Если потребуется, я заберу Ленарда силой! Но не хотелось бы доводить до этого.
Та, что держит Ленарда, переглядывается с двумя другими няньками, приседает и протягивает мне ребёнка. Принимаю сына.
Какое наслаждение — снова чувствовать его привычную тяжесть на руках. Вдохнуть ни с чем не сравнимый младенческий запах. Только малыши пахнут так: нежностью и молоком.
В носу начинает щипать от нахлынувших эмоций. Боже, как же я соскучилась!
— Оставьте нас! — бросаю женщинам дрогнувшим голосом.
Те не двигаются с места. Испуганно переглядываются.
— Но, леди Эварр, ваш супруг приказал…
Она лепечет что-то о строгом наказе Роланда глаз не спускать с ребёнка. Я слушаю вполуха, потому что Ленард никак не желает успокаиваться. Продолжает заливисто кричать. Не узнаёт меня? Как же так?
Ещё эти няньки вокруг с их косыми взглядами и докучливым причитанием. Непонятливые. Бесят!
— Я. Сказала. ВОН! — рявкаю на них, перекрикивая рёв Ленарда.
Только после этого женщины спешно приседают и выходят прочь, прикрыв за собой дверь.
— Маленький мой, ну, что ты? — подхватываю Ленарда, как обычно, присаживая на согнутую с локте руку.
Целую в макушку, покрытую тёмным пушком волос.
— Сладкий мой, мамочка рядом! — глажу его по спинке. — Я никуда не уйду больше, обещаю! Иди сюда, вот так.
Я думала, что стоит мне взять сына на руки, он моментально успокоится. Но этого не происходит. Надежда стремительно тает. Ленард отказывается взять грудь. Плачет и плачет без остановки! Выгибается дугой, бьёт ногами и дёргает руками.
Ни ласка, ни колыбельная, ни погремушки, ни грудь — ничего не помогает! Время идёт. Ленард по-прежнему заходится в крике. Его личико раскраснелось, нижняя губка дрожит.
Я в ужасе и растеряна! Никогда такого не было! Что делать ума не приложу!
Растерянно шарю глазами по комнате, которую заливает яркий солнечный свет. Может, в нём дело?
Он непривычен для сына. В Норленде почти никогда не было солнца, а долгими зимними вечерами мы любили сидеть у камина. Матушка вязала, мы с Ленардом в тысячный раз перелистывали единственную детскую книжку, которая была в доме, с яркими картинками, и любовались пламенем камина. Камин…
Последнее средство. Напоминание о прежней жизни.
Выскальзываю из комнаты, прижимая к себе Ленарда. Продолжаю гладить его по спинке и шептать успокаивающие милые глупости. Сбегаю вниз. Направо. Вглубь коридора знакомой дорогой.
А вот и каминный зал. И то самое кресло, в котором я застала сцену, разделившую жизнь на до и после. Кажется, всё это было в прошлой жизни.
Фух. Не до того сейчас. В зале полутьма. Камин зияет чёрной пастью.
Можно было бы позвать слуг, но я не хочу никого видеть. Под непрекращающийся рёв Ленарда, удерживая его правой рукой, опускаюсь вниз на колени, подбрасываю левой рукой несколько поленьев. Пересаживаю сына поудобнее.
Кое-как формирую простенькое корявое магическое плетение. Его хватает, чтобы сухие поленья занялись.
Слабые и тоненькие языки оранжево-жёлтого пламени лениво лижут дерево. Давай же, ну! Пламя разгорается. Подбрасываю ещё дров.
Разворачиваю мордашку Ленарда к огню. Расплакаться готова от того, что фокус удался. Малыш впервые замолчал. Смешно выпучил карие глазки-бусинки и завороженно смотрит на пламя.
Блики огня отражаются в его глазах. На личике изумление и восторг. Целую его в мокрую солёную щёчку. Поднимаюсь осторожно и медленно. Прохаживаюсь взад и вперёд перед камином, непрерывно целуя любимую макушку.
Малыш гулит и тыкается личиком мне в грудь. Неприязненно смотрю на массивное кресло. Обхожу его стороной. Опускаюсь на велюровый бордовый диванчик перед камином.
Оглядываюсь на плотно сомкнутые деревянные двери. Ничего ведь, если я здесь покормлю? Никто не должен нам помешать. Ленард только чудом успокоился, не хочу подниматься наверх и чтобы его истерика началась по новой.
Подхватываю с чайного столика прямоугольную кружевную салфетку. Сойдёт, чтобы прикрыться.
Расстёгиваю пуговки платья, высвобождаю грудь. Готова застонать от удовольствия, когда снова слышу привычное причмокивание. И ти-ши-ну…
Это блаженство!
— Маленький мой, — шепчу тихонько, поглаживая кончиками пальцев мягкие волосики сына. — Сколько же ты натерпелся? Но ничего. Теперь мы будем вместе. Я всё для этого сделаю. Всё. Обещаю.
Тихо потрескивает камин, отбрасывая на пол оранжево-красные тени. Уютно пахнет берёзовыми поленьями. Во рту солёный привкус слёз облегчения.
Устраиваю сонного Ленарда у себя на груди поудобнее, откидываюсь головой на спинку диванчика. Накрываю нас тонким кружевом. Глаза слипаются, сознание уплывает.
Наконец-то мне легко и спокойно. Мы вместе, это главное. А остальное приложится. Мягко и плавно проваливаюсь в уютную дрёму.
Сознание возвращается резко. Вздрагиваю, сжимая в объятиях сына. Ленард проснулся и самостоятельно нашёл грудь. Без криков и оров занялся едой. Вот так, малыш! Расстёгиваю платье ещё ниже, чтобы сыну было удобнее.
Сколько мы спали? Хм, огонь в камине бодро потрескивает. Проклятье, салфетка свалилась на пол, надо поднять.
Тру переносицу, подавляю зевоту. Приподнимаюсь со спинки дивана вместе с Ленардом, чтобы наклониться за салфеткой, да так и застываю с протянутой рукой.
Потому что мы не одни в каминном зале. Прямо напротив, в кресле, сидит, развалившись, Роланд. Камзол распахнут на груди, белоснежная рубашка расстёгнута на несколько верхних пуговиц и открывает мускулистую грудь, покрытую тёмной порослью волос.
Его рука небрежно свисает с подлокотника, в ней бокал с янтарной жидкостью. Он медленно подносит его ко рту и делает глоток, не сводя с меня пристального взгляда. Ничуть не стесняясь, нагло опускается вниз, к расстёгнутому платью, которое ничегосейчас не скрывает. Смотрит и не торопится снова взглянуть мне в глаза.
Сглатываю, прикрываюсь, насколько это возможно, и делаю движение, чтобы встать и уйти.
— Сядь, — бросает отрывисто, и я понимаю, зачем он здесь.
Всё верно. Ведь он со мной ещё «не закончил».
Остаюсь на месте. Выпрямляю спину. Я напряжена.
Треск пламени в камине кажется оглушительно громким. Судорожно втягиваю носом запах горящих поленьев.
Молчание давит, как и тяжёлый взгляд Роланда, который будто ощущаю физически. На щеке, шее, груди. Хочется закрыться, убежать. Но нельзя.
— Оказывается, наш сын бывает милым, — проговаривает Роланд, растягивая слова. — Когда не орёт.
Бросаю на него быстрый взгляд и снова смотрю на Ленарда.
— Он никогда не орёт просто так! — вырывается у меня. — И когда я рядом тоже!
— Звучит обнадеживающе, — усмехается Роланд. — Выходит, теперь мы сможем наслаждаться тишиной.
Эта его фраза заставляет меня напрячься ещё сильнее. Что это значит? Ведь он хотел отправить нас подальше в деревню. Сейчас эта перспектива видится совсем в ином свете.
Сейчас я вовсе не прочь сесть в карету и уехать. Без разницы куда. Главное подальше от него. Собственно, такой ведь был план, пока сыну не исполнится три? Значит, у меня ещё два с лишним года передышки.
— Насладишься, — бросаю раздражённо. — Когда мы уедем в Драгонхилл.
В ответ раздаётся тихий смех. Поворачиваю голову. Смотрю недоумённо на Роланда, не понимая, что именно его рассмешило. Рот дракона растягивается в улыбке, обнажая белоснежный ряд ровных зубов.
Роланд пристраивает на подлокотник кресла едва тронутый бокал. Встаёт. С ужасом смотрю, как он приближается к нам.
Опускается на диван рядом. Кладёт руку на спинку позади меня. Напряжение в воздухе растёт. Я натянута, будто струна. Ленард чувствует это. Недовольно хныкает.
— Тшшш, — глажу его по спинке, пристраивая поудобнее.
— Уедете? В Драгонхилл? — проговаривает Роланд тихим низким голосом, снова посмеивается. — Я так не думаю, Софи.
— Ты сам говорил, что мы будем жить там, пока Ленарду не исполнится три!
Смотрю на него с вызовом. Не надо тут делать из меня дуру! Я всё помню!
Смеряет меня спокойным взглядом, который вмиг гасит моё возмущение, словно ковш ледяной воды, выплеснутый на тлеющие угли.
— Софи, — дракон проводит фамильным перстнем вдоль линии губ, наблюдая за мной из-под полуприкрытых век. — Скажи, ты впрямь недалёкая, или прикидываешься?
Открываю было рот, чтобы ответить, но он останавливает меня небрежным взмахом руки:
— Впрочем, какая разница. Всё это было ДО того, как ты учудила побег. Вот уж не ожидал от тебя, — он смещает руку, до этого спокойно лежавшую на спинке дивана, мне на шею.
Тыльной стороной руки очерчивает мой седьмой позвонок, подхватывает локон, пропускает его между пальцев. Отвожу голову, пытаюсь отодвинуться вправо, но двигаться уже некуда. Я и так вжимаюсь бедром в велюровый бортик дивана.
— Но ты ведь не думаешь, что я снова пойду по старым граблям? Нет, моя дорогая. Кредит доверия исчерпан. Теперь я с тебя глаз не спущу.
Рука Роланда фиксирует мой затылок, сжимает его обманчиво-мягко, но так, что не дёрнуться, не отстраниться. Его лицо медленно приближается. Чувствую боковым зрением тяжёлый взгляд, который жжёт мне щёку.
— Будешь рядом, — рычит мне на ухо тихо и зло. — На расстоянии вытянутой руки. Ты ведь так этого хотела, помнишь?
Закусываю до боли нижнюю губу, жмурюсь изо всех сил, будто закрытые глаза помогут избежать того, что неотвратимо надвигается.
Вздрагиваю, когда висок опаляет мятным дыханием и горячие сухие губы касаются его, клеймя поцелуем. Не нежно и трогательно. А присваивая и напоминая, кому принадлежу.
Ленард хнычет и бьёт меня кулачками. Он окончательно проснулся и не хочет больше сидеть на руках.
Чувствую, что затылок свободен. Поворачиваю голову и с облегчением наблюдаю спину Роланда. Дракон идёт прочь из зала к выходу.
Поправляю платье, встаю вместе с Ленардом на руках. Наклоняюсь к макушке сына и прячу в ней неожиданную улыбку: кажется, я нашла самый верный отпугиватель для дракона — детский плач.