Бог с ней, с этой Амарой. Сейчас для меня важнее другое: выторговать себе место здесь, рядом с ребёнком. Которого никто и никуда не заберёт. Если всё получится.
— Я твоя жена, — дрожащим голосом повторяю его же фразу. — И имею право быть рядом с тобой и детьми. Здесь. В этом доме. И никуда не уезжать. Ответь мне, Роланд. Я могу остаться?
На мгновение мне кажется, что лоб дракона напрягается, а глаза темнеют. Будто в нём идёт какая-то внутренняя борьба. Но спустя несколько секунд он смотрит на меня в упор и выносит вердикт:
— Свежий воздух Драгонхилла будет много полезнее для тебя и детей, чем пыльная духота столицы. Целитель Сайрон навестит нас через пару дней. После того, как он осмотрит тебя, ты уедешь. Я не меняю своих решений, Софи.
Шах и мат, Софи. Всё ровно так, как говорила Амара.
Меня вдруг накрывает отчаянием и бессилием. Задираю глаза к потолку, пытаюсь сдержать копящиеся слёзы. Шмыгаю, убирая из носа сырость.
Бросаю в Роланда последний козырь:
— Что ж, надеюсь, у тебя есть другая истинная в запасе. На случай, если с этой что-то случится в далёкой глуши. Возможно, ты не в курсе. Но беременность может протекать по-разному. А роды так вообще лотерея! Но зачем тебе думать об этом? Тебе важнее собственный комфорт и рыжая шлюха под боком!
Поворачиваюсь, чтобы уйти, но мне не дают.
В доли секунды на запястье смыкается горячий стальной капкан. Роланд рывком разворачивает меня. Дёргает на себя. Я едва не впечатываюсь в его твёрдую грудь.
— Ты в своём уме? — рычит мне прямо в губы, нависая надо мной и продолжая сдавливать мне запястье.
Второй рукой сжимает мне щёки, заставляя смотреть ему в глаза, в которых плещутся ярость и гнев. В нос забивается пряный аромат мускатного ореха с нотками жгучей драконьей злости.
Впервые вижу Роланда в таком состоянии. И мне страшно. Очень. Похоже, я порядком его разозлила, и кто знает, что бы он сделал, если бы не беременность…
Он словно мысли мои читает.
— Тебе повезло, что беременна, — проговаривает звенящим злым шёпотом, практически склонившись к моему лицу. — Иначе я преподал бы тебе урок покорности мужу. Впредь думай хорошенько, прежде чем открывать на меня рот. Поняла? Не слышу!
— Да, — цежу сквозь зубы, упрямо отводя глаза.
Не смотрю на него. Смотрю на тёмно-серую чернильницу на столе.
Сердце стучит в груди, щёки пунцовые. То, как он разговаривает со мной, это… унизительно и грубо! Разве так ведут себя мужья с беременными жёнами?
Как я ни пытаюсь сдерживать слёзы, одинокая солёная капля всё-таки скатывается по щеке. Роланд с шумом втягивает воздух. Не знаю, о чём он думает в этот момент.
Что перегнул палку? Что плохие эмоции вредны для его драгоценного ребёнка? Что женские слёзы бесят его ещё больше, чем прямое неповиновение?
Однако, он отпускает мою руку. Большим пальцем вытирает слезинку с моей щеки и произносит уже спокойнее.
— Ты моя жена, Софи. Будущая мать моих детей. Твой статус никто и никогда не оспорит. Права и правила в этом доме устанавливаю я. Всё, что от тебя требуется — это послушание и покорность. Главные достоинства женщины. Следуй им, и всё у тебя будет хорошо.
Вспоминаю капризный тон Амары, когда она извивалась на полу у ног Роланда. И когда нагло пришла ко мне, требуя убраться поскорее и освободить для неё мою комнату.
Выходит, я должна покорно молчать и глотать, в то время как рыжая стерва продолжит истерить и легко получать желаемое? Так получается?
— Впредь никто не посмеет тебя потревожить, — слышу холодный голос мужа, — ни Амара, ни любая другая женщина. Даю слово. Сейчас ты поднимешься к себе. Успокоишься, и через полчаса спустишься к ужину.
Разумеется! Кто же меня потревожит в деревенской глуши?
Стоп…
Любая другая женщина?! Так Амара ещё и не одна у него?! Боооже…
Это какой-то нелепый фарс. Насмешка над истинностью. Да даже просто над брачным союзом, освещённым богами!
— Благодарю, — сцепливаю руки перед собой, смотрю в пол, на начищенные до блеска чёрные ботинки дракона. — Я не голодна. Доброй ночи.
Мне душно. Плохо физически.
Я не могу больше здесь находиться. Я хочу уйти. Как можно скорее. Спрятаться где-то в укромном местечке, где никто не найдёт, выплакаться и спокойно обдумать, как я докатилась до жизни такой.
И что теперь делать. Потому что так продолжаться не может! Просто не может. Нужно искать выход из всего… этого.
На негнущихся ногах иду к выходу из кабинета. Берусь за дверную ручку.
— Софи, — раздаётся мне в спину.
Оборачиваюсь, вырванная из своих мыслей. Роланд уже вновь занялся делами. Вращает в пальцах изящную чёрную перьевую ручку, которая смотрится хрупкой в его большой мужественной руке.
На мгновение кажется, что мне послышалось, и он вовсе меня не звал. Но в следующий миг он проговаривает, не поднимая головы.
— Ужин. Через полчаса. Не спустишься сама, я помогу. Предупреждаю сразу, тебе не понравится. Так что лучше не зли меня. Мой сын не будет голодать из-за глупых истерик его мамаши.
6. Последний день
Софи
Сидя в гостиной у матушки, делаю глоток кисло-сладкого фруктового чая из изящной фарфоровой чашечки. Комната залита солнечным светом, в лучах которого танцуют пылинки.
Погода за окном совсем не совпадает с моим внутренним состоянием.
Уже который день у меня полный душевный раздрай. Я потерялась. Запуталась. Не вижу смысла в своей жизни. Не принимаю будущего. Того самого, которое уготовил для меня Роланд.
А что с этим сделать — не знаю.
Выбора нет. Выхода тоже. Я в тупике.
Я принадлежу ему целиком и полностью. На мне его метка. Внутри меня его дитя. Я ближе некуда. И вместе с тем так далеко!
Но ещё дальше буду, когда придёт срок расставаться с ребёнком. А он придёт, непременно.
Я никогда не меняю своих решений, Софи.
— И что ты сделала? — матушка подаётся вперёд всем телом, всматривается в меня с опаской.
Моргаю несколько раз, вырванная из собственных мыслей. Ах, да, я как раз жаловалась матушке на грубость Роланда, когда он приказал мне спуститься к ужину. Вот только она, похоже, не сильно-то впечатлилась. Будто так и надо.
Бьюсь об заклад, сейчас переживает, не выкинула ли я чего в тот вечер? Может не беспокоиться.
— Спустилась, конечно, разве у меня были варианты?
Матушка одобрительно кивает, затем задумчиво жамкает губами:
— Лорд Эварр за ужином сказал что-то важное?
Пожимаю плечами:
— Нет, только напомнил ещё раз насчёт целителя.
Возвращаю чашку на блюдце, тянусь к очередному печенью, но матушка в последний момент отодвигает вазочку.
— Милая, не налегай так на сладкое! — качает головой. — Муж и так от тебя избавляется. Дальше что? Ещё и растолстеешь? Чтобы совсем без шансов?
Вздыхаю и снова беру чай, чтобы чем-то занять свои руки. Матушка права. Наверное. Хотя что-то мне подсказывает, что Роланду глубоко безразлично, худая я или толстая.
Очерчиваю подушечкой указательного пальца золотистую кромку фарфоровой чашки.
А раз так, то зачем всё это? Зачем мы вместе?
Затем, что ему нужны сильные наследники. Только в браке с истинной все мальчики рождаются драконами. С его мотивами всё предельно ясно.
Теперь я. Зачем всё это мне? Когда я выходила за него, я искала любви. Верила в древние легенды и сказки. Но сказки не случилось.
Деньги? Власть? Наряды и побрякушки? Они меня мало волнуют. Мы с родителями никогда не жили в роскоши, и, положа руку на сердце, я до сих пор чувствую себя чужой в мире влиятельных драконов, в мире Роланда.
Смотрю остановившимся взглядом на бордово-чёрные остатки чая на дне чашки.
Вопрос матери вновь вырывает меня из мыслей.
— И что сказал целитель Сайрон?
— Ничего нового, — допиваю остывший чай. — Всё то же самое, что мне сказали в больнице. Ах, да! Целитель Сайрон время от времени будет навещать меня в Драгонхилле. А за месяц до родов поселится в замке.
— Вот видишь! — одобрительно всплескивает руками матушка. — Как удобно! Выходит, всё под контролем! Красота же?
Внутри растёт раздражение, которое я тут же давлю, с громким дзиньканьем возвращая чашку на блюдце.
— Осторожнее, Софи! — хмурится матушка. — Ну, что ты такая неловкая, в самом-то деле? Это же дорогой сервиз!
— Прости, — улыбаюсь виновато.
Поднимаюсь с диванчика. Пересекаю комнату. Встаю напротив окна. Ветерок из приоткрытой форточки колышет прозрачную занавеску с узором из кружева. С улицы пахнет свежестью и зелёной листвой.
За спиной раздаётся шум. Матушка бранится на Флору, которая волочит увесистый чемодан через всю гостиную. Подготовка к отъезду идёт полным ходом. В этом доме тоже.
— Как считаешь, Софи, — вздыхает матушка, — я ведь смогу оставлять тебя там одну, и приезжать сюда? Ненадолго?
— Конечно, мамочка, — проговариваю, не оборачиваясь, — как тебе будет удобно.
— Кстати, насчёт Амары, — проговаривает мама. — Из всей родни у той только двоюродная тётка, и та живёт здесь, на западе столицы в пригороде. Так что никуда нам её не отправить.
Амара остаётся. Я — уезжаю.
— Почему? — спрашиваю, перебирая пальцами гладкую ткань занавески.
— Что? — не понимает мама.
— Почему он с ней? Что я делаю не так?
За спиной раздаётся вздох и скрип деревянных половиц под тяжестью маминых шагов. Мне на плечи ложатся её тёплые руки. Накрываю их ладонью.
— Милая, — вновь вздыхает мама. — Есть две категории женщин. Первые чисты душой и сердцем. Ничем не запятнаны. Мужчина идёт рядом с такой женщиной с гордо поднятой головой и готов показать её всему миру. Таких женщин знакомят с родителями. Их уважают. На них женятся. И есть вторая категория женщин.
Мама чуть сжимает моё плечо, её голос становится раздражённым и злым.
— Грязные порочные потаскушки, годные лишь на то, чтобы их драли как вздумается, тайком за закрытой дверью и под покровом ночи. Их стыдятся, связь с ними скрывают. На них не женятся. Их просто грязно пользуют. Ты из первой категории, а рыжая из второй. Вам никогда не поменяться местами. Такова жизнь.