Мы отправились к Сонечке. Всю дорогу Кира молчала, отвернувшись к окну, а я даже боялась представить, что за мысли зрели в ее прекрасной детской голове. Страшно.
Притормозив у Сониного дома, я взяла дочь за руку:
— Все будет хорошо, Кир. Мы во всем разберемся.
Она криво, сквозь плохо скрываемые слезы, улыбнулась:
— Ты такая… спокойная, мам.
Знала бы ты, милая моя, чего мне стоили эти силы. Врагу не пожелаешь.
— Я просто не люблю раньше времени расстраиваться, — я погладила ее по щеке, — идем.
В домофон ответила Сонина мама. И судя по тому, как жестко звучал ее голос, нашему появлению были не рады.
Еще и с этим разбираться…
Я выдохнула, натянула доброжелательную улыбку и, крепче сжав потную ладошку дочери, шагнула вперед.
Я справлюсь. Другого выбора нет.
— Ничего не бойся, — шепнула я дочери за мгновение до того, как дверь открылась.
На пороге стояла Тамара — мать Сонечки, за ее спиной маячила сама Сонечка. Вид у нее был насупленный, впрочем, как и у моей Киры.
Такой вот дочерне-материнский слет хмуробровых.
— Добрый день, — произнесла я, надевая сдержанную улыбку, — мы можем поговорить? У нас возникли семейные проблемы, и нам очень нужна ваша помощь. Без вас мы не справимся.
Я специально зашла с этой стороны, чтобы снизить градус напряжённости.
Взгляд Тамары едва заметно изменился, однако голос все равно прозвучал холодно и колюче:
— Ну, давайте поговорим, — она посторонилась, пропуская нас в квартиру.
Я зашла первая, за мной, словно тень, проскользнула Кира.
— На кухню проходите.
Мы разулись и прошли за Тамарой вглубь квартиры. Обычной такой квартиры, без золотых унитазов и канделябров, но уютной. В каждом уголке чувствовалась любовь хозяйки к своему дому.
На кухне мы сели за большой круглый стол, и чтобы избежать ненужного молчания, я заговорила первой:
— Во-первых, я хочу извиниться за столь внезапное вторжение и за резкость своей дочери. Да, Кир?
Он шмыгнула носом и пробухтела себе под нос:
— Соня, прости.
Так себе раскаяние, конечно, но для начала хватит.
— Во-вторых, я бы очень хотела увидеть, что за письма присылают незнакомые люди нашим детям. И что там за фотографии.
Бросив на Киру обиженный взгляд, Соня вспыхнула, а Тамара удивленно подняла брови:
— Какие фотографии?
— Соня вам не рассказала? Ей пришло письмо с неизвестного адреса, в котором написано, что у папы Киры, моего мужа, есть другая женщина. И в подтверждение этого приложены какие-то фотографии.
Она вопросительно посмотрела на дочь:
— Мне об этом ничего не известно. София сказала, что поругалась с Кирой, потому что та начала просто так ее обзывать.
— Не просто…
— Тсссс, — я предупреждающе сжала колено дочери, чтобы погасить очередной виток назревающего скандала, — давайте спокойно во всем разберемся. Сами видите, кругом недопонимание.
Тамара хмурилась все сильнее, потом кивнула:
— Сонь, неси ноутбук.
— Мам…
— Неси!
— Да, бли-и-и-н, — девочка вскочила из-за стола и, сердито топая босыми пятками, выбежала из кухни.
— Вы простите еще раз, — сказала я, прижимая руку к груди, — сами понимаете, я лицо крайне заинтересованное. Не каждый день такие «веселые» новости узнаю.
Ее взгляд наконец стал чуточку теплее, и в глазах появилось сочувствие:
— Я понимаю. Держитесь.
Мне оставалось только кивнуть, слова были лишними. Как мать, как жена она прекрасно понимала, в каком кошмарном положении я оказалась.
Спустя минуту вернулась румяная Соня. Довольно грубо и резко поставила на стол ноутбук, открыла почту, нашла письмо, но почему-то не стала его открывать. Вместо этого покраснела еще сильнее.
— Так, девочки, идите в комнату, — скомандовала Тамара, — пообщайтесь между собой, а мы тут без вас разберемся.
Они пулей выскочили из кухни.
Видать, в письме совсем кошмар, раз им пришлось так поспешно и с таким видимым облегчением сбегать.
— Уверена? — спросила Тамара. — Что хочешь это видеть?
— Абсолютно.
После появления беременной Оленьки в моей жизни меня уже ничем не удивить и не напугать. Поздно прятать голову в песок, надо знать врага в лицо.
Ну мы и открыли.
Само письмо было коротким.
Привет. А ты знаешь, что у Киры Прохоровой папа новую женщину себе нашел? Красивую очень. У них скоро ребеночек будет. Прикинь? Я там фотки прислала с доказательствами.
Нарочито небрежный подростковый стиль и доказательства. Слишком некрасивая и слишком явная игра.
Перед тем, как смотреть «доказательства», я немного притормозила. Выдохнула, собралась с силами и с кривой улыбкой сказала:
— Ну, поехали…
Много фоток. Много гребаных уродливых фоток, на которых мой голый муж всячески елозил на такой же голой Ольге.
— !@#$%, — сказала Тамара.
— !@#$%, — согласилась я.
К горлу подкатывала тошнота, сердце с размаху долбилось об ребра, но я продолжала смотреть.
— Давай выключим!
— Нет, — я жестом пресекла ее попытку захлопнуть крышку ноутбука, — нет…
Я должна это досмотреть. Должна.
И я смотрела. Подыхая от отчаяния, ревности, обиды, но в конце осталась только злость.
Судорожно выдохнув, я прижала пальцы к вискам и закрыла глаза. Тем временем Тамара вскочила, налила мне воды и протянула стакан:
— Держи.
— Спасибо, — я сделала пару глотков и еще раз тяжело втянула воздух, и сказала: — фотографии ненастоящие.
Тома уставилась на меня, как на привидение.
— Ты так думаешь? Выглядят очень… натуралистично.
— Я уверена. Вот смотри, — промотав несколько кадров назад, я показала спину мужа, из-за которой кокетливо выглядывала белобрысая дрянь, — здесь под лопаткой нет родимого пятна. Может, он, конечно, пользуется тональником перед тем, как налево пойти, но это вряд ли.
Мы посмотрели еще несколько фотографий с такого ракурса, и ни на одной из них не было ни намека на родинку.
— Почему Кира этого не заметила?
— Наверное, с перепугу растерялась. Увидела отца, и все, поплыла. А еще, смотри, — я открыла другой снимок, на котором Глеб был лицом и всем тем, что ниже, на камеру. Только сам агрегат был прикрыт женской рукой, — прости за подробности, но вот тут должна быть татуировка с моим именем, а здесь небольшой шрам от операции. Ничего нет. Этих подробностей Кира точно не знала.
Тамара в сердцах выругалась:
— Да что же это за беспредел-то? Кому надо такой ерундой заниматься? Сидеть, фотки эти делать.
— Чего тут делать? — невесело хмыкнула я. — Зашел в нейронку, лица нужные добавил, и вперед. Добро пожаловать в мир прогресса.
— А как узнать, нейронка или нет?
— Ну, глаза там плывут… пальцы лишние растут…
И мы принялись рассматривать фотографии более тщательно на предмет подтверждения этой теории. Мне даже удалось абстрагироваться от мужниного лица на фоне чужой голой жопы. Просто повторяла себе, это ненастоящее, подделка, фейк. Но все равно тошно было от всего происходящего, от того, что детей задело, и от того, что в это вовлечены чужие люди.
— Вот! — воскликнула Тамара, указывая на переплетённые ноги любовников.
У Оленьки было семь пальцев на левой и три на правой. В сумме, конечно, десять, но расклад немного неправильный. У Глеба и вовсе вместо пальцев была нелепая розочка. Потом и глаза нашлись — один вверх, другой в сторону. Один сморщился, второй стек вниз.
— Хоть бы подправили, что ли, прежде чем другим пересылать.
— И не говори-ка.
Надсадный смех, сквозь слезы.
— И что теперь?
— Надо девочкам объяснить, что все это неправда, — сипло сказала я. — Чужой, злой розыгрыш.
— И написать заявление в полицию, — жестко добавила Тамара, — здесь статей уйма. Клевета, оскорбление чести и достоинства, растление малолетних. Когда шутника поймают — ему мало не покажется.
— Само собой.
Она абсолютно права. Время полумер прошло, надо брать эту суку и всех тех, кто ей помогает, за жабры и натягивать. Потому что их игры и уверенность во вседозволенности и безнаказанности уже перешла все границы.
— У меня муж в полиции работает и за дочь — любого порвет. Он как об этом дерьме узнает, — она кивнула на экран, — так всех на ноги поднимет. Так что этих уродов непременно найдут и по полной натянут.
Я даже моргнуть не успела, как она набрала своему мужу и сходу начала:
— Матвей, помощь нужна… Ты на громкой связи.
Мы рассказали о произошедшем, со всеми подробностями. Как она и предполагала, мужчина отнесся крайне жестко к этой ситуации:
— Я займусь. А вам надо написать заявления, чтобы официально дать ход делу. Может, есть какие-то догадки, кто это? Имена?
Конечно, при Тамаре я не стала говорить о беременной любовнице, просто спокойно ответила:
— О всех недоброжелателях сообщу следователю.
— Хорошо. Я вас жду!
Прежде чем отправляться в полицию, мы все-таки позвали девочек и снова показали им фотографии, предварительно прикрыв всякую срамоту черными квадратами. Оригиналы фотографий сохранили на флешку, как и само письмо с адресом.
— Это розыгрыш? — Кира подняла на меня глаза, в которых набухали слезы.
— Да, родная. Розыгрыш. Злой и бестактный. Мы будем разбираться с этим.
Она не выдержала и заревела. Надрывно и с явным облегчением. Я обнимала ее, гладила по голове, и с каждым мигом все сильнее заводилась. Меня переполняла ярость. Все сделаю, чтобы эта белобрысая шмара огребла по полной. Мясом наружу вывернусь, но она пожалеет о том дне, когда посмела сунуться в нашу семью.
Проревевшись, Кира отстранилась от меня и принялась растирать слезы по щекам.
— Держи, — Соня смущенно протянула ей салфетку, — и прости меня, пожалуйста.
— И ты меня.
К счастью, девочки помирились. И спустя пять минут уже сидели в комнате и возмущенно обсуждали проблемы кибербуллинга, и что бы они сделали, если бы нашли этих хулиганов. Они гадали, кто бы это мог быть? Кто-то из параллельного класса, или, может, из соседней школы? А может, противный мальчишка из двора?