Но маневры маневрами, а выдержка у меня все-таки была не железная.
Глеб ел, его телефон лежал рядом. Просто лежал, а я не могла отвести от него взгляда. Ждала… Но все равно вздрогнула, когда экран засветился и погас.
Глеб даже не шелохнулся. Продолжал как ни в чем не бывало есть и нахваливать мою стряпню, хотя я уверена, что он видел, какое имя высветилось на экране.
— Тебе кто-то пишет.
— Ерунда. Спам.
Ни черта там не спам. Я хоть и не видела имени абонента, но чувствовала это. Мне будто когтями вдоль всей спины провезли, и под коленками неприятно задрожало. Я знала.
— Вдруг что-то важное по работе. Посмотри.
— Работа должна оставаться на работе, — глубокомысленно произнес он, шамкая набитым ртом.
— Это мне говорит человек готовый круглосуточно висеть на телефоне, решая производственные вопросы? — я откинулась на подоконник позади себя и вперила в мужа пристальный взгляд.
— А вот сегодня не хочу. Сегодня у меня выходной.
— Хорошо, давай, я посмотрю.
Экран снова моргнул, и снова. Дрожь под коленями усилилась.
— Зачем? — нахмурился муж.
Я пожала плечами:
— Просто так.
— Ты мне не доверяешь что ли? — вскинулся он.
Надо же, как натурально получилось.
— Ну почему же… доверяю. Просто хотела посмотреть. Что ты так нервничаешь?
— Я не нервничаю. Я недоумеваю.
О милый, знал бы ты, как сильно недоумеваю я сама. Я бы даже сказала, что не просто недоумеваю, а пребываю в дичайшем ах...изумлении.
— А мне кажется, нервничаешь. У кого-то появились тайны?
— Тань, ну какие у меня могут быть от тебя тайны? — улыбнулся Прохоров.
Хм, дайте подумать… например, баба на сносях?
— Это ты мне скажи, Глеб.
Он недовольно цыкнул, звякнул вилкой по тарелке и взялся за телефон, разблокировал его, открыл мессенджер:
— Пожалуйста, Маничев пишет. Как я и говорил, по работе. Так что можешь смотреть, сколько угодно, — и протянул мне трубку на раскрытой ладони, при этом явно ожидая, что я откажусь. Мы же верим друг другу, не проверяем чужие телефоны, не контролируем…
Поэтому, когда я не отказалась и забрала его мобильник, у него непроизвольно дёрнулась щека.
— Все в порядке, милый?
— Да! Хотела смотреть, смотри, — а у самого от праведного возмущения аж кончики ушей покраснели. Ну или от того, что он врал. Или от стыда. Кто его знает, — там нет ничего такого…
— Где третье сообщение?
— Какое? — он очень натурально изобразил удивление. Если бы не видела своими собственными глазами, то поверила бы
— Экран моргнул трижды. Сообщений должно быть три. И первое на пару минут раньше тех, что пришли от Маничева.
Прохоров нахмурился:
— Тань, хватит бредить! Какое еще третье сообщение??
— То, которое ты успел удалить перед тем, как отдать мне телефон, — я смотрела на него жестко в упор, даже не моргая.
Потом я, наверняка, пожалею, что не сдержалась и затеяла этот разговор, но сейчас меня просто выкручивало из-за того, что из меня хотели сделать дуру.
Старая жена не равно тупая. Пора бы это понять.
Черты его лица заострились, между бровей залегла глубокая складка.
— Я ничего не удалял! Если у тебя паранойя, то к врачу обратись!
— О, как… к врачу, значит, мне пора, — хмыкнула я.
— Извини, что я такое сказал, — отчеканил Глеб, забирая телефон, — но я терпеть не могу дурацкие подозрения.
— А я терпеть не могу, когда ты врешь
Он подобрался, вскинул на меня волчий взгляд:
— Какая муха тебя укусила? Что за бред? Хочешь искать невидимое сообщение? На! Ищи! Хоть весь телефон вверх дном переверни. Мне скрывать нечего.
— Давай, — нагло сказала я, — что это я одним мессенджером ограничилась?! Давай, посмотрю историю, социальные сети, что у тебя там еще. Давай.
И пальцами поманила, требуя телефон обратно.
Прохоров побагровел.
— Что это вообще за допрос такой?
— Ну ты же меня знаешь, милый. Если вижу нестыковки, ты пытаюсь разобраться. Сообщений было три, ты показал два. У меня вопросы.
— Это не вопросы! Это херня какая-то!
— Знаешь, что ты делаешь, Глеб?
— Что?!
— Ты обороняешься.
— Тань, заканчивай со своим доморощенным психоанализом.
— Это не доморощенный психоанализ, это опыт. Ты всегда начинаешь нервно огрызаться, если в чем-то виноват.
— Я огрызаюсь, потому что ты прицепилась к какой-то херне! Я пришел домой, думал хоть здесь отдохну, и никто не будет выносить мозг, а тут жена включила недоследопыта.
Как же мне хотелось в этот момент надеть ему на голову тарелку, чтобы подлива по морде текла, и на ушах висела такая же лапша, которую он сейчас пытался навесить мне.
— Недоследопыта? — хмыкнула я, едва сдерживаясь чтобы не вывалить правду о том, что я знаю о его драгоценной Оленьке и ее пузе. Мне даже выслеживать никого не пришлось. Такая вот ирония.
— Скандалы, интриги и расследования — это не твое, Тань. Так что успокойся уже!
— А что мое? — спросила я, опираясь ладонями на стол и склоняясь ближе к мужу.
Смотрела в его кристально-чистые глаза и кипела.
Тише, Таня, тише, тсссс…
Не время. Ты еще не вывела из-под удара свои активы, не подложила соломы везде, где только можно, не до конца подготовила пути к отступлению.
Терпи! Еще несколько дней просто потерпи.
Но как же больно! Как же рвало от злости и обиды сейчас, когда мне врал прямо в лицо, выкручивался словно глист, выпавший от своего лохматого убежища. Огрызался, нападал, делал виноватой меня. Только в чем – не понятно…
В том, что посмела потревожить его мужской покой? Посмела задавать неудобные вопросы?!
Бедный, несчастный, незаслуженно обиженный мужик. Как только совесть позволила доставлять ему дискомфорт, вместо того чтобы молча притащить в зубах тапочки, как и положено старой жалкой жене?
Тсссс, выдыхаем…тссссс.
— Знаешь, если у тебя ПМС, то это не повод трепать нервы другим.
— Прохоров, ты нормальный вообще? Я беременная, какой к черту ПМС? Или ты занят чем-то таким очень важным, что забыл об этом?
Он помрачнел:
— Ни о чем я не забыл. Просто к слову пришлось. Да и какая разница? Не ПМС, значит, гормоны…
— Угу. Во всех мужских проблемах виновата женская матка и то, что к ней прилагается? Хорошо устроились, не кажется?!
— Так, все! Я устал и не хочу больше слушать этот бред и безосновательные подозрения. Спасибо за испорченный вечер…— с этими словами он демонстративно отодвинул от себя почти полную тарелку, встал из-за стола и ушел.
— Спасибо за испорченную жизнь, — прошипела я ему вслед и прикрыла ладонями лицо, — дура!
Все-таки сорвалась, все-таки затеяла дурацкий разговор, который при любом раскладе не мог закончиться хорошо.
Вот где, скажите на милость, моя выдержка? Мое умение сохранять трезвую голову в любой ситуации? Где?
Почему не получается по щелчку выключить эти гребаные эмоции? Без них жизнь была бы проще.
Я не смогла себя заставить прийти в нашу спальню и ушла спать в комнату близнецов.
Антураж детской, яркие рисунки в рамках и тот самый, особый запах родных детей — успокоили. Все наладится, возможно, не сразу, и не без мучений, но наладится. Мне есть ради кого царапаться и кусаться, выгрызая место под солнцем. Я не одна.
На утро лучше не стало.
Глеб всем своим видом изображал незаслуженно обиженного святого мужа, которого третирует почем зря гадкая жена-абьюзер.
Кофе себе сам заварил, бутербродов наделал, в сторону запеканки, которую я накануне приготовила — даже не посмотрел. Потом молча оделся и к дверям.
— Сегодня приду вовремя, — прозвучало так, словно делал одолжение.
Я только скрипнула зубами, но ничего не сказала, а Глеб, так и не получив моего ответа, ушел.
Пропасть между нами ширилась, оставалось только ждать, когда земля под ногами окончательно раскрошится, и бездна поглотит с головой.
— Соберись, тряпка!
Я похлопала себя по щекам и действительно пошла собираться. У меня слишком много неотложных дел, чтобы бездарно тратить время на сожаления.
Глава 7
С утра у Ольги было прекрасное настроение.
Не поднимаясь с постели, она долго зависала на сайтах дизайнерских студий, выбирая тех, кто будет делать ремонт в ее новой квартире.
Столько интересных проектов! Хай-тек, лофт, уютная классика – глаза разбегались. Хотелось все сделать по уму, красиво, с дорогими материалами и мебелью. Что-то такое особенное. Чтобы гости, едва переступив через порог, обомлели от роскоши и завистливо вздыхали, переходя из комнаты в комнату.
И никакого колхоза!
Сама она выросла в простой пятиэтажке, в тесной трешке-штаны, с видом на соседний дом. Большая проходная комната служила гостиной, а заодно спальней для родителей. В самой маленькой жила бабушка – оттуда вечно тянуло старостью и чем-то кислым, а третья комната досталась ей. Вот так и жили.
На полу – ковры, оставшиеся еще с советских времен, на стенах обои с крупными цветами, щедро усыпанными блеском. На потолке – белая плитка, а-ля лепнина, а в санузле пластиковые панели с изображением ракушек и морского дна. Если на них посильнее надавить или неаккуратно задеть, то оставались некрасивые вмятины.
Ольга ненавидела все это и в старших классах поклялась себе, что у нее такого не будет. Никогда! Никакого дешманского ремонта, никаких ракушек! Она пообещала себе, что непременно получит хорошую квартиру, в которую будет водить родственников, как в музей. Пусть посмотрят, как надо жить!
И сегодня ее мечта наконец должна была сбыться.
Квартира выбрана, Глеб согласен. Осталось дело за малым – внести деньги и забрать ключи, и тогда она станет полноценной хозяйкой жилья в центре столицы. Немного бесило, что он был готов на все, лишь бы его старая корова и дальше оставалась не в курсе его адюльтера, но это мелочи. Татьяна, мать ее, Валерьевна, уже все знала, и рано или поздно ей надоест притворяться дурой. Тогда она затребует развод, и Глебу будет некуда идти, кроме как в Ольгин