Подскакиваю на кровати, готовая отбиваться.
– Кто здесь? Уходите. Не трогайте меня! Слышите? Не надо, – чем ближе ко мне приближается мужская фигура, тем отчаяннее становится голос.
Не позволю.
Меня не слушают. Мужская фигура все ближе. Ему плевать, что еще немного и я сорвусь в истерике, у него другая задача, опорочить меня перед Дамиром. Можно кричать, звать на помощь, никто не придет. Всем в этой семье плевать. Даже Анна Викторовна меня не спасла от своего мухомора. Если бы она победила, то спустилась бы вниз с гордо поднятой головой, но ее не было.
А раз она не справилась, и в комнате посторонний, значит скоро придет Дамир, застанет меня с другим и конец нашей сказке, ведь он горячий, а когда он поверит – это будет конец. Я не смогу ему верить, и он будет помнить, что усомнился. Да, Хасанов набьет мужику морду, защитит, но, если я буду сопротивляться, кричать.
Вот только я ничего не могу. Только плачу. Нет голоса, чтобы спастись. Я устала, мне страшно и больно после сцены в столовой. Может, и к лучшему, если все так обернется. Мне не придется входить в семью с такими жестокими родственниками. Но я не трусиха и не смогу так просто отказаться от счастья.
Нужно бороться. Пусть молчать, но отбиваться, как кошка. Оцепенение бы только снять, что сковало тело из-за липкого страха.
– Мила, малышка. Ты чего? – грузная туча садиться рядом со мной, когда я пытаюсь немного отползти.
Но стоит только знакомому голосу прозвенеть в темноте, знакомому запаху окутать сознание, как кидаюсь на него. Обхватываю руками и плачу. Да, маленькая слабая девчонка, которая хочет, чтобы ее пожалели. Да, я такая. Я хочу, чтобы был рядом большой и сильный, который защитит. Скажет, что все хорошо и он все решит, как только скажу: «Дамир, он меня обидел».
Вот такое простое желание. Забота, защита, любовь. Это все про Хасанова. Поэтому обнимаю его. Трусь мокрой щекой о шею, сама не заметила, как оказываюсь на его коленях. Так удобно быть ближе, так удобнее плакать, так безопаснее.
Мышцы мужчины каменеют. Он понял, что его девочке плохо. Прижимает к себе, гладит, окутывая своей энергетикой и теплом. Понимаю, что хочет рвать и метать, наказать обидчика. Но не может бросить в таком состоянии. Ему важно меня успокоить, и это отдает в груди чем-то новым. Никто и никогда не ставил меня во главе. Никто и никогда до него, и вряд ли будет кто-то после.
Если нас все же разлучат, я не смогу полюбить другого, просто позволять себя любить. Это мерзко, ведь я свое сердце отдала другому. Большому, суровому мужчине, чей взгляд способен воскресить и испепелить.
– Тихо, девочка моя, я рядом. Что случилось? Расскажи мне, – снова гладит по спине, волосам, а я успокаиваюсь от его тихого шепота, который дурманит. – Все будет хорошо. Слышишь? Никому не позволю обижать тебя. Хорошая моя, не плачь.
Всхлипываю уже меньше. Мне легче, ведь он рядом. Меня теперь не тронут. Никто не посмеет. Мой мужчина рядом, остальное неважно.
– Расскажи мне, что случилось? Почему моя малышка умоляет не трогать ее? Почему моя девочка горько плачет и встречает меня так, словно сейчас ее жизни угрожала опасность? Просто скажи мне, что случилось и ничего не бойся, ведь ты моя, остальное не имеет значения.
– Я…
И замолкаю, потому что не знаю, стоит ли говорить об услышанном в кабинете. Мне не страшно поведать о том, что случилось в столовой, хоть и там все было не очень приятно, но там я могу все же перевести все в сторону Амы. Я помню его взгляд на племянницу, помню, как с ним говорила сестра. Они близки, хотя о многом девушка молчит.
Понимаю, у них другие нравы, но я другая, и в следующий раз могу не сдержаться куда сильнее, ведь больше меня не вогнать в ступор словами о муже. Я уже готова к их бестактному поведению.
– Ну, – подталкивает к ответу, мягко поглаживая по щеке костяшками пальцев.
– Я оскорбила твоих родственников, – и пока он не успел ничего сказать, накрываю его губы пальчиками, которые он, к удивлению, целует.
Теряюсь, смотрю на эту картину с выпученными глазами и не верю, что подобное возможно. Я говорю человеку про неуважение, а он меня целует. Уму непостижимо. Но длится ласка недолго. Меня нагло кусают за кончик пальчика, намекая, что пауза затянулась, а потом берет одну руку и целует в центр ладони.
– Продолжай. Мне даже интересно, как это было. Я рад, что у мамы появился бойкий соратник. Не все же ей одной удивлять родню.
– Дамир, это не очень приятная тема, но мне кажется, Аму обижают. Ее подавляют и говорят, что она плохо воспитывает Алику. Еще и к малышке как-то пренебрежительно относятся, а еще и обвинили, что она мужа дома не смогла удержать, и это из-за нее он в больнице.
Дамир шипит, сжимает мою талию и явно борется со внутренним зверем, что хочет пойти и всыпать родственникам. Уверена, они огребут за это.
– Ладно, это я услышал. Значит, придется раньше, чем планировал, переговорить со всеми о переезде молодой семьи в отдельный дом, или в дом жены. Но это ведь не все. Что ты мне еще не рассказала?
Смотрит так, что сердце в пятки. Если скажу, то прямо сейчас сорвется на разборки, а мне хочется еще так посидеть. Да и в праве ли я рушить его отношения с отцом, или сама договорюсь со старым мухомором? Мы ведь взрослые люди.
Глава 26
Дамир
Смотрю на Милу и понимаю, что есть что-то, что выходит за грань дозволенного. Не просто так она молчит. Поражаюсь ей. Всегда думает о других. Какая-то дикая самоотдача, которую хочется искоренить в ней. Нельзя быть доброй ко всем, иначе быть беде. У нее есть я, ей пора привыкать к мысли, что самостоятельность в решении проблем закончилась.
В нашей семье будет только один мужчина – я. Сыновья не в счет. Глава семьи я. Они в своих будут главами. Бедная моя девочка, это как же она не привыкла, что может в ее жизни быть кто-то, кто спрячет за своей спиной. Долго мне придется с этим бороться, а там кто знает, может хватит и одного разговора. Не уверен правда, ведь то, что в ней формировалось годами, не вытравить за раз.
– Милан, ничего не бойся. Говори, я все решу. Тебе больше не нужно быть сильной. Для этого у тебя есть я. Слышишь меня?
– Просто, я не знаю… это, – мнется, как невеста в первую ночь. Поднимаю ее лицо, заставляя смотреть прямо в глаза.
– Милан, я понимаю, что ты на подсознательном уровне не доверяешь мужчинам, потому что слишком часто они делали тебе больно, но давай оставим прошлое в прошлом. Я твоя нерушимая стена, которая укроет от всего. Договорились? – кивает, и зажмуривает глаза, борясь с внутренними монстрами.
Да, ни муж, ни отец не подарили ей чувства защищенности. Хотя, если учесть, что Ама молчала о проблемах в своей семье, то где-то и я с отцом допустил ошибку.
– Ты будешь мной недоволен, – утыкается лбом мне в шею, чем еще больше умиляет.
– Говори.
– Я подслушала разговор твоего отца, – и резко отстраняется, чтобы заглянуть мне в глаза. – Только не подумай, это случайно вышло. Дверь была открыта, и он громко говорил, – затараторила, что еле остановил.
– Тихо, тихо. Что ты услышала? – говорю спокойно, а сам уже в стойке.
Кажется, старик не понял моих слов. Ладно, уложу малышку спать и постучусь к нему. Утром мне надо будет уехать очень рано.
– Он сказал кому-то, что не даст нам быть вместе, и если, – снова утыкается в шею, и чувствую, как рубашка становится сырой.
Порываюсь снова оторвать ее от себя, чтобы она видела уверенность и веру в моих глазах, но останавливаюсь в последний момент. Она ищет утешения и защиту. Вот так глупо, прижимаясь в страхе, что оттолкну. Прижимаю к себе, заключая в кольцо своих рук, окутывая собой полностью. Никому не отдам.
– Он сказал… что подставит меня. Я раз я с тобой, хотя не разведена, то ничего не помешает мне лечь с другим, – ее дрожащий голос убивает. – Я боюсь, Дамир. Вдруг он сделает это? Что я смогу против мужчины?
– Тихо. Я поговорю с ним. Он не посмеет это сделать. Тихо, маленькая моя. Здесь самое безопасное место, где тебя не достанут. Скажу охране, чтобы никого постороннего не пускали. Верь мне. Когда я вернусь, мы уедем и не.
– Ты уезжаешь? Куда? Надолго?
Как встрепенулась. Сразу в глаза смотрит, хочет узнать подробности. Эх, не понравится ей это.
– На пару дней. Это из-за Батура. Нужно решить вопрос с тем, кому он перешел дорогу, а этот человек сейчас не в городе, а вопрос нужно решить здесь и сейчас.
– Это будут самые тяжелые дни, Дамир, – в ее глазах застывают слезы, отчего сердце предательски сжимается. Вот так легко пронять бесчувственную душу, которая оказалась все же живой. – Но я дождусь тебя. Запри меня тут, а? Чтоб никто-никто не зашел.
– Мил, не бойся ничего. Ходи по дому. Я сейчас поговорю с отцом. Не волнуйся. В любом случае, я на телефоне. И охранник будет с тобой вне этой комнаты все время. Сама промолчишь, он доложит, кто обидел. Все. Успокаивайся давай. Тебе спать пора, малыш, – убираю выскочившие прядки ей за ушко и целую в носик, от чего она смущается, вызывая во мне волну умиления.
– Ты устала, а я хочу, чтобы моя девочка сияла, – заваливаю ее на постель, чтобы начала укладываться.
Она прекрасно понимает, что это была не просьба. Поэтому устраивается на постели, прижимаясь ко мне как можно ближе. Лежу неподвижно, чтобы она успокоилась быстрее, и я мог выйти из спальни.
– Ну, ты и тиран, – довольно мурчит, хотя в голосе еще слышно дрожание.
– Зато твой. Сладких снов, – целую ее в макушку и жду.
Все же со своей женщиной приятно засыпать и просто так, кто бы что не говорил. Чувствовать, как выравнивается ее дыхание, как бьется размерено сердце, высший кайф. Таким должно быть счастье. Прислушиваюсь к своей девочке, и когда она начинает тихо посапывать, выбираюсь из ее объятий.
Ну, отец, держись. Под другого мою малышку подложить – это уже перебор. Явно хочет, чтобы я отказался от своей семьи. Но если я это сделаю, то и Аму из семьи заберу. Пусть со мной и Милой живет. Не позволю тиранить сестру. Она хорошая мать и хозяйка, и Лейла не будет тыкать ее за проступки сына. Мужчину надо было воспитать. Чувствовал ведь, что что-то не так.