С такой же наигранной веселостью он взбежал по трапу на советский корабль и протянул хозяину руку с приветствием:
— Доброе утро!
Сияющий Горбачев ответил старательно заученной английской фразой:
— Долгое время не видеть!
Накануне, желая установить контакт с Бушем, Горбачев, сдерживая стремление к превосходству, не стал обсуждать свои сомнения относительно того, что происходит с советской властью и коммунизмом советского образца в мире. Сейчас он сказал Бушу, что хочет снять камень «с души».
Он сетовал на то, что определенные аспекты риторики и политики США носят «односторонний характер» и «не способствуют осуществлению моих планов». Зачем Буш беспрестанно повторяет, что события в Восточной Европе — это «торжество ценностей Запада»?
— А почему вас это тревожит? — спросил Буш. — На мой взгляд, гласность — ценность Запада, открытость — ценность Запада, представительное правительство — ценность Запада, плюрализм — ценность Запада.
— Но ведь и у нас есть эти ценности, — возразил Горбачев. — Почему бы вам не назвать их ценностями Востока?
Бейкер, как бывший юрист, тут же подоспел на помощь, подсказав взаимоприемлемый термин:
— А как насчет того, чтобы назвать их демократическими ценностями?
— Замечательно! — воскликнул Горбачев. — Демократические ценности! Прекрасно!
Горбачев признал даже то, что Америка могла бы стать посредником в мирных преобразованиях в Восточной Европе.
— Мы больше не считаем вас своим врагом, — сказал Горбачев Бушу. — Многое изменилось. Мы хотим вашего присутствия в Европе. Вы должны остаться в Европе. Ваше нахождение там важно для будущего этого континента. Так что не думайте, будто мы добиваемся вашего ухода.
Бейкер счел это заявление Горбачева самым важным и обнадеживающим из всего произнесенного им за этот уик-энд.
Позднее он сказал своим помощникам, что Горбачев наконец-то «перестал играть в самоутверждение».
Отпустив помощников, Буш и Горбачев перешли к самому щекотливому, а возможно, и самому взрывоопасному вопросу повестки дня: судьбе Прибалтийских республик. Буш заметил, что на пресс-конференции по окончании встречи эта тема обязательно будет затронута.
Горбачев сказал, что готов ответить на любые вопросы, связанные с Прибалтикой. Повторяя то, что Шеварднадзе говорил Бейкеру несколько месяцев назад, он заверил Буша в «твердом намерении» Кремля избежать каких бы то ни было репрессий. Применение силы «будет означать конец перестройки».
Буш напомнил Горбачеву, что за сорок девять лет Соединенные Штаты так и не признали аннексию Прибалтики Советским Союзом. И по-прежнему хотят, чтобы Прибалтийские республики получили независимость. Если центральные советские власти, продолжал Буш, вызовут взрыв насилия в Прибалтике, то в Соединенных Штатах «вспыхнет пожар» антисоветских настроений…
По окончании переговоров Буш и Горбачев появились перед журналистами в танцевальном салоне на «Горьком» — это была первая в истории встреч на самом высоком уровне совместная пресс-конференция. Единственным источником резких разногласий оставалась Центральная Америка — тяжелое наследство печального прошлого. Не вызывало сомнений, что в течение ближайших нескольких месяцев будут разработаны — и в 1990 году подписаны — договоры по ограничению стратегических наступательных и обычных вооружений в Европе.
Оба руководителя сумели даже найти положительные стороны в капризах погоды.
— Этот инцидент доказывает, что мы способны хорошо приноравливаться к меняющимся обстоятельствам, — сказал Горбачев.
В Москве представитель Министерства иностранных дел Геннадий Герасимов, как всегда, не удержался от красного словца:
— Мы похоронили «холодную войну» на дне теплого Средиземного моря, — сказал он.
А два года спустя Бессмертных вспоминал:
— Если бы не Мальта, Советскому Союзу никогда бы не удалось так плавно выпустить из-под контроля Восточную Европу и Прибалтику…
В тот самый уик-энд, когда Буш и Горбачев находились на Мальте, начался окончательный развал коммунистического режима в Восточной Германии. «Ведущая роль» коммунистической партии была отвергнута. Специальный парламентский комитет обвинил Хонеккера и других смещенных руководителей в коррупции и исключил их из партии. Эгон Кренц подал в отставку, и на его место пришел партийный лидер более реформистского толка Грегор Гизи.
На встрече руководителей государств — участников Варшавского договора, состоявшейся в начале декабря, каждую делегацию — за исключением одной — возглавлял реформатор, придерживавшийся собственных взглядов на реформу и пришедший к власти в 1989 году.
Единственным исключением была Румыния — Николае Чаушеску сетовал своим новым коллегам, что Америка и Западная Европа возобновили старую кампанию за мировое господство:
— Они хотят ликвидировать социализм! — кричал он.
Он предложил провести еще одно заседание Варшавского договора в Бухаресте для того, чтобы спланировать контрнаступление от имени «пролетарских партий».
Другие руководители старались не обращать на него внимания. Они одобрили предложение Чехословакии осудить советскую интервенцию 1968 года, сокрушившую Пражскую весну, как «незаконную акцию с затянувшимися негативными последствиями». Эта резолюция явилась еще одним ударом по брежневской доктрине. Чаушеску отказался ее подписывать.
Через три недели Чаушеску и его жена были казнены во время самого кровавого из восточноевропейских переворотов — их тела были изрешечены пулями. После смерти диктатора его силы безопасности продолжали неистовствовать. Часть румын повернули свои ружья против венгерского меньшинства, живущего в западной части страны. Лоуренс Иглбергер предупредил Бейкера, что гражданская война и национальная рознь могут распространиться далеко за пределы Румынии. Дело дошло до того, что некоторые из свергнувших Чаушеску обратились к Горбачеву с просьбой ввести советские войска, дабы положить конец поддержке диктатуры секретной полицией Чаушеску.
В Вашингтоне Бейкер высказал мнение, что у Советов «достаточно мотивов и возможностей, чтобы прекратить кровопролитие». В воскресенье, 24 декабря, в программе Эн-би-си «Встреча с прессой» он заявил, что Соединенные Штаты не будут возражать, если «Варшавский договор сочтет необходимым вмешаться» в дела Румынии.
В этом крылась определенная ирония. В десятую годовщину вторжения Брежнева в Афганистан и всего через несколько недель после того, как Горбачев отрекся от брежневской доктрины, государственный секретарь Соединенных Штатов заявил, что приветствовал бы решение Советов вернуть войска в одну из стран Восточной Европы.
Возможно, Бейкер руководствовался дополнительными мотивами помимо стремления прекратить кровопролитие. Соединенные Штаты только что совершили массированную интервенцию в Панаму — операция носила название «Правое дело», и ее главная задача состояла в том, чтобы лишить диктатора генерала Мануэля Норьегу власти и доставить его в Майами.
Если бы Горбачев ввел войска в Румынию во имя защиты свободы, это уравновесило бы действия США на Филиппинах и в Панаме. Бейкер направил в Москву послу Мэтлоку телеграмму с просьбой разузнать об отношении Советов к событиям в Румынии и их действиях.
Шеварднадзе сказал Мэтлоку, что он «категорически против» любого вмешательства. Румынская революция была «делом самих румын», и больше ничьим. Всякое советское вмешательство лишь «сделает из Чаушеску мученика».
«Отпустите прибалтов!»
В кремлевский кабинет Горбачева вкатили телекамеру для того, чтобы записать на пленку его Новогоднее обращение к советскому народу. Сидя за столом и глядя в объектив, он сказал, что 1989 год стал «годом окончания «холодной войны». В то время как 90-е годы обещают стать «самым плодотворным периодом в истории цивилизации», Советский Союз «пережил трудный год, самый трудный год перестройки». Он призвал к «разуму и доброте, терпению и терпимости».
Самой серьезной проблемой были усилившиеся требования независимости Литвы. В декабре литовская коммунистическая партия прервала отношения с Москвой и выдвинула требование предоставления свободы республике.
В Москве Горбачев провел закрытое заседание ЦК. Сторонники жесткой линии настаивали на применении силы против Вильнюса — ведь если отколется Литва, то распадется весь Советский Союз. Горбачев отказался.
— Я не хочу марать руки в крови, — сказал он.
Горбачев убедил Центральный Комитет повременить с окончательным решением — из Москвы в Вильнюс была направлена делегация с целью призвать местных партийных лидеров прислушаться к голосу разума. Борис Ельцин, не желая, чтобы его соперник ушел от справедливой ответственности, предложил возглавить делегацию самому Горбачеву. ЦК согласился.
Во вторник, 11 января, Горбачев в сопровождении сорока человек вылетел в Вильнюс. Более 200 тысяч разгневанных литовцев собрались перед кафедральным католическим собором, скандируя слово «независимость». Один из лозунгов гласил: «Ленин признал Литву, Сталин отнял у нее независимость, — а Горбачев?»
Трехдневный визит Горбачева был первым в истории посещением Литвы главой советского государства. Смешавшись с толпой, он восклицал:
— Независимость? Давайте ее добиваться. На рабочих местах, в городах, в республиках, но вместе!
Горбачев дал понять, что возможен компромисс:
— Нам необходим механизм выхода республик из Советского Союза. Надо обсудить принципы выхода, обороны и системы связи, как того требует нынешнее время.
Таким образом, советский руководитель впервые в публичном выступлении допустил возможность выхода советской республики из состава Союза.
Витаутас Ландсбергис, профессор музыковедения, возглавивший движение за независимость Литвы, на массовых митингах в Вильнюсе заявлял:
— Украденное должно быть возвращено!..
Не успел Горбачев вернуться из Вильнюса в Москву, как на него обрушилась новая, еще более тяжелая беда — Кавказ. Армения и Азербайджан вступили в конфликт с центральным советским правительством и друг с другом одновременно.