[723]. Москва в шифровке от 26 сентября 1942 г. предписывала Тито следующее: «Марса нужно будет передать для работы товарищам, которые будут Вами выделены для специальной работы. Пока же держите связь с ним Вы. Если подходящих товарищей не подберете, то рацию и радиста передайте ему для связи с соседями. При этом учтите, что Марс хотя и проверен на работе соседями, но все же он не является их кадровым представителем, поэтому за ним нужен контроль в форме, не могущей его обидеть. Шифр для него будет переслан через Вас»[724]. С учетом того что на всю Югославию, по данным на начало 1943 г., для связи с Коминтерном действовало только три радиостанции (в Хорватии, Словении и в партизанском районе Югославии у Тито)[725], подобное распоряжение существенно повышало статус Махина и ограничивало возможности Тито. Нет ничего удивительного, что последний его не исполнил, оставив контроль связи с Москвой за собой.
27 сентября датировано последнее донесение Махина «Правдину» через радиостанцию ЦК Компартии Югославии с описанием победы партизан над четниками в Западной Боснии и упоминанием широкого сотрудничества четнических воевод с итальянскими оккупантами. Махин выразил мнение о невозможности и ненужности легализации партизанского движения эмигрантским правительством Югославии, отметив перспективность признания партизан англо-американцами, хотя бы в военном отношении[726]. Очевидно, что подобные сообщения могли составляться только под полным контролем Тито. Независимым источником информации для Москвы Махин после его раскрытия самими советскими представителями быть перестал, а Тито не собирался предоставлять русскому офицеру никаких особых полномочий.
Существует версия о том, что при Тито состоял некий соглядатай от НКВД и что им был Махин. Однако исследователи это не подтверждают. По оценке российско-сербского историка А.Ю. Тимофеева, со второй половины 1941 г. поток материалов о положении в Югославии, поступавших в Москву, резко сократился, а в результате не вполне понятных провалов руководство СССР лишилось независимых от Тито источников информации, причем в одном случае достоверно известно, что статус агента девальвировал сам Тито[727]. Не стал таким согладатаем и Махин.
Война объединила бывшего участника Белого движения на Востоке России Махина и бывшего югославянского интернационалиста Тито, боровшегося в Сибири с белыми[728]! Роль Махина при Тито малоизвестна, многие сведения противоречивы, а часть до сих пор засекречена. Но по совокупности имеющихся сведений можно утверждать, что эта роль была значимой. Достаточно отметить, что в октябре 1942 г. Махин жил вместе с Тито и его ближайшими соратниками в одном железнодорожном вагоне. Всего в вагоне размещалось 13 человек, включая самого Тито и его любовницу и секретаря Зденку (настоящее имя и фамилия — Даворианка Паунович)[729], причем Махин имел привилегированное купе, отделенное деревянными перегородками[730].
В 1942 г. Махину исполнилось 60 лет. По возрасту он уже не мог выполнять функции полевого командира, специалистом по современной войне или по диверсиям он также не являлся. Не случайно журналист при штабе Тито В. Дедиер звал его «старый Махин» (Дедиер был на 32 года моложе). Отголоски отношения к Махину в штабе как к старику прослеживаются и в распоряжениях Тито, изложенных Дедиером. Например, в такой записи: «В самых тяжелых ситуациях и при наивысшем накале борьбы товарищ Тито всегда беспокоился, спрашивал, давал указания, например, о размещении больных, старых, измученных товарищей, которые время от времени находились в Верховном штабе. Среди них такие люди, как [В.] Назор, Махин, [И.] Рыбар и даже совершенно обычные, неизвестные бойцы»[731].
Однако Федору Евдокимовичу нашлось применение. Помимо большого опыта руководства вооруженной борьбой, он владел рядом иностранных языков (русским, немецким, английским, французским, болгарским, чешским и сербохорватским с русским акцентом). Владение языками, наряду с академическим образованием, пониманием военно-политической ситации, военной географии СССР и общей эрудицией оказалось востребованным в штабе Тито в условиях дефицита информации о ходе войны. В обязанности Махина входило прослушивание и комментирование сведений различных радиостанций, прежде всего советских и британских. Поскольку для прослушивания радио требовалась тишина, Махину выделили отдельную комнату, которую он делил с шифровальщиком, что воспринималось другими работниками штаба с некоторой завистью как привилегия[732]. Для нужд штаба Махин чертил карты и делал доклады[733]. Кроме того, он участвовал в составлении и редактировании «Наставления по организационной структуре и основным задачам разведывательной службы на освобожденной и неосвобожденной территории», выпущенного не позднее 27 ноября 1942 г. за подписью Тито[734]. Также Махин выступал с лекциями в войсках и публиковал обзоры военно-политической ситуации в «Военнополитическом обозрении Верховного штаба». Официально Федор Евдокимович состоял военным советником при Верховном штабе Народно-освободительной армии Югославии, работал переводчиком и сотрудником отдела пропаганды. В дневнике В. Дедиера сохранилась запись о том, как Махин 19 января 1943 г. взволнованно сообщил работникам штаба о прорыве блокады Ленинграда, случившейся накануне[735]. Другому участнику партизанской борьбы запомнились комментарии Махина о Сталинградской битве[736].
Партизанская война была сопряжена со смертельной опасностью не только для рядовых бойцов, но даже для работников штаба. В разгар боев 13 июня 1943 г. Махин с группой бойцов отделился от главных сил партизан и пытался прорваться от Сутьески в Герцеговину, однако в селе Чемерно попал в плен к четникам. Сохранилось полуанекдотическое описание его пленения в дневнике журналиста при штабе Тито В. Дедиера, видимо, изложенное впоследствии самим Махиным. Четники «начали прыгать вокруг него. Один четник воскликнул: “Смотрите, русский еврей в партизанской шапке”»[737]. Махину повезло — через два дня он сумел бежать с помощью местных партизан. Это было уже его вторым освобождением от четников, причем скрылся Махин в тех же местах, где жил в 1941–1942 гг. — в районе племени баняне на границе Восточной Герцеговины и Черногории. Затем Махин не ранее августа возвратился к титовцам. Истории о том, как он сумел перехитрить четников и освободиться уже во второй раз, пользовались популярностью в штабе Тито.
26 сентября 1943 г. Махин вместе с другими деятелями науки и культуры подписал коллективное письмо протеста против убийства четниками ученого С. Милошевича (того самого, которого освободили вместе с Махиным у четников в 1942 г.) и поэта И.Г. Ковачича, которое было обнародовано через радиостанцию «Свободная Югославия»[738].
Старый товарищ Махина генерал П.С. Махров вспоминал: «Махина я знал как талантливого офицера Генерального штаба, как храброго, доблестного офицера и большого патриота. В 1941 году он, будучи эмигрантом, считал своим долгом служить России.
Тито любил и уважал Махина. Он его и произвел в генералы за боевые заслуги»[739]. И в другом месте: «Махин был человек живого творческого ума, военно-образованный, выдающийся офицер Генерального штаба, обладавший сильной волей, мужеством и храбростью»[740].
По свидетельству эмигранта В.А. Маевского, «после прихода немцев в Югославию полк[овник] Махин скрылся из Белграда в горы к партизанам Тито, в штабе которого играл большую роль как военный специалист. А когда Тито, после окончания войны, вступил в Белград, то, в ознаменование особых заслуг Махина, произвел его в генерал-майора, а затем и генерал-лейтенанта. Когда же этот его сотрудник скончался, то в Белграде устроены были исключительно пышные похороны»[741].
Неудивительна апология Тито в брошюре Махина, изданной в 1944 г. На страницах этого издания Махин охарактеризовал Тито как носителя стратегической мысли Народно-освободительной армии Югославии, который воплощал в себе высокие качества политического мыслителя и военачальника[742].
В несколько романтической форме причины карьерного взлета Махина у Тито представил поэт Б.А. Слуцкий. По его словам, «тоска по строевому офицеру, с погонами, появилась у югославов сравнительно рано… Авторитет русской армии как кадровой сказался и в том, что казачий полковник Махин, порвавший с Дутовым в 1919-м, очутившись у партизан, дослужился до генерал-лейтенанта, хоть и писал больше статьи о Суворове и Фрунзе и заведовал в Главном штабе военнопропагандным отделом»[743]. Махин был не единственным русским эмигрантом в окружении Тито. В Верховном штабе НОАЮ служил В.Ф. Смирнов на посту начальника технического отделения, а также некоторые другие выходцы из России.
Для Махина нашлась работа, соответствовавшая его военно-академическому образованию и опыту. Он служил одним из руководителей отдела радио и пропаганды штаба Народно-освободительной армии Югославии (по некоторым данным, заведовал им), сотрудничал с газетами и журналами («Борьба», «Военно-политическое обозрение Верховного штаба», «Новая Югославия»), составлял недельные обзоры положения на советско-германском фронте, готовил информационные материалы для радиостанции «Свободная Югослав