Глава 10
Князев
На КПП забираю сумку у курьера.
— Алексей Петрович, зачем вы сами-то, прислали бы санитара, — с заискивающей улыбкой укоряет меня охранник.
— Нормально, прогулялся заодно, — вежливо киваю и отправляюсь обратно к отделению.
Машинально кидаю взгляд на второй этаж, на окна девятой палаты. Свет не горит. Ксюша спит, наверное.
При мысли о ней в груди становится жарко, а в штанах тесно.
Она поцеловала меня… В этом не было ничего странного. Девушка в состоянии жёсткого стресса, разбитая, шокированная, измученная. Предсказуемо, что ей захотелось выразить благодарность за сопереживание именно так.
А вот что случилось в этот момент со мной? Ничего не понимаю. Одурел от неё, реально. Растаял, поплыл. Давно подобного не ощущал, чтоб с одного прикосновения крыша слетала. Мозг тупо отключился. И, если бы она была не моей пациенткой, наверное, тормоза отказали бы. Дико хотелось продолжать: чувствовать её нежные губки и горячий шёлковый язычок, слышать частое дыхание, вжимать в себя, утонуть вместе с ней… Никуда бы я её не отпустил. Не сходя с места, подмял бы, и жадно, горячо…
Но врачебная, мать её, этика. А ещё возраст, она ж мелкая совсем… И родителям в глаза как смотреть после такого?
Осадил себя, справился, перетерпел. И брожу весь вечер на своей кайфушечной волне, ни на чём сосредоточиться не могу. Губки её вспоминаю мягкие, нежные и чуточку солёные.
— Эй, красавчик, не ушёл ещё домой? – хватает меня за локоть Маринка.
Как водой ледяной облила. Её резким, визгливым голосом только колдовские наваждения снимать.Вышла из лифта, а я туда хотел. Всё желание отбила. Противно после неё.
Как водой ледяной облила. Её резким, визгливым голосом только колдовские наваждения снимать.
Свожу брови к переносице, не отвечаю. Стряхиваю её руку с себя и выруливаю к лестнице. Пешком пойду, пожалуй.
— Я загляну к тебе сейчас, — мяучит в спину. Специально погромче, чтоб медсёстры в приёмном услышали.
— Занят, не стоит, — бросаю вполоборота.
Быстрым шагом прохожу в кабинет, по пути раскланиваюсь с персоналом, который расходится по домам.
В кабинете ставлю пакет на стол. Аккуратно достаю вкусняшки. Торт «Маска», еле нашёл кондитерскую, которая печёт его. Помню, что Ксюша-девочка только так его трескала. Следом достаю банку с половинками персика в сиропе. И небольшую пиццу, горячую ещё. Сейчас чайник вскипячу, заварю и отнесу Ксюше. Хочу, чтоб улыбнулась мне.
— Ну что, все разошлись? – в дверь заглядывает Маринка.
— Ага, и ты иди поспи, — буркаю себе под нос.
— Оу, Лёшенька, ты мне сюрприз приготовил? Как это мииило, — гундосит она в ответ, нагло просачивается в кабинет и плывёт ко мне с многозначительной улыбочкой, — извини, что не вовремя…
— Ты не вовремя, серьёзно. Если не по делу, то не трать энергию и силы, бесполезно. Напрягаешь.
Отворачиваюсь, открываю нижний ящик шкафа, достаю поднос, который мы используем, когда приезжает комиссия из Минздрава. Возвращаюсь взглядом к столу и озадаченно замираю. Это что ещё за «собака мордой вниз»? Обнажённая Марина лежит грудью на моём столе, отклянчив голую попу. Смятый халат валяется под её ногами. Белья не видно, наверное, заранее сняла и без него явилась.
Задумчиво чешу затылок. Неа, вообще не вштыривает. Переболел и не тянет ни капли к ней больше.
— Оденься, замёрзнешь, — советую равнодушно, аккуратно сдвигаю тело подносом в сторону и, не глядя на Маринку, начинаю заполнять его вкусняшками.
— Да ладно тебе, Лёш, — искренне обижается она, — ну, не выделывайся, прощай меня уже.
Хочется много чего сказать. Только стоит ли?
Внезапно в коридоре недалеко от кабинета раздаётся грохот.
— Это что ещё…
Стремительно бросаюсь к двери. Вижу в темноте коридора опрокинутую набок каталку. Рядом с ней на полу лежит девушка с длинными тёмными волосами.
Ксюша?!
Подбегаю, приподнимаю голову. Без сознания.
Кричу медсестре, которая позёвывает на посту::
— Глюкозу подготовь.
Подхватываю Ксению на руки. Лёгкая, как пушинка. Несу в палату.
— Лёёёш, — слышу обиженное из-за спины.
— Марин, вали на хрен отсюда, — рычу на неё, больше не могу вежливо, довела.
Веки Ксюши легко дрожат и поднимаются.
— Сейчас, сейчас, — бормочу походу сам себе, — глюкозу прокапаем, полегче станет.
Она не отвечает. Смотрит болезненно, вокруг глаз синие тени, губы бледные совсем.
Толкаю плечом дверь её палаты, вношу внутрь, укладываю на кровать. Пробегаюсь взглядом по обстановке. Ужин нетронутый стоит.
— Не ела ничего, — хмуро поджимаю губы, — голодная?
Несмело кивает.
Фух… Опускаюсь рядом. Вытираю тыльной стороной ладони пот со лба.
— Слабая ты ещё, Ксюш. Питаться надо, чтоб восстановиться, — отчитываю её.
Забираюсь рукой под одеяло, трогаю ступни. Ледяные!
Входит дежурная медсестра, щёлкает выключателем:
— Что в темноте сидите? Я так вену не найду, — недовольно ворчит.
Ловко подключает систему и уходит в сестринскую.
Провожаю её взглядом и, когда дверь за её спиной захлопывается, возвращаюсь к Ксюше. Она часто-часто моргает, как будто хочет заплакать. Напугалась девочка. Надо бы успокоить.
Сажусь ближе, поглаживаю тонкие пальчики и шепчу:
— Не переживай, через полчаса докапает, и будем чай с тортом пить.
Она собирает бровки домиком и судорожно вздыхает, как будто решается что-то сказать.
Неожиданно из тумбочки раздаётся громкий писк.
Глава 11
Несу из кабинета в палату Ксюши чайник и свою кружку, сосредоточенно соображая, есть ли по дороге к дому магазин для животных, или придётся отклоняться от обычного маршрута. Этому рыжему бандиту нужен лоток и корм, как минимум.
— Лёш, подожди. Разговор есть.
Мляяяя… Немедленно вскипаю, скоро задымлюсь, наверное. Из-за стойки поста, как чёртик из табакерки, выпрыгивает Маринка.
— Марин, тебе работать не надо? Может, к себе в урологию пойдёшь?
И отправляюсь в сторону палаты, где лежит Ксюша.
— Пойду, пойду, — семенит за мной.
Голос ядовитый, интонации не предвещают ничего хорошего.
— Расскажи-ка мне, что у тебя в отделении происходит? Ты с пациентками романы крутить стал на работе? И чё, она лучше меня? Не поверю.
Чувствую затылком её ненависть, но не реагирую.
— Лёш, а ты поинтереснее никого не мог найти? Она же убогая, её даже муж у алтаря бросил, мне Дашка всё рассказала.
Да уж. Сарафанное радио, как обычно, не хило искажает. Сейчас не хочу себе настроение портить, но завтра дежурная медсестра получит от меня устный выговор за сплетни.
— А не боишься, что кто-то руководству доложит, как ты вместо того, чтобы лечить, в ночную смену больных чпокаешь?
Останавливаюсь, распрямляю спину. Челюсти стискиваются до скрежета зубов. Вот гадина ревнивая. Значит, угрожаешь…
Моё собственное дыхание отдаётся в ушах. Хочется стиснуть её горло и к стене прижать. Чтоб замолчала, наконец. Глубокий вдох и шумный выдох. Нет, не получит от меня эмоций. Хватит вампирить за мой счёт.
Не оборачиваясь, иду дальше, распахиваю дверь палаты. Слышу вслед обиженный звенящий голос:
— Козёл. Я этого так не оставлю.
Мысленно стряхиваю с затылка её негатив.
— Торт ещё остался, не весь слопала? Тогда подставляй ближе чашку, Ксюшонок.
Наконец, можно расслабиться. Рабочие часы закончились. Нахожусь здесь по собственной воле. Снимаю халат, кидаю на спинку стула. Разливаю чай, ставлю кружки на тумбочку. Гашу свет, включаю ночник, закреплённый на стене.
Усаживаюсь в кресло рядом с Ксенией.
Мы пьём вкусный улун, доедаем торт, смотрим уже третью комедию в онлайн-кинотеатре на моём ноуте, который я установил на стул напротив кровати. Рыжий нагло развалился на больничном одеяле.
В сотый раз отправляю его в приоткрытую тумбочку на полотенце:
— Спи там, блохастый.
Но он терпеливо потягивается, выбирается наружу и запрыгивает обратно, к Ксюше под бочок. Она ласково поглаживает блестящую шкурку. Немного раздражаюсь. Хочу быть на его месте, но нельзя… Пока нельзя.
Чем больше смотрю на неё, тем привлекательнее нахожу. Щёчки порозовели, сама оживилась, глаза кокетливо блестят. А какая у неё улыбка… Смех чистый, словно колокольчик звенит.
Мне хочется быть ближе. Наклоняюсь в её сторону, притворяясь, что мне плохо видно фильм. Наши головы почти соприкасаются. Она пахнет клубникой и цветами. Офигенно… Незаметно втягиваю воздух, стараюсь набрать в себя побольше. Ползу рукой по одеялу, накрываю её пальчики. Веки становятся тяжёлыми. Сердцебиение зашкаливает. Что там в фильме? Больше ничего не слышу, не вижу, не понимаю.
Скашиваю глаза, нащупываю реакцию. Грудь высоко вздымается, губки слегка приоткрыты. На руке, которой касаюсь, мурашки. Ррр, надо срочно отвлечься, на что-то переключиться. Немедленно.
— Хочешь ещё торта? – не узнаю свой голос. Он звучит слишком низко, интимно.
Отрицательно машет головой. Кладёт ладонь на живот и закатывает глаза вверх, изображая, что уже объелась.
Ухмыляюсь.
— А вот и не угадала. Думаю, хочешь. Он же такой вкусный. Придётся доедать, пока не испортился.
Беру ложку, снимаю немного крема сверху. Перебираюсь на кровать. Одной рукой беру её кисти, они тоненькие, ещё несколько поместилось бы в моей ладони, если надо. Закидываю вверх и держу. А сам встаю на колени, нависаю над ней и подношу ложку к улыбающемуся ротику.
— Ну, ещё одну ложечку… Всего одну и отстану. Тебе надо, ты ещё не восстановилась до конца.
Ксюша крепко сжимает губы, мычит, хохочет, отворачивает лицо, вьётся подо мной. А меня прёт от этого. Так волнующе. Невыносимо сексуально. И грудь, которая слегка касается моей, и её талия между моих ног. Её учащённое дыхание.
С моего лица сползает улыбка. Накормить её тортом – кажется, это была очень, очень плохая идея. Но поздно.