Влад стучит по двери.
— Лиза. Хватит. Ты не вывозишь. И не вывезешь. Ни беременность, ни сложный развод. Хватит дурить. Выходи.
Замок хлипкий. Он его вынесет просто ударом кулака.
И рядом дочь, которая может только бравировать и больше ничего.
— Я разберусь со всей этой ситуацией. Мы можем выйти из нее с минимальными потерями.
— Плевать мне на потери, Влад. Я всю свою жизнь с тобой потеряла. Всю свою жизнь потратила не на того человека, сейчас я хочу приобрести хоть что-то.
— Сидя на полу ты приобретешь разве что воспаление по-женски. Для полного счастья и отягчения и без того непростой клинической картины для возрастной беременности.
С трудом поднимаюсь, с ненавистью глядя перед собой в дверь.
Вроде бы там выход, но для меня тупик.
И… я достаю телефон из сумочки.
— Алло, скорая?
— Да твою же мать…
Влад выносит дверь и выдергивает у меня телефон из рук, фоном звучат визги дочери.
Все скатывается в ад, и никто не в силах остановиться.
***
Позднее
— Что же ты, доченька?
Мама трясется и всхлипывает.
Трясется надо мной, но всхлипывает о Еве.
Все ее слезы — всегда о Еве, она как бельмо на глазу, как большой и некрасивый, гнойный прыщ на лице, который ничем не скрыть. Так мама воспринимает «славу» Евы, считая ее позором семьи. Сколько лекарств она выпила и из дома даже выходить не хотела, узнав о той сцене из фильма… Даже слегла, ничего не ела. Похудела, постарела, чуть в монастырь не ушла. Позорную славу дочери считает своим самым провалом в жизни… Справлялась с трудом, не приезжала к ним на праздники…
Кто-то вызвал полицию. Кто-то скорую…
Мне не пришлось мучиться от того, как же я выйду опозорившейся.
Меня на носилках вынесли.
Я, кажется, стала превращаться в кисейную барышню, которая спасается обмороками от всех неловких и сложных ситуаций.
Рассудок предпочитает накрыться спасительным капюшоном беспамятства…
Мы в больнице.
Не в частной дорогой клинике, в которой наблюдается вся наша семья.
Попроще, самая обычная. Но палата отдельная, папа подсуетился, попросив своего знакомого…
Влад разрулил с полицией, пустив в ход связи. Полицию вызвала администрация кафе, скорую — Стеша.
Родители примчались полным составом и позвонили брату, который решительно бросил: «приеду»
— Все деньги, деньги… проклятые. А ведь мы ему стольким должны. Обязаны… Ой… — замирает мама немного испуганно. — Вдруг назад требовать начнет? — икнула.
— Хватит. Пусть забирает, — подает голос отец. — Хочет со стариками повоевать, пусть воюет, а мы в передачу позвоним и пусть вся страна полюбуется на этого героя! Да, Стеша? Бери с внучки пример, какую шумиху подняла.
Внутри тревожно звенит: чем обернется для всех нас эта шумиха.
Влад же хотел сохранить все в тайне.
Теперь тайны нет.
Есть один большой грязный скандал и моя беременность, о которой разве что собака сутулая не говорит…
Глава 21. Он
— Папа, это что, правда?!
Еще одна головомойка.
Которая по счету? Я тупо не вывожу…
На сей раз мне прилетает претензия от солнышка, моей старшей дочери.
Варя с опозданием примчалась на разборки, была увлечена. Они с Гришей ездили куда-то за город, отдыхали от всех, этакая вылазка дикарями с выключенными телефонами.
Почему-то именно сейчас я вспоминаю те славные денечки, когда мы с Лизой делали точно так же. Ну, как… Не совсем так же.
Условия у нас были скромнее, чем у Вари. Под задницей не было роскошного кожаного сиденья лексуса, не было климат-контроля, набора для французского пикника, миниатюрного домика будто прямиком из сказки, фотосета на живописных местах и бог знает чего еще.
Мы с Лизой ездили дикарями. И у меня тогда не было тачки.
Мы ехали на автобусе.
Сначала до дачного кооператива, а потом галантно пересаживались на маршрутный автобус под названием пешкарус — то бишь на своих двоих.
Но сначала тряслись в стареньком дребезжащем развалюхе-автобусе, нашими соседями были бабки, дедки, пузатые тетки и крикливые младенцы. Тряслись, стоя близко друг к другу.
Жара, духота. Моя ладонь на тонкой талии, воздушные волосы Лизы, чуть-чуть прилипшие к мокрой шее, мое постоянное возбуждение и желание усадить красавицу к себе на колени…
Потом еще пешком тащились. И по жаре, и по духоте.
С очень счастливым видом раскладывали байковое одеяло, плескались в луже, занимались сексом где-то в высоких кустах и кормили собой местную мошкару…
Это та жизнь, из которой я так горел желанием вырваться.
Я, определенно, совершил квантовый скачок в своей жизни. Но почему так противно засосало под ложечкой и мне захотелось оказаться там, далеко в прошлом, где мы молоды, обсыхаем после купания в луже, именуемой какой-то речкой, моя рука мнет бедра девушки и крадется к ее трусикам… Впереди, без всяких сомнений, удовольствие и лучшая жизнь, которую я был готов выгрызать зубами.
Не только для себя одного.
Но…
Вот она, лучшая версия меня, по версии себя самого.
Все, чего я так хотел, есть, и даже то, о чем не то, чтобы мечталось, просто фантазировалось в намеренно грязном ключе, как порочное желание… Тоже доступно, лишь руку протяни.
Почему же все так паршиво?
Насыщения нет.
— Папа!
— Еще ногой топни, солнышко.
Я почти выплевываю последнее слово.
— Знаешь, я малость подустал выслушивать истерики, претензии, крики и угрозы.
Есть еще лесть, заверения, что со всем можно раскидаться без проблем, есть поддержка моей семьи. Еще бы они меня не поддерживали, я их из такой жопы вытянул, они с моих рук до конца своих дней жрать будут и говорить, что я прав, даже когда не прав.
— Поэтому, солнышко… Если тебе есть что сказать… В духе папиного солнышка, то говори.
— А если нет? — складывает руки под грудью. — То и слушать не надо?!
Тяжело вздыхаю.
Реакция всех прочих для меня была плюс-минус предсказуемой.
Грязный, громкий скандал перед свадьбой любимой дочери — это как раз то, чего я пытался избежать любыми средствами.
И это именно то, что случилось.
Стеша со всей фанатичностью своей правдолюбивой натуры растрезвонила всем-всем-всем и свято верит, что делает лучше, не замечая при этом, как противно и неловко было при этом ее маме.
Поставить в известность всех.
Ладно, об этом позднее.
— Папа. Не молчи.
— Что тут скажешь?
— Хоть что-нибудь! Это правда?!
Варя садится, обмахиваясь веером.
С корабля на бал. Едва приехала, даже не переоделась. Платье-крестьянка, шляпка…
Так-то она больше на меня похожа, но именно сейчас в этом платьице, которое выглядит нарочито простым, но стоит дохреналион, она напоминает мне Лизу.
Ту Лизу. Мою. Из прошлого.
И я, кажется, что-то перестал понимать или, как сейчас говорят, вкуривать в этой жизни. Потому что искренне недоумеваю, почему дорогое косит под простоту и стоит неимоверно много?
Моя Лиза выглядела на миллион без миллионных вложений…
Без всех этих косметологов, курсов управления внутренними ресурсами, пилатесов, йог и дорогущих абонементов в топовый спортзал… Без всего того, без чего, по мнению сегодняшней молодежи, никак не быть красивым.
Что это? Мы зажрались и разбаловали своих детей?
Или у каждого уровня жизни свое понимание «зажрались»?
Я не знаю. Я устал…
Я ведь всего лишь хотел… Хотел…
Уже даже не понимаю, чего и как, но замотался в этих бесконечных склоках и скандалах, выяснении отношений.
Самое стремное в этой ситуации, что мне не к кому прийти. Тупо не к кому!
Раньше я всегда приходил к Лизе. Бранился, негодовал, делился наболевшим и острым, психовал, что не выходит или выходит не так, как надо, костерил тех, кто оказался слабее, чем я думал, делился надеждами и планами.
Мне даже не нужно было слышать ее ответы, пока пытался объяснить, сам отвечал на свои же вопросы, вот так… Она просто слушала и была моими ушами, иногда давала легкие советы, лежащие на поверхности, вот только как я сам этого не видел в упор?
Уверен, она бы и сейчас могла меня выслушать, если бы проблема была не в нас самих. Если бы не затрагивала и на разбросала по разные стороны баррикад, и перед моим носом теперь только глухая стена.
— Папа, это… правда? — настойчиво спрашивает Варя. — То, что ты… Не с мамой, а с Евой?! — округляет глаза. — А как же беременность? Мама беременна? Или… нет?
— Беременна.
— И ты с Евой?! — переспрашивает. — Стеша орала, как потерпевшая, все только это и обсуждают, что ты собираешься маму в какую-то психушку закрыть, чтобы забрать вашего ребенка и быть с ее сестрой.
Как часто в пылу гнева можно набросать ворох угроз? Просто потому что привык разбазаривать угрозы там, где необходимо, чтобы оппонент не действовал опрометчиво и притормозил?
И в какой-то момент путаешь берега, выплескиваешься…
Я молчу, и Варя принимает это за правду.
— Мне не нужно твое вонючее платье из Милана. Зачем ты вообще его сюда приплел?! Стеша только о нем и говорит! Между прочим, ты заказал мне его тайком от мамы еще три месяца назад! Задолго до всего этого… Но зачем-то выдаешь все так, будто я за это платье встала на твою сторону и… Вот это все…
Такое чувство, что она сейчас разревется.
— Это зашквар, — поднимается и уходит. — Разбирайтесь сами. Не впутывайте меня. И больше не надо тратиться на мою свадьбу!
— Вот уж, действительно, больше не надо, — вылетает из моего рта. — Папочка оплатил все твои хотелки?!
— Не все. Но остальные, так уж и быть, Гриша оплатит. Платье верни. Я его из принципа не надену.
— Ах, из принципа! — взбешенно сжимаю пальцы в кулак.
— Да, из принципа. Я лучше в платье из Садовода выйду замуж.
Ну-ну…
Мы с ней оба знаем, что она лукавит. Ведь у нее на выбор были очень дорогие платья, тоже красивые и из заграницы привезены в местные свадебные салоны...