр[анных] дел Воем Маринковичем я виделся, познакомил его с нашей работой, и препятствий к ней с его стороны не будет. Очень сочувственно относится и председатель Скупщины и Держ[авной] комиссии Люба Иванович. Возможно, что он будет формировать кабинет, т. к. из радикалов он пользуется уважением среди оппозиции.
Очень прошу, дорогой Иван Михайлович, известить меня о Ваших соображениях и принять меры, чтобы со мной фокусов вроде задержки денег не выкидывали.
Был позор, когда я не мог перевести отчета на сербский язык. Нужны расходы и на представительство. Пришлось здесь покупать литературу для М[инистерст]ва иностр[анных] дел, чтобы выяснить связь монархистов с немцами. Стоит тоже сотни динаров. Но это расход, который нигде показать нельзя. Посылать требования о деньгах тоже невозможно. Приходится терпеть и ждать.
Очень прошу информировать меня, как у Вас идет дело.
Думаю, что на этой неделе добьюсь утверждения, но что же делать? Ждать, но до каких пор?
До зареза нужно нанять помещение и открыть бюро труда.
Жду ответа»[552].
Предпринятые усилия увенчались успехом. Официальное открытие отделения Земгора состоялось 19 мая 1924 г.