— Таня!
— Никаких «Таня». Тебе захотелось тряхнуть стариной и показать мастер-класс этой пучеглазой мерзавке. Что ж, теперь я тоже имею право на личного инструктора.
— Прекрати!
— Не нравится? — я открыла глаза и посмотрела на его бледную, напряженную физиономию. — Может, еще выдашь этот перл про то, что мужикам надо, что у них потребности. А женщина – это хранительница очага, которая всю жизнь на своего Васю должна молиться и по сторонам не смотреть? Если так, то у меня для тебя плохие новости, милый. В полигамном виде полигамны и самцы, и самки. Все остальное – бред собственников и лицемерных моралистов. И если один из партнеров нарушает клятвы верности, то второму нет никакого смысла за них цепляться.
— Татьяна!
— Все. Разговор окончен, — у меня больше не было сил. — С этого дня ты спишь в гостиной, Прохоров. И не лезь ко мне лишний раз. Я должна многое обдумать.
Глава 10
Я ничего не обдумывала. Просто легла, глаза закрыла и провалилась в сон, потому что мой беременный организм сказал «это уже перебор».
Слишком много стресса на меня одну. Вернее, на нас двух. Бедный ребенок внутри моего живота, наверное, обалдел от того количества «приятных» моментов, которые на него обрушились в последние дни.
Утром проснулась от того, что мне неудобно. Как назло, нестерпимо хотелось закинуть ногу на спящего рядом мужа. Только увы, спал он в другой комнате. Пока в другой. Возможно, скоро будет спать за пределами дома.
От мысли об этом хотелось удавиться, но я, как истинная беременная предпочла отправиться в туалет и обниматься с белым другом.
Этот поганый токсикоз меня доканает.
У меня как-то через раз. Первая беременность – шиворот-навыворот, только успевала что-то съесть и сразу бежала в уборную, вторая – спокойно, а третья снова с приключениями.
А может, это просто возраст? Может, я просто древняя калоша, которая не умеет предохраняться и под старость лет нашла себе заботы?
М-да, сильно Оленька мою самооценку надломила. Ничего не скажешь.
Я умылась, привела себя в порядок, а когда выползла из ванной, на кухонном столе меня ждала кружка с брусничным чаем.
Эх, ты ж…
Запомнил, гад.
В первую беременность я только этим чаем и спасалась. Вроде крутило, вертело так жутко, что лишний раз пошевелиться страшно, а как выпивала кружечку, так все и проходило.
Столько лет прошло, а он не забыл.
У меня защипало глаза. Пришлось поднимать взгляд к потолку и дуть, чтобы слезы не потекли.
Сам Глеб ко мне не вышел, и я была за это очень ему признательна. Пусть со слезами справиться удалось, но в душе-то по-прежнему был раздрай.
Только когда уже настало время собираться, мы столкнулись в прихожей.
— Ты не завтракал?
— Аппетита нет, — невесело усмехнулся Глеб.
Выглядел он так хреново, будто его тоже мучал лютый токсикоз. Осунулся как-то, посерел, под глазами залегли густые тени.
Так и хотелось схватить его за грудки, встряхнуть, чтобы зубы клацнули, и со всей мочи проорать прямо в лицо:
— Что ты с нами сделал, Глеб? Доволен?
Неужели мимолетное удовольствие с левой девкой стоило того? Стоило моего разбитого сердца? Растоптанного доверия? Попранного семейного уюта?
Мне просто этого не понять. Как можно рисковать всем, что для тебя важно, ради желаний одного отростка? В том, что семья для Прохорова важна, я не сомневалась. В том, что я важна, дети, наш дом, наша жизнь. Никаких сомнений. Но разве от этого легче? Нет.
Мы отправились к нотариусу и провели там полдня, подписывая просто уйму документов. Все ушло на меня и на детей
Каюсь, в какой-то момент немножко кольнуло. Как-то неудобно стало, что забираю совместно заработанное себе, но потом вспомнила Оленьку и ее жадные глазки, и успокоилась. На войне все средства хороши.
Еще больше времени заняло переоформление документов на работе.
Надо было видеть лица наших юристов, когда они узнали, что я буду единоличной владелицей бизнеса, а Прохоров останется на своей должности, но уже в роли наемного рабочего.
На это ушел весь день.
Уже под вечер мы, измученные в хлам и обоюдно несчастные, выползли на крыльцо.
Глеб даже сигарету достал — признак крайней степени нервов и расстройства. Закурил и отошел подальше, чтобы не дышать на меня дымом.
Так и стояли – я возле одних перилл, Глеб - возле других. Курил он, а горько на языке почему-то было у меня.
— О чем думаешь, Глеб? О том, что выбрал слишком дорогую проститутку? — я не сдержала сарказма.
— Нет, — он запрокинул голову и выпустил тонкую струйку дыма вверх, — я думаю о том, как тебя удержать.
— Ну, думай-думай. А мне пора, — я указала взглядом на подъезжающее такси.
Прохоров тут же напрягся:
— Куда ты на ночь глядя?
— У меня встреча с подругами.
Прохорову не нравилось, что я уезжала, но права возражать у него не было. Он его просрал, когда с другой девкой спутался, и прекрасно это понимал. Ему оставалось лишь криво усмехаться, наблюдая за тем, как я спускаюсь с крыльца:
— Что-то отмечаете?
— Да. Мои свежие рога, — с этими словами я села в машину и уехала.
Итак, нас было пятеро: Карина, Дарина, Елена, Милена, и я без рифмы. Давние подруги с разными семейными статусами.
Карина – воинствующая амазонка, которой все сорок пять лет жизни удавалось избегать оков брака. Она любила йогу, белые пляжи и себя.
Дарина — разведенка с двумя детьми. У нее не было времени на любовь, зато были две работы.
Ленка – вдова. Любила кота.
Милена в счастливом браке. Любила мужа.
И я на перепутье. Хотя еще недавно была в той же категории, что и Мила.
Конечно, я с ними поделилась своей бедой. Какой бы сильной ни была женщина, как бы лихо она ни расправлялась с неудачами, как бы накрепко к ней ни прилипла маска стервы, все равно нужна была поддержка. А к кому еще за ней обращаться, если не к подругам? К нормальным подругам, с которыми прошли огонь, воду и медные трубы. Между которыми никогда не было раздоров из-за мужчин, шмоток и прочего. К тем, кому доверяла, как себе.
— Вот такие вот пироги, дорогие мои девочки, — сказала я и пригубила безалкогольный мохито, — и что со всем этим делать, я ума не приложу.
— М-да, — сказала Лена, выражая общую растерянность, — а с виду твой Глеб казался таким надежным…
— Креститься надо, когда кажется, — тут же отреагировала Карина, — я всегда говорила – мужикам верить нельзя! Они в глаза одно, за глаза – другое. А если уж рядом жопа без трусов мелькнула, то все, пиши пропало.
— Кто ж тебя так обидел-то? — хмыкнула Милена, — раз ты всех мужиков так не любишь?
— Я их очень люблю. Даже побольше вашего, если уж на то пошло, — сказала она, намекая на внушительное количество ухажеров. — Просто не ставлю их на пьедестал своих грез и фантазий. Пообщались, время приятно провели, и все. Никаких страдашек, слез, соплей и обязанностей. И жесткий входной фильтр. Придурок – свободен, маменькин сладкий пирожочек – свободен, женат – вали на хрен. Я – не благотворительный приют, чтобы всех подряд подбирать.
Суровая мадам, у нее не забалуешь.
— И что теперь? Будешь разводиться?
— Я не знаю.
— Или простишь?
— Не знаю.
— А, может, отравишь его?
— Тоже вариант.
На самом деле, вариантов подкинули больше. От безобидного слабительного до поисков покупателей мужских бубенцов на черном рынке.
Дальше мнения разделились.
— Мне кажется, надо гнать его метлой. Пусть валит к своей малолетке и прыгает под ее дудку.
— Ага, он там будет с наглой потаскухой кувыркаться, а Танька одна с четырьмя детьми воевать? Ничего себе каникулы для изменщика. Пусть тоже пашет! С паршивого козла хоть шерсти клок.
— А я бы сама ушла. Все забрала, дверью хлопнула и не сказала бы, куда отправляюсь. Пусть бы бегал, искал.
— А он будет бегать? Два раза позвонит, три раза напишет, и все. Лапки сложит и скажет, что сделал все, что мог.
— А я бы простила. Измена – это ведь не самое страшное, что может случиться в жизни.
— Да как такое простить? Он же предал!
— Вдруг просто ошибся? Все могут ошибиться… но только один раз.
К счастью, коллектив подобрался адекватным. И никакого «сама виновата», «не так готовила», «не так за ухом чесала», «не так давала», «самцам нужно разнообразие» не прозвучало. Оно и в принципе не могло прозвучать, потому что тех, кто считал, что женщина должна быть поварихой на кухне, проституткой в постели и вообще должна везде и всюду просто потому, что на ней не вырос хрен, среди нас не было.
Я сидела, потихоньку потягивая коктейль, слушала, грустила. Каждая из них озвучивала часть правды, часть того, что чувствовала я. И послать хотелось, и дверью хлопнуть, и одной с четырьмя детьми страшно, и не понимала, как простить, и простить хотелось. В общем полный сумбур.
От подруг я уходила в совершенно разобранном состоянии.
Вроде и легче было от того, что выговорилась, а вроде и нет. Что делать дальше, я так и не знала. Не понимала.
Слишком сложно. Слишком больно.
Единственное, в чем я была уверена, что голые эмоции в этом вопросе плохой советчик. Ломать – не строить. Мне ничего не стоило разнести все вокруг на мелкие ошметки, разрушить под самое основание, сжечь дотла. Я это могла. Стоило выпустить наружу тех демонов, что требовали крови и мести, и все, камня на камне не останется от моего запятнанного изменой брака.
Но кто сказал, что от этого мне станет легче? Да, может, если я растопчу Прохорова, как мужа и как отца, на пару мгновений меня накроет мстительным удовольствием, но что дальше? Что потом? Мне кто-нибудь даст гарантию, что после этого боль безвозвратно уйдет? Что я забуду обо всем и буду жить дальше, дыша полной грудью? Что не будет тоскливых ночей, когда захочется выть и бросаться на стены от отчаяния?