— Ты не имела право себе все забирать!
— Еще как имела. Что бы ты там себе ни придумала, но я работала и работаю наравне с мужем. Все, что у нас есть – мы достигли вместе. И оно перейдет нашим детям. Что будет у твоего – меня не волнует вообще. Ты его мать – ты и думай об этом. Как там про заек и полянку говорят? Вот и вперед. Сама захотела, сама решила, сама и расхлебывай.
— Я имею право, как мать его ребенка…
— Ни фига ты не имеешь. Ни-фи-га. Любые поползновения в сторону моей семьи я буду жестко пресекать.
— А я буду жаловаться!
— Жалуйся.
Чувствую, доставит она нам еще проблем. Ох и доставит…
Да и как иначе. Я же посмела сломать идеальную картинку, которую она так старательно себе выдумывала!
— А еще я подам на алименты.
— Подавай. Только не жди, что Глеб побежит признавать ребенка после того, как тот родится.
— По суду докажу! И тогда четверть всего, что у него есть, перейдет нам.
— Вам, милая, перейдут от хрена уши. Во-первых, алименты распространяются исключительно на текущий доход, а не на то, что было заработано раньше. Во-вторых, какая четверть? Ты забыла о том, что у него есть другие дети. И максимум, на что ты сможешь рассчитывать – это десять процентов от ежемесячного дохода Прохорова.
— Да с какого это перепуга?! — вызверилась она.
— С такого, что я уже подала на алименты. Все-таки трое детей, четвертый на подходе, сама понимаешь, каждая копеечка в семью.
Ольга кипела. Казалось, что сейчас она вскочит и начнет расшвыривать мебель по сторонам, настолько от нее фонило злостью и гневом.
Насрать. У меня своей злости предостаточно. Только она не такая шальная и беспонтовая, как у нее, а холодная и безжалостная, основанная на цифрах, знании законов и осознании собственных возможностей.
— Я этого так не оставлю, — прошипела она и, схватив сумочку, бросилась на выход.
Я проводила ее взглядом, потом уткнулась лицом в ладони и замерла. Роль бесстрастной расчётливой стервы отыграть удалось, но на этом все. Силы кончились.
Я чувствовала себя выжатой как лимон и глубоко несчастной.
Такое чувство, будто меня разом обесточили, хотелось просто лечь и лежать. Вдобавок начала трещать голова.
Вот оно мне надо все это? Нервы, ревность, обиды, от которых сердце заходится?
Мне не восемнадцать, чтобы всем назло скакать беспечной козочкой. Я взрослая, беременная, и все эти страсти-мордасти мне на хрен не сдались. Я хочу просто спокойно жить, спокойно приходить домой и чувствовать себя там в безопасности. Хочу засыпать нормально, а не таращиться часами в темноту и думать о том, что причиняет боль. Хочу, чтобы дети видели нормальную мать, а не бледную кикимору с синяками под глазами.
Может, ну его на фиг? Брак этот, внезапно треснувший, мужа этого, слабого на передок? Развестись, и дело с концом. А он пусть занимается чем угодно: Олей, херолей, производством внебрачных отпрысков. Просто отстраниться от всего этого и забыть?
Но как забудешь, когда человек давно пророс под кожу и большую часть жизни был рядом? Замкнутый круг какой-то.
Хотелось домой, но я все-таки заставила себя зайти на работу. Едва переставляя ватными ногами, дошла до своего кабинета и остановилась на пороге, как вкопанная.
На столе стоял букет.
Розовые розы. Много кремово-розовых роз. Пышных, благоухающих, налитых. Моих любимых.
А внутри записка.
Я тебя люблю
Без подписи, без ни хрена, но я и так знала, что это от мужа. Только он знал мой любимый сорт и безошибочно находил те самые цветы, от которых у меня всегда теплело на душе.
Даже сейчас и то отозвалось.
Нет, я не блаженная романтическая дурочка, который цветочки принеси, на колени встань, и она сразу такая – ах! и растаяла.
Конечно, нет.
А жаль…
Я не стала мстить цветам за свое разбитое сердце и выкидывать их в помойку. Зачем? Они же красивые и ни в чем не виноваты. У них и так осталось совсем мало времени перед тем, как засохнут. Пусть стоят. Я просто буду думать, что они от кого-то другого, а не от Глеба. Что сами тут появились по мановению волшебной палочки, а муж ни при чем.
Кстати, о муже…
Почему накосячил он, а барахтаюсь в этом дерьме я? Так дело не пойдет.
Поэтому я набрала его и, переждав пяток гудков, услышала грустное:
— Привет, Тань.
У меня снова болезненно царапнуло за ребрами. Так… Все… Тихо… Я спокойна.
— Здравствуй, Глеб. Спасибо за цветы, — я невольно прикоснулась к сочному тугому бутону.
— Понравились? — в его голосе робкая надежда.
— Ты же знаешь, что да. Но я тебе звоню не по этому поводу.
Его тон тут же поменялся:
— Что случилось?
— Сегодня твоя ненаглядная Оленька караулила тебя возле работы. А когда не дождалась, решила, что надо пообщаться со мной, пожаловаться на съемную квартиру, поведать мне о своих правах, требованиях и прочем дерьме.
В трубке раздался неразборчивый мат, потом сиплое:
— Я убью ее.
— Убей. Закопай. Что хочешь сделай, но, чтобы эта сука рядом со мной больше не маячила.
— Я решу этот вопрос, — сказал Глеб, и от льда, трещащего в его голосе, по рукам прошла волна мурашек.
— Решай, Глеб. Решай. Потому что с каждым ее приходом мне все больше хочется послать тебя в далекие дали и поставить окончательную точку в наших отношениях.
— Тань…
— Все, Глеб. К этой теме мы вернемся, когда ты окончательно разберешься со своей потаскухой. А сейчас мне некогда. У меня посетитель.
В дверь и правда кто-то постучал, и я использовала это как повод, чтобы прекратить неудобный разговор.
Смысл мусолить? Я до него донесла суть проблемы – дальше сам. В конце концов, мужик это не тот, кто бегает с хреном наперевес и ищет дырку, в которую можно его запихнуть, это еще и тот, кто должен решать проблемы своей семьи. Особенно если сам их создал. Мы пока еще семья. Так что вперед, Прохоров, флаг в руки, и на баррикады. Не все же мне это дерьмо глотать.
— Войдите!
Дверь открылась, и на пороге появился Василевский. Наш давний партнер, которого уже сто лет знаю, но с которым надо постоянно держать ушки на макушке. Не нагнет, так облапошит. Не со зла, а просто потому, что характер такой.
— Татьяна Валерьевна, вы как всегда прекрасны, — с улыбкой сказал он.
— Вы тоже ничего, Артем Михайлович, — чинно ответила я.
На самом деле мы уже давным-давно на «ты» и по имени, но церемонии никто не отменял.
— Красивые цветы. От мужа? — спросил он, усаживаясь напротив.
Я хмыкнула:
— Увы. Никто больше не дарит.
— Так вы шанса не даете, Татьяна. От меня цветы не принимали, на свидания ходить отказывались. А я бы с радостью пообщался с вами в более неформальной обстановке, — он жестом обвел кабинет. — Посидел бы где-нибудь за уютным столиком, полюбовался бы, как вы едите что-то безумно вкусное и дорогое.
— Вы приглашаете меня на ужин?
— Почему бы и нет, — выразительно дернул бровями этот хитрый кот, прекрасно считав мое мятежное настроение.
Я еще раз посмотрела на цветы, подумала о том, что дома меня будет ждать Прохоров, вспомнила про беременную Ольгу, и решила. Действительно, почему бы и нет?
— Я согласна.
Глеб приятно проводил время, и я имею на это право. Поэтому, не позволив себе засомневаться, я поднялась из-за стола и взяла сумочку:
— Идем.
Василевского не надо было просить дважды. Он тут же подскочил, галстук поправил, улыбнулся фирменной улыбкой обаятельного мерзавца. Хитрый котяра, холеный. Я только хмыкнула, проигнорировав ненавязчиво подставленный локоть, и направилась к выходу:
— Не гони коней, Артем.
— Понял. Виноват. Исправлюсь, — без тени смущения ответил он и, распахнув передо мной дверь, галантно пропустил вперед.
А дальше довольно странный вечер. Когда ужинаешь в ресторане, вокруг красиво, в тарелке вкусно, напротив сидит весьма привлекательный мужчина, оказывающий ненавязчивые знаки внимания. А ты все силишься найти в себе огонек. Какую-то искру если не возбуждения, то хотя бы интереса. И не находишь.
Как мужики это делают? Увидел что-то с ногами, задницей, сиськами, губами, большими глазами – у кого на что встает – не задумываясь о последствиях присунул, потому что, видите ли, страсть, инстинкты и прочая муть. А потом штанишки подтянул и как ни в чем не бывало дальше пошел. Не вспоминая, не жалея, не мучаясь. Вот как? Кто-нибудь может мне объяснить, а еще лучше научить?
Я бы очень хотела этому научиться. Чтобы не искать какую-то эмоциональную привязку, не погружаться в женскую рефлексию, а выезжать чисто на механике. Увидела самца, напряжение с ним сбросила и дальше по своим делам.
Может, дело в том, что мужики снаружи причиндалами поболтали и все, в нам вглубь надо пустить, в себя. Переосмыслить, переварить, придумать проблем себе и окружающим, вместо того чтобы просто сделать?
Вот, например, Василевский – бери и пользуй. Я уверена, что стоит мне только захотеть, и этот ужин закончится в горизонтальной плоскости. Уверена, членом он пользоваться умеет, так что мы бы славно провели время, я бы получила оргазм и не один.
Но почему-то одна мысль об этом вызывает уныние и отторжение.
Он чужой. И мне совершенно не хочется подпускать к себе, в себя чужого.
Как это вообще работает?
— Татьяна, — с мягким укором произнес Артем, — мне кажется, вы не здесь и не со мной.
Ни черта ему не кажется. Я не здесь, не с ним, а где-то далеко, в мире унылых розовых пони и размышлений о вечном.
— Артем, а почему вы так и не женились?
— Внезапно.
— По-моему, вполне логичный вопрос. Мужчина видный, при деньгах. Женщины должны вереницей за вами ходить, охоту устраивать.
— Они и ходят, — не без самодовольства ответил он, — просто я еще не встретил ту самую.
Еще не встретил ту самую… Мужику хорошо за сорок, а он еще уверен, что у него есть время для поиска той самой. А женщины почему-то в это время уже все, в утиль на свалку. Выражаясь Оле