Измена в 45. Моя горькая сладость — страница 3 из 20

Конечно. Цивилизованно. Как он всё всегда делал. Я вдруг вспомнила, что на прошлой неделе мы обсуждали планы на лето - поездку в Италию, которую давно откладывали. Он улыбался, говорил, что нам обоим нужен отдых. А сам уже, наверное, знал, что уйдёт. Что никакой Италии не будет. По крайней мере, не со мной.

- Я позвоню вам завтра, - сказала я адвокату и нажала отбой.

Оглядела квартиру: просторную, с дизайнерским ремонтом. Каждая вещь здесь была выбрана мной, каждый уголок хранил воспоминания. И всё это теперь, вероятно, придётся оставить.

Я должна найти себе адвоката. Кого-то, кто объяснит мне, на что я могу рассчитывать. Что мне вообще теперь делать.

Но сначала - звонок Наталье. Мне всё-таки нужен был кто-то рядом. Кто-то, кто просто подержит за руку, пока рушится мир.

- Наташа? - сказала я, когда она взяла трубку. - Приезжай, пожалуйста. Я не справляюсь.

- Уже выхожу, - без лишних вопросов ответила она. - Держись, Вера. Ты сильнее, чем думаешь.

Правда? Я сильная? Всю жизнь я опиралась на Александра, на нашу семью, на то, что "мы - команда". А теперь команды нет. Только я одна - сорокапятилетняя женщина с филологическим образованием. Своими знаниями я никогда всерьёз не пользовалась, без собственных доходов, без карьеры, с сыном, который уже взрослый и живёт отдельно.

И брачный договор, подписанный четверть века назад наивной влюблённой девочкой, верившей в "навсегда".

Я сделала ещё один глоток остывшего кофе и взглянула на экран телефона. Надо позвонить Максиму. Рассказать. Но что именно? Как объяснить сыну, что его отец ушёл к женщине немногим старше самого Максима? Как вообще начать этот разговор?

За окном начался мелкий, февральский дождь с примесью снега. Серое небо затянуло тучами. Погода идеально соответствовала моему настроению. Я смотрела на капли, стекающие по стеклу, и думала о том, что, возможно, это не конец света. Люди разводятся. Начинают всё сначала. Учатся жить по-новому.

Может быть, и я научусь.

Но сначала нужно было разобраться с этим проклятым брачным договором. Понять, что именно я подписала тогда своей беспечной рукой. И чего мне это будет стоить сейчас.

Я снова взяла в руки пожелтевшие страницы, на этот раз с твёрдым намерением прочитать и понять каждое слово. Каждое чёртово слово, которое перечёркивало двадцать пять лет моей жизни.

Глава 3. Наш сын — его отражение

Наташа просидела со мной до вечера. Она принесла вино, заказала пиццу и слушала мои сбивчивые рассказы о том, как всё рухнуло. Я плакала, злилась, снова плакала. Потом мы вместе перечитывали брачный договор, и Наташа, бухгалтер с двадцатилетним стажем, качала головой и тихо ругалась.

— Нужен хороший юрист, — сказала она твёрдо. — Я узнаю контакты, у меня есть знакомый адвокат по семейным делам.

Когда она ушла, я осталась один на один с тишиной квартиры и необходимостью позвонить сыну. Откладывать было нельзя — лучше, если Максим узнает от меня, а не от отца.

Я нажала на его номер в телефоне. Длинные гудки. Он мог быть на тренировке или с друзьями, или с той девушкой, о которой говорил в последнее время. Как же её зовут? Алиса? Арина?

— Мам? — голос сына звучал слегка удивлённо. Мы обычно созванивались по выходным, не среди недели.

— Максим, привет, — я старалась говорить спокойно. — Ты сейчас очень занят?

— Да так, в спортзале, — в трубке слышался гул голосов, музыка. — Что-то случилось?

Я глубоко вдохнула.

— Нам нужно поговорить. Это важно, — я помолчала. — Папа ушёл от нас.

Тишина. Даже фоновые звуки, казалось, стихли.

— Что значит «ушёл»? — наконец спросил он.

— К другой женщине. Вчера вечером он собрал вещи и уехал.

— Подожди, — его голос изменился, стал напряжённым. — Ты можешь рассказать нормально? Я сейчас не могу говорить. Приеду через час, хорошо?

Я согласилась. Отключилась и стала ждать.

За этот час я попыталась привести себя в порядок. Умылась, причесалась, даже нанесла немного тонального крема, чтобы скрыть следы слёз. Не хотелось, чтобы сын видел меня разбитой. Он и так будет переживать.

Максим приехал через полтора часа. Позвонил в дверь, хотя у него был свой ключ — это уже говорило о многом. Дистанция, которую он обозначил. Я открыла дверь и замерла на пороге.

Мой сын, мой мальчик — высокий, широкоплечий, так похожий на отца в молодости. Те же тёмные волосы, та же линия подбородка, даже поворот головы — всё как у Александра. Двадцать три года, а уже весь в делах, амбициях, планах. Он работал в компании отца последние два года, после окончания того же экономического факультета.

— Привет, мам, — он неловко обнял меня и прошёл в квартиру. — Так что случилось?

Мы сели на кухне. Я поставила чайник, достала печенье, которое он любил с детства. Обычные домашние жесты, за которыми пыталась скрыть волнение.

— Вчера была наша с папой годовщина, — начала я. — Двадцать пять лет. Я приготовила ужин, ждала его. Он пришёл поздно и сказал, что уходит к своей секретарше. Ольге.

Я ожидала увидеть на лице сына шок, недоверие, возмущение. Но Максим смотрел на меня странно спокойно, почти отстранённо.

— Ты знал? — вырвалось у меня.

Он отвёл взгляд и сделал глоток чая.

— Догадывался. В офисе были разговоры.

Я почувствовала, как земля снова уходит из-под ног. Мой сын знал или догадывался, что его отец изменяет мне, и не сказал ни слова?

— И ты молчал? — мой голос дрогнул.

— А что я должен был сделать? — он пожал плечами с той же непроницаемостью, что и его отец. — Это ваши отношения. Я не хотел вмешиваться.

— Максим, речь идёт о твоей семье!

— Которая, похоже, уже не семья, — он произнёс это спокойно, как факт. — Послушай, мам, люди расстаются. Это бывает. Даже после стольких лет.

Я смотрела на него и не узнавала. Мой мальчик, которого я баюкала ночами, возила в музыкальную школу, помогала с домашними заданиями... Когда он стал таким холодным, таким расчётливым?

— Я знаю, что тебе больно, — продолжил он, и в его голосе наконец появились нотки сочувствия. — Но, может, так будет лучше для всех? Вы с папой в последнее время не очень ладили...

— Что? — я ошеломлённо уставилась на него. — С чего ты взял?

— Ну, это было заметно. Он много работал, ты... — он помедлил, — ты всегда сидела дома. Разные интересы, разные круги общения.

Я не могла поверить своим ушам. В глазах сына я была просто домохозяйкой, которая «сидела дома», пока его отец строил бизнес и карьеру.

— Я не «сидела дома», — тихо сказала я. — Я создавала дом. Для тебя, для твоего отца. Я отказалась от своей карьеры, чтобы воспитывать тебя, чтобы поддерживать папу. Это был наш общий выбор.

— Выбор, который ты сделала двадцать лет назад, — Максим говорил теперь как взрослый с ребёнком. — Мам, сейчас другое время. Женщины работают, развиваются. А ты... застряла.

Я смотрела на его красивое, уверенное лицо, и меня захлестнула волна гнева. Гнева на его отца, на весь мир, который научил моего сына ценить только деньги и успех, на себя — за то, что не смогла передать ему другие ценности.

— Ты говоришь прямо как он, — я покачала головой. — Ты даже не спросил, как я себя чувствую. Не возмутился, что он бросил нас ради женщины твоего возраста.

— При чём тут её возраст? — он поморщился. — Отец — взрослый человек, он имеет право...

— На что? — перебила я. — На то, чтобы бросить семью после двадцати пяти лет? На то, чтобы оставить меня без средств к существованию? — я кивнула на брачный договор, который так и лежал на столе. — Он всё предусмотрел. Всё оформил на себя.

Максим взял документ, бегло просмотрел.

— Но ты же сама это подписала, — сказал он с оттенком удивления. — И что значит «без средств»? Папа не бросит тебя в нищете. Он всегда был справедливым.

«Справедливым». Этим словом мой сын оправдывал предательство отца.

— А что ты предлагаешь мне делать? — я смотрела прямо на него. — Жить на подачки от бывшего мужа? В квартире, которая, возможно, скоро перестанет быть моей? Начинать карьеру в сорок пять лет?

Максим вздохнул, как будто разговор утомлял его.

— Мам, у тебя всё будет хорошо. Папа обеспечит тебя. Может, это даже шанс начать новую жизнь? — он посмотрел на часы. — Прости, мне пора. У меня встреча с инвесторами. Я позвоню завтра, хорошо?

Он встал, поцеловал меня в щёку — быстро, формально. Взрослый, деловой человек, который выполнил неприятную обязанность и теперь мог вернуться к важным делам.

— Максим, — окликнула я его у двери. — Ты понимаешь, что случилось? Твой отец разрушил нашу семью. То, что мы строили вместе двадцать пять лет.

Он помедлил, сжимая ключи от машины.

— Никто ничего не разрушил, мам. Просто всё изменилось. Пойми наконец — ничто не вечно. Всё развивается, трансформируется. Отец всё создал сам, и он имеет право распоряжаться своей жизнью.

— Не сам, — тихо возразила я. — Мы создавали всё вместе.

Но Максим уже не слушал. Он кивнул, бросил дежурное «держись» и ушёл, плотно закрыв за собой дверь.

Я осталась стоять в коридоре, глядя на эту закрытую дверь. Второе предательство за два дня. От двух самых близких мужчин в моей жизни.

Но боль от слов сына была, пожалуй, ещё острее, чем от ухода мужа. Потому что в глазах Максима я увидела не просто холодность — я увидела пренебрежение. Словно я была отработанным материалом, использованным и выброшенным. Домохозяйкой, которая «сидела дома», пока мужчины делали настоящие дела.

Двадцать три года назад я держала его на руках, крошечного, беззащитного, и обещала всегда быть рядом. Всегда защищать. А теперь он смотрел на меня глазами чужого человека, и в этих глазах не было ни благодарности, ни понимания — только снисходительная жалость.

Я медленно вернулась на кухню, села за стол. На столе всё ещё стояли две чашки — моя и Максима. В его осталась половина чая, который он не допил, торопясь уйти. И печенье, к которому он не притронулся. Детское печенье, которое я продолжала покупать по привычке, хотя мой сын давно вырос.