Примаков, насупясь, сказал, что рекомендации Явлинского «чересчур радикальны». Позже он сказал Бушу, что Явлинский — «толковый молодой человек» с «интересными идеями», но «не всегда практичными». Примаков подчеркнул, что только он один говорит за Горбачева.
Около полудня Буш снимался в Розовом саду со студентами Техасского университета, участвовавшими в состязании по плаванию. Репортеры спросили его о советской экономической делегации, и Буш постарался ответить расплывчато и вежливо. «Мне понравилось то, что я услышал», — сказал он. И добавил, что у него создалось впечатление: Советы «предпринимают то, что для них — да и в глазах мира тоже — является радикальными экономическими реформами».
Примаков был в восторге. Невзирая на нюансы, именно такой поддержки от президента он и ждал. Эллисон же и Явлинский были ошеломлены. По их мнению, публичная оценка Буша подорвала те усилия, которые они в течение недели предпринимали за закрытыми дверями, чтобы оттолкнуть Советы от плана Павлова и приблизить к «Согласию на шанс».
На самом-то деле эта неделя просто уменьшила и без того не слишком большой интерес администрации к «Согласию на шанс». Плохо скрытая напряженность в отношениях между Явлинским и другими советскими представителями усилила подозрения Зёллика, Росса, Хьюэтта и Боскина, что Явлинский не занимает сколько-нибудь авторитетного положения в Москве. У «Согласия на шанс» — сколь бы ни были значительны его концептуальные достоинства — не было необходимой политической поддержки на советской стороне, так что этот план не мог представлять интерес и для Вашингтона.
Так или иначе Буш не стремился брать от имени Соединенных Штатов обязательство оказывать широкомасштабную финансовую помощь Советскому Союзу, и миссия Примакова, считал Буш, давала ему новое прекрасное основание этого не делать.
В начале июня, направляясь на самолете № 2 в Будапешт, первый город в поездке по Восточной Европе, Дэн Куэйл дал интервью четырем сопровождавшим его журналистам.
Куэйл объявил «нестартующим» любой план прямой денежной помощи Советскому Союзу. Он сказал, что администрация Буша не станет субсидировать «неэффективную, обанкротившуюся экономическую систему»: «Пока Советский Союз не проведет необходимых систематических реформ, можно вкладывать туда сколько угодно денег — все равно не поможет». Особенно пренебрежительное отношение вызвал у него план Явлинского — Эллисона: «Гарвард насовал туда больше идей, чем существует проблем».
Это интервью Куэйла, опубликованное в «Вашингтон пост», отражало то, о чем говорили высшие должностные лица в частных беседах. Но это подрывало усилия Буша и Бейкера делать на публике вид, что правительство США в общем и целом поддерживает Горбачева, что оно открыто для обсуждения того, как Запад может поощрить проведение реформ, и готово рассмотреть оказание помощи Советскому Союзу — при условии, что американская позиция излагается в будущем времени и в условном наклонении.
В тот же день, когда высказывания Куэйла появились в «Пост», Горбачев в своей речи по поводу получения Нобелевской премии в Осло чуть ли не с отчаянием взывал к Западу о помощи. Считаю, сказал он, что движение, которое уже началось у нас в стране, имеет неплохие шансы и может рассчитывать на широкомасштабную помощь. «Сорвется перестройка — исчезнет и перспектива выхода к мирному периоду в истории, по крайней мере — в обозримом будущем».
А в Белом доме Буш сказал Бейкеру, Скоукрофту, Гейтсу и министру финансов Николасу Брейди, что миссия Примакова подтвердила сложившееся у него впечатление: предоставление широкомасштабной финансовой помощи Советскому Союзу — дело «проигрышное», пока Кремль твердо не обязуется взяться за проведение радикальных реформ.
Однако, сказал он, «я по-прежнему не хочу выглядеть так, будто захлопываю дверь перед Горбачевым», так как это лишь придаст смелости советским сторонникам жесткой линии, нанесет ущерб хрупкому согласию между Горбачевым и Ельциным и побудит европейских лидеров жаловаться на несговорчивость Вашингтона.
Президент сказал, что он легко представляет себе, как Горбачев появится на встрече «большой семерки» летом в Лондоне с «незрелым планом реформ вроде того, который привез сюда Примаков». Будучи убежден, что такое положение дел «только гарантирует отказ», Буш выступил против приглашения Горбачева в Лондон — для его же блага, утверждал он.
Тем временем сам Горбачев агитировал Коля и Миттерана, а они в свою очередь нажали на Буша и нового премьер-министра Великобритании Джона Мейджора, чтобы советского руководителя пригласили в Лондон в знак того, что Запад поддерживает его и его программу. Лидеры «большой семерки» выработали такой протокол встречи, который свел бы к минимуму впечатление, что Горбачев присутствует на встрече только в качестве гостя…
В среду, 12 июня, Борис Ельцин был избран президентом России 57 процентами голосов восьмидесяти миллионов избирателей. Впервые за всю свою историю Россия имела демократически избранного лидера.
Ельцин объявил, что посетит Соединенные Штаты в конце июня. Министерство иностранных дел СССР выступило с заявлением, в котором говорилось, что «нет оснований» толковать поездку Ельцина в США как вызов правительству Горбачева — скорее, она должна укрепить связи между США и СССР…
«Мы рассчитываем на вас»
В понедельник, 17 июня 1991 года, к Верховному Совету обратился с речью премьер-министр Павлов. Он говорил, что программа «Согласие на шанс» была частью заговора по распродаже родины в интересах иностранных держав: «Я знаю некоторых джентльменов из Гарвардского университета. Они не знают нашего образа жизни. Мы вряд ли можем ожидать от них, что они все нам разъяснят».
Павлов заявил, что по плану Гарвардского университета Советский Союз должен будет стоять в одной очереди вместе с Израилем и Никарагуа. Он объявил: «Кто хочет это делать, пожалуйста, но не я».
В своем собственном обращении к парламенту Владимир Крючков (из КГБ) изобразил «Согласие на шанс» как часть огромного заговора Запада по дестабилизации Советского Союза. «Среди условий», отметил он, «значится и осуществление фундаментальных реформ в стране, но не таких, которые предусматриваются нами, а таких, которые придуманы за океаном».
Павлов указал депутатам на то, что после шести лет усилий Горбачев ослаб здоровьем. Он призвал их передать ему многое из президентских полномочий Горбачева, особенно в экономической сфере: «Рабочий день президента длится 14 часов. Если мы его загрузим всем, он просто не сможет с этим справиться, даже если бы его день длился 48 часов».
Сторонник жесткой линии, полковник Виктор Алкснис согласился с тем, что предложенные Павловым меры необходимы для сохранения нынешнего положения.
Крючков, Пуго и министр обороны Язов — все они обвинили Горбачева в умышленном пренебрежении своим конституционным долгом: защищать родину от капиталистического Запада. Крючков обвинил западные службы разведки в том, что они в течение многих лет подкупали влиятельных советских либеральных интеллектуалов и политических реформаторов, платя им огромные суммы в твердой валюте за статьи, интервью, книги и лекционные поездки. Особенно это относится к Шеварднадзе и Ельцину, сказал он.
Шеф КГБ далее заявил, что «затаившиеся агенты», внедренные ЦРУ в 70-х годах, теперь занимают важные позиции в Кремле и готовы выполнить планы своих западных хозяев, «направленные на слом советского общества и разрушение социалистической экономики». Западные державы готовятся «демилитаризировать и даже оккупировать» Советский Союз.
Крючков сказал, что он показывал имеющиеся у КГБ свидетельства этого заговора Горбачеву, но советский руководитель отказался их рассмотреть.
Несколько либеральных депутатов назвали то, что произошло за закрытыми дверями сессии, «конституционным путчем». А Джек Мэтлок считал, что «конституционный путч» показал, каким уязвимым в действительности стал Горбачев: единственным политиком, имеющим широкую народную поддержку, является Борис Ельцин. Ельцин был в это время в Вашингтоне. Мэтлок сказал своим помощникам: «выбор времени не может быть случайным. Это напоминает великую традицию «третьего мира»: заговорщики делают свой ход, когда парень номер один находится где-то в поездке».
Мэтлок отправился в Кремль и спросил Андрея Черняева:
— Что вы думаете о направлении развития событий? Кажется, противники реформ проталкивают свое дело весьма энергично? Не готовятся ли они принять неконституционные меры?
Черняев не был обеспокоен возможностью путча. Он отверг как «нелепую» мысль о том, что такой безликий аппаратчик, как Павлов, бросит вызов такому матерому политику, как Горбачев. Мэтлок продолжал настаивать, заявив, что обеспокоен слухами о том, что Крючков, Язов и их батальоны находятся за спиной этой интриги.
— Не беспокойтесь, — заверил его Черняев, — ситуация находится полностью под контролем.
В четверг утром, 20 июня, мэр Москвы, сторонник реформ Гавриил Попов известил Мэтлока, что должен немедленно увидеться с ним в частном порядке.
Попов, весьма взволнованный, прибыл в Спасо-хаус, показал на потолок и сделал жест рукой, как будто что-то записывает. Это был сигнал, знакомый всем опытным западникам в Москве: мэр хотел сказать что-то важное и был озабочен тем, что их разговор подслушивается КГБ.
Мэтлок вынул из кармана небольшую, скрепленную проволочной спиралью записную книжку. И в то время как они оба вели безобидно звучавший разговор, Попов написал свое сообщение: Мэтлок должен немедленно предупредить Ельцина, что завтра будет предпринята попытка сместить Горбачева и передать правительственные полномочия Павлову.
Это было все, что написал Попов. Он доверил Мэтлоку заполнить пробелы: поскольку Ельцин был руководителем демократических сил, которые, как можно ожидать, выступят против такого путча, было необходимо, чтобы он прервал свой визит в Вашингтон и поторопился в Москву помочь отразить реакционеров. Попов хотел, чтобы Ельцин знал, что предупреждение пришло именно от Попова, иначе он может не принять его всерьез.