— Софи, — впиваюсь в пухлые губы, вхожу в неё, пожирая ответный стон.
Безумие — настолько хотеть кого-то. Преступно — так жаждать обладать.
Резко сажусь на пустой кровати. Тру переносицу. Ветер лениво колышет прозрачную занавеску. За окном занимается сизый рассвет.
Башка нещадно трещит, в паху болезненный стояк. Твою мать.
Ну, здравствуй, новый день.
— Таким образом, согласно совместному отчёту господина Хоупа и лорда Уваса, использование артефакта правды способно повысить раскрываемость преступлений на восемьдесят процентов и тем самым привести к…
— К тому, что психов вокруг станет ещё больше, — прерываю его раздражённо.
Лорд Оклюз уже который месяц пытается протащить через Совет сомнительный способ допроса подозреваемых. В его с Хоупом отчётах всё красиво, вот только есть один нюанс, о котором те умалчивают — треть допрошенных артефактами правды потом сходит с ума.
— Но, лорд Эварр, — скрипучим голосом возражает лорд Оклюз.
С шумом захлопываю кожаную папку с отчётом и небрежным жестом посылаю её через стол седовласому умнику с крючковатым носом и алчно бегающими белёсыми глазками.
Не надо быть особо проницательным, чтобы понять — раз так старательно проталкивает эти сомнительные артефакты, значит, надеется поиметь с этого неслабый откат.
— Хотите применять их на людях — дорабатывайте! — цежу сквозь зубы в повисшей вокруг тишине, затем встаю.
Оклюз пучит глаза и дёргает подбородком, будто индюк, которого клюнули в задницу.
Смотрю на него так, что бедняга втягивает голову в плечи и что-то там лопочет себе под нос, соглашаясь. Так-то лучше, умник, не стоит держать всех вокруг за баранов.
Размашистым шагом иду прочь из зала. Наконец-то грёбанный день закончился. Ещё один.
Как же. Всё. Бесит.
Коридор. Факелы под потолком. Испуганные клерки. Каждый день всё по кругу.
С громким стуком захлопываю за собой дверь кабинета.
Мини-бар в ящике из орехового дерева. Стакан, янтарная жидкость больше, чем на половину. Залпом опрокидываю в себя, наливаю ещё.
Опускаюсь в кресло, откидываю голову на кожаную спинку, закрываю глаза.
По венам растекается приятное тепло. Ядовитый туман пробирается в мозг и дарит долгожданное облегчение. Ещё пара-тройка бокалов, и можно будет не думать ни о чём. Забыться. Только это и спасает последний проклятый год.
Громкий стук в дверь заставляет поморщиться. Вот, Бездна! Кого там ещё принесло?
— Роланд? — в проёме показывается обеспокоенное лицо Феликса Корфаса. — Ты так быстро ушёл.
— Хотел побыть один, — отвечаю с нажимом, глядя на Феликса исподлобья.
Тот замечает бокал на столе. Вижу, как дёргается уголок его рта, но вслух он ничего не говорит.
Тёмно-русые волосы Феликса схвачены на затылке чёрной лентой. Синий полицейский мундир, светлее, чем у тайной канцелярии и с другой эмблемой, застёгнут на все пуговицы.
— Я ненадолго, — Феликс кладёт передо мной пачку листов пергамента. — Мои люди прочесали Верпшир и всё, что западнее от маковых полей. Ничего.
Он проходит к мини-бару, не спрашивая, находит второй бокал и льёт себе щедрую порцию.
— Твоё здоровье, — салютует мне, затем делает большой глоток.
Молчим. Ни мне, ни ему сказать нечего. Последняя зацепка оказалась ложной.
— Год прошёл, — осторожно проговаривает Феликс. — Это большой срок. Знаю, в этом деле много странного, да и люди Уваса знатно накосячили в самом начале, когда по горячим следам ещё можно было найти… Но как бы то ни было, сейчас-то уже… Год, Роланд.
Делаю большой глоток. Сам знаю, что он прав, и всё равно… бесит.
— Это я виноват, — сжимаю переносицу, морщусь. — Сам ведь отправил её туда.
— Брось, эй, ты чего? Это случайность. Сейчас я всё больше склоняюсь к тому, что первоначальная версия и была верной. Лошади понесли. Несчастный случай. В конце концов, других вариантов нет. Пора оставить прошлое в прошлом. Иначе можно сойти с ума, всю жизнь гоняясь за призраком.
— Ты прав. Прав.
Опрокидываю в рот содержимое бокала и поднимаюсь.
— Давай по домам.
Феликс следует моему примеру. Чуть медлит в дверях и осторожно говорит:
— Констанца выходит замуж в эту субботу.
— Твоя дочь?
— Да, празднуем в Редширре, в фамильном замке. Ты ведь будешь? Хочу тебя кое с кем познакомить.
— Редширр? Не близко, — выходим в коридор, я закрываю кабинет.
— Когда это было проблемой? Не для тебя уж точно.
Усмехаюсь горько, радуясь, что в темноте коридора Феликс не видит моего лица.
— Если выделишь мне портал, — пожимаю плечами. — Между нами, конечно.
— Ммм… разве что в порядке исключения.
— Разумеется.
— Договорились.
На улице расходимся в разные стороны. Отпускаю экипаж, решаю пройтись до дома пешком. Проветриться.
Смеркается. В воздухе стоит влажная изморозь. То ли дождь, то ли не дождь, не пойми что. Дрянная погодка. Такая же, как год назад, когда исчезла Софи.
Жёлтый свет уличных фонарей отражается от моих начищенных ботинок и блестящего асфальта. Звук шагов по тротуару тонет в топоте копыт и стуке колёс проезжающих мимо экипажей. Пахнет дождём, мокрой землёй и прелой листвой.
Год без Софи. Ровно год.
Негодовал. Был в бешенстве. Не верил.
Прочесал всю империю. Каждый замок и дом. Тщетно.
Она как сквозь землю провалилась. Или действительно… умерла.
Последняя мысль убивала дракона. Круглые сутки он пытался искать, метался внутри, будто раненый зверь, пытаясь почувствовать, нащупать нить, хотя бы её отголоски, фантом, что обычно остаётся даже когда истинная погибает.
А здесь — ничего. Наглухо. Будто Софи никогда и не было.
Зверь начал сдавать. Я понял, что дело дрянь, когда он не стал ворчать на Амару. Не отозвался никак, хотя до этого не упускал случая выказать своё «фе».
Дальше — хуже. Я не смог обернуться.
А потом зверь затих. Совсем.
Я остался один. Внутри будто выжженная чёрным льдом пустыня, где ветер гоняет перекати-поле. Мысли только мои, чувства тоже. Непривычно. Пугающе. Странно.
Больно. Потому что для подобных мне нет позора хуже, чем потерять зверя.
Всё вокруг буквально кричало о том, что Софи больше нет. И всё же…
Я не мог перестать прокручивать в голове тот последний день.
Позволь мне остаться, не забирай ребёнка. Давай ещё раз обсудим и всё исправим! Пока не стало слишком поздно…
Прощай, Роланд.
Каждая фраза в отдельности, возможно, ничего не значит, но. Если собрать их все воедино, добавить её неожиданный приход ко мне в спальню накануне, её взгляд и слёзы в глазах — будто она и вправду прощалась навсегда…
Всё это наводит на очень нехорошие мысли.
Но ведь это Софи. Бесхитростная простушка Софи. Она бы никогда не пошла против меня. Зная прекрасно, кто я такой, она бы побоялась последствий, и правильно бы сделала.
Нет, бред.
Я скорее поверю в полёты людей, чем в побег Софи.
Кроме того, тайное всегда становится явным. Но прошёл год. Большой срок. За это время люди Феликса прочесали империю вдоль и поперёк. У Софи не было шансов. Просто не было.
Уже поздно вечером, сидя перед камином и допивая очередную бутылку, я вдруг задумываюсь.
А что, если бы случилось чудо, и Софи нашлась? Вот так вот, раз, и я снова её чувствую. Бред, но а вдруг?
Внутренности сковывает лютая тоска по тёплой золотистой нити. По сыну, которого я бы мог уже держать на руках. Моему продолжению и наследнику. По дракону, всякий раз пускающему слюни на Софи, а сейчас замолчавшему навсегда. По полётам среди облаков, ветру в лицо, свисту в ушах, размахам мощных крыльев.
Закрываю глаза. От приятных воспоминаний губы растягиваются в глупой улыбке.
В груди нещадно дерёт. Я дико тоскую. По ней. И по всему, что безвозвратно утрачено вместе с потерей истинной.
Что, если Софи всё-таки не погибла? Что, если я снова смог бы её почувствовать?
Открываю глаза. Смотрю немигающим взглядом на оранжево-жёлтые пляшущие языки пламени в камине. Улыбка медленно сползает с лица, потому что я понимаю отчётливо и ясно.
Даже если Софи жива, для неё лучше навсегда оставаться для меня мёртвой. Потому что если только я узнаю, что был прав, и случившееся — чей-то дешёвый спектакль, я убью её сам. Вот этими самыми руками.
9. Сбережённое
Софи, полтора года после побега.
Сосредоточенно сдвинув брови, отмеряю в стеклянную колбу нужное количество настойки мандрагоры. Осторожно переливаю её в котелок. Ещё три капли крови саламандры.
Облизываю губы. Накладываю на котелок завершающее магическое плетение. Дожидаюсь финальной алой вспышки, означающей соединение всех ингредиентов. Удовлетворённо киваю. Последнее на сегодня зелье почти готово.
Прибираю на места склянки и мешочки. Смачиваю в рукомойнике мягкую серую тряпку, протираю начисто рабочий стол из тёмного дерева, гашу магический светильник и выхожу из кабинета.
В аптеке пусто, как всегда незадолго до закрытия. За прилавком сам хозяин, пожилой мужчина с добрым круглым лицом. Он что-то бормочет, склонившись над пухлой бухгалтерской книгой и постукивая деревянными костяшками на счётах.
— Господин Жако, я закончила с зельем, утром разолью его по бутылькам.
Хозяин лавки поднимает голову и смотрит на меня поверх круглых стёкол очков. Его гладкая лысина блестит в жёлтом свете потолочного светильника, седые волосы касаются плеч.
— Сонечка, ты разве ещё здесь? — откашливается и поправляет тугой воротник. — Спасибо, дочка, но беги уже домой, малой, поди заждался! Я сам тут всё закрою.
— Благодарю, господин Жако, — снимаю белый передник, поправляю платье из плотной серой ткани. — И вы не слишком задерживайтесь.
Надеваю серое шерстяное пальто, прячу волосы под вязаный белый капор и выскальзываю за дверь.
На пороге меня едва не сбивает порывом холодного ветра. Стемнело. Жалобно скрипит над головой фонарь. Колючий редкий дождик жалит щёки.