— Жень, мне так жаль… Я сотни раз корил себя за ту слабость. Жалел, что сорвался и изменил тебе. Поверь, я никого кроме тебя не любил. Никогда. Спустил пар, и то неудачно.
Замечаю в его глазах подозрительный блеск. Надо же…
И всё-таки мне кажется, Максим лукавит.
— Я не думаю, что ты любил меня. Скорее, себя того, каким ты становился рядом со мной. Максим, ты эгоист, — качаю головой. — Если бы ты обо мне думал, то не стал бы изменять в тот момент, когда я так в твоей поддержке нуждалась. Не стал бы врать. Не стал откупаться от всех неугодных. Не стал бы прятать ребенка, который, по сути, ни в чем не виноват. Твой внебрачный сын — главная жертва всего этого вранья.
— Я боялся, что ты не сможешь принять правды и разведешься со мной.
— Всегда есть шанс, что человек с правдой смирится, а вот с ложью — маловероятно. Я не говорю, что была бы счастлива узнать о твоем будущем отцовстве, но хотя бы как-то постаралась смириться и принять. А сейчас… Ты из меня одиннадцать лет делал дуру! Только вдумайся — одиннадцать лет! Ты летал к сыну, проводил с ним время, зарождал в нем надежду, а после — как ни в чем не бывало возвращался домой и делал вид, что ничего не случилось. Хочешь сказать, в этом тоже Молотов виноват? Сомневаюсь, что кто-то способен на такую долгую и глупую многоходовку. Ждать столько лет… Зачем? Если можно было выдать твою измену сразу же после рождения сына.
— Я не говорил, что Влад в моей неверности виноват. Но Аню, уверен, нашли и подослали его люди. И с Ярославом тоже не всё так чисто. Его при задержании застрелили, чтобы не проболтался.
Я прикрываю глаза.
Сложно общаться с человеком, у которого все кругом виноваты. Только он один бедный, несчастный и безобидный.
— Макс, давай начистоту? Кто тебя заставлял платить этой девке огромные суммы за молчание? Только не говори, что это он вкладывался в её соболиные шубы и украшения. Я не поверю в подобный абсурд. Ты взрастил в ней алчного монстра, а теперь удивляешься тому, что ей стало мало? Аппетит приходит во время еды. Тебе ли не знать, что творит с людьми безнаказанность. Развела тебя девочка, как малолетнего пацана.
— Не преувеличивай, — с недовольством отмахивается.
Ну да ладно, меня их взаимоотношения не касаются. Тем более, как бы это ни звучало, Анна не вызывает теперь ничего кроме жалости. Хорошенькая девочка, могла бы прекрасно устроиться в жизни, но вместо этого изуродовала себя. Перекраивать себя с такими внешними данными, как у нее, психологически здоровый человек точно не станет. Значит, были проблемы с оценкой себя.
Недавно мы созванивались с Павлом, он следит за ходом уголовного дела, заведённого на бывшую девушку сына, и он сказал, что у нее дела совсем плохи. Воспалились швы не только на груди, но и на лице. Ей предстоит перенести несколько повторных операций, но теперь они направлены не на восстановление красоты.
Вот уж не знаю, что можно подтягивать в двадцать лет. Лучше бы к психологу обратилась.
— Максим, — возвращаю свое внимание к мужу, — у меня к тебе будет последняя просьба.
Собираясь уходить, перекладываю сумочку к себе на колени. Аппетит безбожно испорчен, и оставаться здесь нет никакого смысла.
— Всё, что пожелаешь. Жень, я на всё готов, лишь бы ты меня простила.
Усмехаюсь.
Неужели не услышал ничего из сказанного мной?
— Я не об этом. Нас ждет раздел имущества. И, как ты понимаешь, в суде могут всплыть все твои манипуляции, допущенные при управлении банком. Если ты не хочешь, чтобы мои адвокаты вывернули тебя наизнанку и оставили без штанов, возьмись за ум, — поправив волосы, я плавно поднимаюсь на ноги. — Перестань меня изводить своим активным вниманием. Лучше удели время сыну. Перевези его в Москву, самостоятельно займись его лечением. Подари своему ребенку шанс на нормальную жизнь. Сделай хоть что-то хорошее. Очевидно же, что вы нуждаетесь друг в друге. Ты сейчас тонешь, а у него никого роднее тебя быть не может.
Ухожу не прощаясь.
Очевидно, что пока что наши разговоры бессмысленны. Я буду рада, если Максим возьмется за ум и построит нормальные отношения хотя бы с младшим сыном.
Из ресторана сразу еду в клинику. Проведя несколько часов подряд за бумагами, с удивлением обнаруживаю, что административная работа не так уж и скучна.
С нанятым главврачом нам пришлось попрощаться, и теперь мне приходится самой заниматься выбором оборудования для дневного стационара, к запуску которого мы готовимся.
Сделав примечания для помощника, уже собираюсь отложить каталог в сторону, когда раздается глухой стук в дверь.
— Войдите.
Надо же.
На пороге моего кабинета появляется Нина — сестра отца.
Всё последнее время она провела в Европе, не пожелав возвращаться даже в тот момент, когда её ближайшая подруга попала в больницу.
Раньше меня бы это насторожило, но теперь я перестала чему бы то ни было удивляться.
— Здравствуй, Женя, — произносит она, немного замешкавшись.
За её спиной маячит один из охранников, приставленных ко мне Владом.
Кивнув, даю ему знак, дескать, всё нормально.
— Привет, Нин. Проходи, — встав из-за стола, направляюсь к ней.
С тетушкой у нас никогда не было близких и доверительных отношений. Она — человек себе на уме, собственно, они на этой почве и сошлись, наверное, с моей мамой… По привычке мысленно называю так женщину, которой до меня нет никакого дела.
— Чем обязана? — уточняю у неё.
Опустившись на стул для посетителей, Нина поправляет края своего черного платья. Она старше меня всего на пятнадцать лет, но я ощущаю гигантскую пропасть в мировосприятии.
— Жень, не думаю, что ты рада видеть меня после случившегося.
— Ты тоже знала о существовании Ярослава?
— Да, — она не смотрит мне в глаза, упорно отводит взгляд. — Узнала несколько месяцев назад. Не стала тебе ничего говорить, потому что Саше обещала, и теперь очень жалею.
Я не знаю, что двигало отцом в тот момент, когда он решил скрыть от меня правду, но при этом считаю неправильным желание всех окружающих спихнуть ответственность на него одного.
Можно подумать, он их принудил молчать, а своего мнения нет ни у кого из них.
— Если можешь, прости, — добавляет негромко.
— Нет проблем. Ты только за этим приехала? Извиниться можно было по телефону.
Вскинув голову, она ловит мой взгляд.
Смотрю на её дрожащие губы и, кажется, начинаю догадываться, о чем именно она хочет поговорить. Вернее, о ком.
— У тебя есть сейчас свободное время? Хочу съездить с тобой на Калитниковское кладбище.
Глава 40
Глава 40
Сердце замирает в груди, когда, пройдя по узкой аллее, мы останавливаемся посреди длинного ряда могил. Мне достаточно одного взгляда на черное мраморное надгробие, чтобы понять, почему Нина привела меня именно сюда.
Предчувствие оправдалось.
Алексеева Анастасия Борисовна умерла спустя два дня после моего рождения, и что-то мне подсказывает — это не совпадение и не случайность.
— Жень, Саша считал, что тебе лучше не знать, а я не решилась с ним спорить… — сбивчиво тараторит Нина.
Голос тёти кажется пустым и далеким, сквозь шум пульсации крови в висках и ушах он едва различим.
Распахнув ограду, я подхожу ближе к мраморной плите. Опускаясь на корточки, упираюсь одним коленом в землю, не замечая, как сырость мгновенно просачивается через ткань брюк.
Со стороны папы это было очень жестоко…
Я даже слов подобрать не могу.
Пальцы сами цепляются за края холодного надгробия, будто пытаются удержать что-то значимое, но при этом невесомое. Закрыв глаза, я силюсь представить себе, какой она была…. Хотя бы лицо… На памятнике нет фотографии, только крест, имя и даты. В горле зарождается ком, плотный и колючий, он мешает дышать.
С болью осознаю, что на момент смерти ей было всего двадцать пять…
— Жень, мне очень жаль… — вздыхает Нина.
Слышу, как, стоя рядом с ней, переминаются с ноги на ногу охранники. Парням явно неловко. Не думаю, что Влад давал им указания на столь нестандартные ситуации.
— Расскажи мне о ней, — получается хрипло.
Холод просачивается под кожу сквозь прижатую к камню ладонь. Очередной порыв сырого ветра заставляет меня содрогнуться.
В этом всём марафоне боли и предательства паузы вообще не предусмотрено?
— Жень, я мало что знаю. Правда. Саша особо ничего не рассказывал… Насколько я поняла, он встречался с твоей матерью несколько месяцев, а потом она его бросила.
Нина замолкает, а меня взрывает изнутри от предположения, что папа мог быть настолько бессердечен, чтобы так отомстить. Лелеять в себе обиду и не рассказать мне о её существовании? И кого он этим наказал? Умершего человека или меня?
Сложно сказать, сколько мы проводим здесь времени. Я продолжаю сидеть, не двигаясь с места. Попеременно меня охватывает несколько состояний, то гнетуще-тревожное, когда рой мыслей грозит взорвать голову изнутри, то абсолютная пустота, ничего не хочется делать, даже дышать с трудом получается.
Всю свою жизнь я идеализировала отца, а теперь оказалось, что зря.
— Евгения Александровна, поздно уже, — неуверенно обращается ко мне один из охранников.
Осматриваюсь по сторонам. Из-за непогоды сегодня солнцу не прорваться сквозь тучи. Сумерки завладевают городом быстро.
Уходить совершенно не хочется… Холодный камень под моей рукой только-только начал согреваться, но я заставляю себя подняться. Когда мы приехали, охранник готовился к закрытию, но согласился нас пропустить. Злоупотреблять человеческой добротой мне совершенно не хочется.
Завтра пораньше приеду.
Мы уже направляемся к выходу, когда Нина тихо, так, чтобы не слышала охрана, начинает говорить.
— Жень, как я тебе сказала, Саша и твоя биологическая мать встречались недолго. Я, если честно, на тот момент даже не стала вникать — он никогда нас не знакомил, и я предположить не могла, что у отношений будут такие последствия… — она осекается. Проходит не меньше минуты перед тем, как снова начинает говорить. — Так совпало, что период в жизни брата был непростой. Возможно, девушка чего-то испугалась, я не знаю.