И, сделав молниеносное движение, одним махом оторвал половину рукава от собственной рубахи, на секунду отняв руку от рта Фелиции. Улучив момент, она вновь заголосила, но Рен, скомкав получившуюся тряпку, моментально заткнул ей рот. Ведьма протестующе замотала головой, но выплюнуть кляп не смогла.
— Держись, Ри, — прохрипел он и, вытянув вперёд ладонь, что-то пробормотал.
Меня окутало золотистое сияние, в котором плыли вытканные из мягкого света руны. Коснувшись меня, они загорались ярче, и от этого я почувствовала, как в меня вливается так необходимая жизненная сила.
Такое же сияние окутало и Алдериана. До меня донёсся его голос, размеренно произносящий набор каких-то странных слов:
— Аэтанн. Гримазор. Олдорон…
Услышав их, Фелиция забилась ещё сильнее, а её живот под моими ладонями заходил ходуном. Я похолодела: вдруг что-то не так?!
— Дети! — в отчаянии выкрикнула я Иштвану, но тот лишь мотнул головой, как бы давая понять, что всё в порядке.
Запах застоянной воды меж тем усилился, а к скрипу прибавился и новый звук: какое-то размеренное буханье. Оно становилось всё громче, будто что-то приближалось к нам.
Или кто-то…
— Ри! — услышала я встревоженный голос Рена и, встрепенувшись, вынырнула из забытья.
Иштван глубоко вздохнул и, положив ладони одна на другую, припечатал финальным аккордом:
— Эрх-ванн!
Тут же, словно три вспыхнувших фейверка, произошло три события, сошедшихся в одной точке.
Меня пронзила дикая, просто несусветная боль, будто бы по животу со всего размаха ударили кузнечным молотом. Я покачнулась и упала на колени, но руки продолжала держать на животе Фелиции.
Ведьма завопила так, что по прозрачной стене пошла рябь, а кляп вылетел из её рта. Её затрясло в конвульсиях, и я почувствовала, как её живот у меня под руками… уменьшается. Как воздушный шар, в который воткнули иголку. И тут же мой собственный живот начал увеличиваться, стремительно, как пирог в духовке.
Я почувствовала, как внутри бьются целых три сердца. Моё и двух моих детей.
На меня нахлынуло ощущение такого невероятного счастья, что мир поплыл перед глазами. Всё стало неважным: крики и проклятья Фелиции, все недавние беды и невзгоды… ко мне вернулся мой ребёнок… мои дети, с которыми мне только предстояло увидеться.
Ноги подкосились, не выдержав внезапно свалившегося на них веса увеличившегося живота, и я начала неумолимо заваливаться назад, теряя сознание.
Чьи-то сильные горячие руки бережно подхватили меня.
— Я с тобой, Ри, — услышала я такой родной голос Рена.
Рейнольд
Я успел подхватить Ри в последний момент, не дав ей рухнуть на пол. С огромным животом, что появился у неё буквально за несколько минут, она выглядела как-то по-особенному хрупко.
Оказавшись у меня в руках, Ри застонала и задрожала. Я бережно прижал её к себе, вдруг почувствовав непреодолимое желание уберечь её от всех бед и страданий. Несмотря на живот, она была лёгкой, как пёрышко.
— Я с тобой, Ри, — не удержавшись, тихо произнёс я так, чтобы слышала только она.
От лёгкой улыбки, появившейся на её губах, у меня кольнуло сердце: так прекрасна она была.
— Не время расслабляться, Альварес, — вдруг услышал я мрачный голос чернокнижника.
Словно подтверждая его слова, Фелиция разразилась надрывным злобным хохотом. Напротив нас, на стене, образовалось огромное чёрное пятно, в глубине которого что-то шевельнулось.
— Это Гонож, — выкрикнула Фелиция, — он идёт! Господин мой… ещё не всё потеряно!
На край пятна легли длинные костлявые пальцы.
— Ах ты, тварь!
Я тут же швырнул в пятно боевым заклинанием, но оно лишь впиталось в него, не причинив особого вреда. Алдериан ударил следом, но и его заклинание постигла та же участь.
Фелиция глумливо хохотала, кривлялась и выкрикивала что-то на непонятном языке. С каждым её выкриком шевеление в пятне становилось всё отчётливее… и тут я осознал всё.
— Эй! — крикнул я чернокнижнику и, когда тот взглянул на меня, глазами указал на Фелицию. Коротко припечатал:
— Ведьма.
Судя по сузившимся глазам, он всё понял.
Поняла и Фелиция. Её крики тут же умолкли, а дыхание сбилось.
— Нет… — пробормотала она, приподнимаясь, — Рен, умоляю, не делай этого… я же так тебя любила…
Но меня это не тронуло. Слишком много зла причинила эта тварь мне и Ри.
— За Ариадну, — сквозь зубы процедил я, — и за наших детей.
— За Веронику, — услышал я голос Иштвана. Он подошёл поближе и встал наизготовку.
Щит, который попыталась поставить ведьма, рассыпался от первого же касания наших боевых импульсов. Вопль Фелиции потонул в надрывном булькании, а её тело застыло, на глазах погружаясь в массивный камень, поглощающий её прямо вместе с троном.
Смерть была бы слишком лёгким наказанием для такой, как она. Отныне она была запечатана в камень и обречена на вечные муки.
Чёрное пятно на стене затянулось, а до меня донёсся яростный вопль разочарования, больше похожий на шум дождя в листве.
Ри на моих руках шевельнулась и резко распахнула глаза.
— Рен, — сбивчиво сказала она, — кажется, я рожаю.
Глава 47
Я плыла в темноте, окружённая красным пульсирующим облаком боли. Оно то сжималось, сдавливая всё тело, то его хватка ослабевала, и мне удавалось вздохнуть.
Сквозь тьму иногда прорывались вспышки окружающей реальности. Но я мало понимала, сон ли это или явь.
Рен стремительно несёт меня куда-то
Спёртый воздух помещения, где меня держала Фелиция, сменяется свежим
Чешуя Алого вспыхивает в лучах солнца
Ощущение полёта. Ветер свистит вокруг
— Держись, Ри, пожалуйста, держись!
Слышу голос Рена, пытаюсь улыбнуться, но губы отказываются слушаться.
Снова тьма. Я опрокидываюсь в боль и ускользаю из реальности. Только понимаю, что мы вновь на земле, меня подхватывает множество рук и перекладывает на горизонтальную поверхность.
Я отключаюсь, полностью растворившись в боли…
…Кто-то крепко держит меня за руку. Шепчет что-то нежное на ухо.
У этого кого-то голос Рена.
— Ри, любимая…
Слабо сжимаю его руку в ответ. Я помню, что он причинил мне боль, но сейчас она отступает на задний план. Не могу думать о ней.
Боль. Тьма. Боль.
— РИ.
— Алый, — мысленно отвечаю я, — как ты?
— ВЕДЬМЫ БОЛЬШЕ НЕТ, РИ.
Что-то в его голосе не так. Дракон кажется подавленным.
Молчу. Краем глаза я видела, что случилось с Фелицией, но не испытала никакого злорадства или ненависти. Только облегчение, будто с груди сняли огромную отвратительную чёрную жабу.
Дышать стало легче.
— ОНА СИДЕЛА НА МОЕЙ СПИНЕ, РИ.
— Я знаю, — тихо отвечаю я дракону и вдруг чувствую мощную волну печали, хлынувшую от него.
— ТОГДА ОНА ПРОБИЛА МОЮ ЗАЩИТУ И СУМЕЛА СКОВАТЬ. Я ПОНИМАЛ, ЧТО ДЕЛАЮ, НО ТЕЛО МНЕ НЕ ПОДЧИНЯЛОСЬ.
Закрываю глаза. Всё это кажется таким порождением прошлого, что как будто начинает постепенно терять значение.
— Всё в порядке, Алый, — тихо говорю я, — что было, то прошло.
Печаль постепенно сменяется тихой радостью.
Боль. Череда ярких вспышек боли. Меня обволакивает слепая давящая тишина, я пытаюсь кричать, но из груди вырывается только сип. Я лечу, лечу, лечу куда-то в беспроглядно тёмном пространстве…
Тишину разрезает требовательный сердитый плач. Спустя мгновение к нему присоединяется ещё один, потоньше.
Неужели…
Боюсь распахнуть глаза. Боюсь, что всё это может оказаться дурным мороком, а я увижу перед собой каменные стены и хохочущую Фелицию.
Горячие губы коснулись моего лба, и меня мягко погладили по щеке. Я не выдержала и открыла глаза.
Первое, что я увидела — Рена в окружении трёх женщин в белых мантиях докторского ордена. Он стоял у широкого окна, держа в руках два каких-то свёртка. Они шевелились и сердито кряхтели.
Рен поднял на меня глаза, и я впервые увиедал, как они лучатся любовью и нежностью.
— Ри… — хрипло сказал он и умолк. Без слов наклонился ко мне и бережно передал оба свёртка; я склонилась над ними, и на меня в ответ уставились две пары крохотных глазок: тёмно-синие и карие.
Я задохнулась от счастья, потому что сразу поняла, кого вижу перед собой.
— Матей, — прошептала я, гладя голову сына, покрытую ярко-алыми волосёнками. Он беззубо улыбнулся мне, и я увидела крохотные чешуйки на его щёчке. Сердце пропустило удар, и я воспарила в небеса.
— Дракон, — сказал Рен. Он неслышно подошёл сбоку к кровати, на которой лежала я, и обнял меня за плечи, склонившись над детьми. Прижался щекой к моей щеке, — он унаследовал дракона.
Второй кулёк завозился и вновь заплакал. Я поспешно прижала его к себе и начала неумело баюкать, разглядывая.
Огромные карие глазки и тёмные волосёнки на маленькой головке. Едва заметные очаровательные вмятинки ямочек на пухлых щёчках. Взглянув лишь раз, я поняла, что это…
— Злата, — еле слышно прошептала я, целуя малышку в голову и вдыхая потрясающий цветочный аромат, исходящий от её макушки, — наша доченька.
Рука Рена на моём плече напряглась. Он кивнул и сказал:
— Да. Дочка.
Его голос странно дрогнул, словно он не верил своим глазам, но, когда я непонимающе взглянула на него, он ободряюще улыбнулся мне и притянул к себе.
— Всё будет хорошо, Ри, — серьёзно сказал он, глядя мне в глаза, — мы столько всего пережили, что впору начинать жизнь с чистого листа.
И прижался губами к моим.
Поцелуй был не похож ни на какой предыдущий. Раньше поцелуи Рена были… более формальными, что ли? Но теперь он целовал меня с невыразимой нежностью, и я с готовностью ответила, прижавшись к нему и нежно обнимая наших детей.