— Без проблем. Если у вас все так прекрасно, любовь-морковь, голуби и прочий зоопарк, то пусть Глеб сам об этом мне скажет. Или он не в курсе твоего прихода?
По тому, как нервно она смахнула прядь волос с лица, я поняла, что попала в точку:
— Ммм, самодеятельность решила устроить? Ну-ну, мужики обычно такое не любят.
— Да тебе откуда знать, что они любят? Сидит тут какая-то старая кошелка, корчит из себя не пойми кого!
Теряя контроль над ситуацией, Ольга перешла на прямые оскорбления. Ее злобно растопыренные ноздри и перекошенный рот совершенно не вязались с общепринятым образом прекрасной беременной женщины.
— Статья пять точка шестьдесят один. Оскорбление чести и достоинства, — я отреагировала на ее выпад холодной сдержанностью, — еще одно такое слово, и я на тебя заявлю.
Она аж подавилась от возмущения, а потом перешла на высокие ноты:
— Да заявляй сколько хочешь, — голос у нее стал на редкость противным, — Глеб за меня заплатит! Поняла? Он мне вообще ни в чем не отказывает! Стоит только попросить!
Наверное, она хотела меня этим уесть, но только больше разозлила.
— Ааа, — понимающе протянула я, — так ты из этих… тех, которые жаждут дотаций?
Не знаю, чем ее взбесило слово «дотация», но она буквально вскипела.
— Это не дотации! А желание обеспечить хорошую жизнь матери своего ребенка.
— Извини за нескромный вопрос…Чье желание? Что-то я не вижу за твоей спиной своего мужа, — для вида я еще немного привстала, поводила взглядом по сторонам и позвала, — Гле-е-б, выходи. Нет. Не вижу.
— Он работает! — огрызнулась Ольга. — У него, знаешь ли, много дел!
— Знаю ли я? Хм… дай подумать… наверное, знаю.
Сарказма она не поняла, поэтому чуть ли не с пеной у рта продолжила рассказывать мне о том, какой у меня занятой муж.
— У него фирма своя и проекты важные.
— Да ты что? Невероятно…
— Представь себе! И когда я выйду из декрета, он устроит меня на высокую должность… Хотя, о чем я тут говорю. Что может понимать в должностях какая-то убогая домохозяйка.
Для меня всегда было загадкой, почему вот такие девочки, уверенные в своей неотразимости, шарме и еще черт знает в чем, считают, что нынешняя жена у обеспеченного мужика — это всегда какая-то свиноматка, с которой он из жалости, из-за детей, по привычке и другим не слишком интересным причинам. Что она непременно глупа, неухожена, конечно совершенно не интересна, и ее потолок — это готовить котлеты на обед да драить унитазы.
Эдакая Чубакка на минималках. Без интересов, талантов и каких-либо достижений. Сидит просто на шее у своего мужа и жрет на халяву, при этом ничего из себя не представляя.
Может, это происходит потому, что такие девочки просто переносят свои собственные фантазии на других? И не только фантазии, но и страхи? Подсознательно понимают, чем в конечном итоге может закончиться их модель брака, и транслируют это на остальных?
Хотя, о чем это я? Они же уверены в собственной неотразимости, неповторимости и необходимости. И свято верят в то, что с ними такого точно не произойдет, что уж они-то точно изменят любого мужчину, приручат и перевоспитают. И всю оставшуюся жизнь он будет есть у них с рук, виляя хвостиком и не смея посмотреть по сторонам.
Такая вот святая наивность.
Я не люблю наивных. Они меня раздражают. А еще не люблю наглых и тех, кто считает себя выше и умнее других. Поэтому:
— Дорогая Ольга, позволь задать тебе вопрос. Знаешь ли ты, что Глеб не единоличный владелец фирмы?
Она посмотрела на меня свысока, как на дуру, и чопорно произнесла:
— Естественно. У него очень серьезные партнеры.
— У него есть совладелец, — поправила я, — один. И это я. Так что поумерь аппетиты насчет должностей.
Если Прохоров и правда такой дебил, что пообещал этой цаце какую-то должность, то я в нем окончательно разочаруюсь. Или там настолько волшебная пися, что у мужика, который вроде всегда отличался умом и сообразительностью, напрочь снесло крышу?
Об этом лучше не думать, потому что боль становилась невыносимой. Каждый вдох, словно еж, ощетинившийся иголками, падал в легкие, не принося облегчения. Только муку.
Насколько меня еще хватит? Когда душа окончательно надломится и кровавыми осколками упадет на пол?
Пора с этим заканчивать.
— А вот увидишь! — осклабилась она, и в голубых глазах пылало праведное возмущение. Кажется, она негодовала от того, что я оказалась не такой удобной и покладистой, как ей хотелось. — Если мне не веришь, то сама спроси у Глеба! Он тебе мигом объяснит, что к чему.
Сучка хитрая.
— Ну уж нет. Если ты для него так важна, как говоришь, то он сам подойдет и все расскажет. Сама я этот разговор заводить не буду и облегчать тебе задачу не стану.
Я понимала, на что у нее был расчет. На то, что придет ко мне, вывалит все это дерьмо, и я сама побегу разбираться с мужем. Конечно, будет скандал, упреки, истерики. А она все это время будет стоять в стороне и потирать лапки, а потом, со смиренной улыбкой примется утешать Прохорова. Эдакая нежная, понимающая девочка… не то, что стерва-жена, которая не оценила такого святого мужчину.
— М-да, зря я думала, что у тебя есть хоть какая-то гордость, — она пренебрежительно скривилась, но бешеный румянец на щеках и дергающийся уголок губ портили всю картину. Она была зла, растеряна и явно разочарована исходом нашей беседы.
— Зря ты вообще все это затеяла, — с этими словами я убрала ноутбук в сумку и поднялась из-за стола, — счастливо оставаться.
Глядя на то, как она пыжилась в поисках нужных слов, я думала о том, что хрен я отдам Прохорова этой нахалке.
Да и с чего?
Мы с ним в молодости в общежитии одну лапшу на двоих заваривали, всего, что сейчас есть — вместе достигали, а теперь возьми и уступи его какой-то лупоглазой звезде? Столько лет плечо к плечу, со щенка его растила, поддерживала во всем, а теперь отдать какой-то выскочке, которой он якобы нужнее? Не отдам. Пусть не надеется и рот широко не открывает.
За измену я его наизнанку выверну, но эта сучка его не получит.
Глава 3
Как приползла домой — не помню.
Ничего не видела, ничего не слышала, ничего не понимала. Все словно в тумане, сквозь который едва пробивались искаженные звуки и образы.
Дышала, но с каждым вдохом лишь сильнее разжигала пылающий костер в груди. Он бесновался, опалял, сжирал меня заживо. Мучал, уничтожая то, что раньше казалось незыблемым. Моя вера в мужа, в крепость нашего брака, в то, что мы выше всей этой грязи, с которой сталкивались другие пары.
Ни черта не выше.
Просто мы дольше забирались на вышку, чтобы потом совершить головокружительный кувырок, и уйти в это зловонное болото по самую маковку.
Сил хватило только на то, чтобы заползти в квартиру и безвольно прикрыть дверь.
На этом все.
Привалившись спиной к холодной стене, я прижала руку к ребрам, за которыми в агонии колотилось сердце, и сползла на пол.
Взгляд заволокло маревом горьких слез, и я не выдержала — разревелась. Горько, с некрасивыми всхлипами и горестными завываниями, размазывая по щекам потекшую тушь.
Плевать. У меня в груди дыра размером с футбольный мяч, так что какая разница, где хлюпает, и что потекло?
Сдохнуть хотелось.
Какого хрена так больно? Это же всего лишь чувства, никакого физического урона. У меня ничего не сломано, ни разорвано… Почему тогда ощущение такое, будто живьем содрали кожу и бросили в кислоту? Кто-нибудь может мне объяснить?
— Прохоров! Сука! Как ты посмел!
Ты ведь клялся! Клялся гад продажный, что никогда не обидишь и не предашь! Смотрел мне в глаза и повторял это раз за разом!
А я верила, дура. Это была моя принципиальная позиция — верить тому, кто рядом. Ведь если нет веры, то зачем все это? Зачем изводить себя и партнера подозрениями? Мучиться, не спать ночами? Разве может быть что-то важнее, чем честность и доверие в отношениях?
И мне казалось, что Глеб разделял мою позицию.
Я была уверена в этом. Была уверена в своем муже.
А теперь: вы жалкая женщина, Татьяна Валерьевна. Он с вами из жалости.
Слова молоденькой сучки гремят в ушах, стократно усиливая боль.
Потому что она права.
Я жалкая. В своих попытках верить, быть честной, беречь то, от чего, оказывается, уже давным-давно остались только осколки.
Жалкая, никчемная дура, которой судьба решила преподать очень жестокий урок и вернуть с небес на землю.
— Ненавижу! — прохрипела сквозь рыдания. — Ненавижу!
Голос сорвался на крик. И я кричала, пытаясь выплеснуть ту боль, что разрывала меня изнутри. Мне отчаянно хотелось избавиться от нее и сделать вдох, но не получалось.
Может, спустя час, а может, спустя целую вечность, я все-таки затихла.
Всё, минута слабости закончилась.
Пора брать себя в руки, потому что впереди ждал еще не один бой, и сдаваться в самом начале я не стану. Мне есть для кого стараться. Я не одна.
Охрипшая, разбитая, несчастная я поднялась с пола и, придерживаясь дрожащей рукой за стену, поплелась в ванную комнату.
Мне нужно было умыться и немного прийти в себя.
Скоро должен прийти муж с работы, и я должна встретить его не как жалкая, побитая шавка, а достойно.
И стоило только об этом подумать, как в замочной скважине повернулся ключ.
А вот и он. Царь верных и правдивых. Мужчина, которого я считала лучшим вплоть до сегодняшнего дня.
Еще один взгляд на свое изнеможденное отражение… После ледяной воды стало лучше, но ненамного. Глаза по-прежнему красные, щеки припухли от соленых слез, но делать нечего. Пора играть дальше.
Я вышла из ванной и увидела Глеба с огромным букетом алых роз.
Вину заглаживать пришел или прощальный веник притащил?
Увидев мою помятую физиономию, он нахмурился:
— Тань? Все в порядке?
— Ага, — сказала я и отправилась на кухню, — ужинать будешь?
— Танюш, что с тобой? — он настиг меня в два шага и, несмотря на вялое сопротивление, развернул к себе лицом. — Что случилось?