— Когда входную дверь забыла закрыть. Я решил тут обосноваться. В воспитательных целях, так сказать.
Марк подходит ко мне, упираясь грудью в острый нос тупого лезвия шашки.
— А серьёзно?
— Хочу сделать небольшой подарок. Холодное оружие ни к чему. Хотя, если сделаешь завтрак, буду страшно благодарен. Со вчера ничего не ел, а уже почти двенадцать.
Поднимаю шашку выше и провожу голым лезвием по шее Марка. По вене, в которой бьётся пульс. По острому кадыку. По ключицам, спрятанным под тканью футболки. Его зрачки расширились, и участилось дыхание. Боится, что ли?
— Не из меня завтрак, — говорит срывающимся голосом, но тут же откашливается и добавляет: — Если можно.
— Я подумаю, — отрываю шашку от его тела, прячу лезвие в ножны, закидываю себе на плечо, разворачиваюсь, чтобы уйти, и в последний момент решаю добавить: — Марк, это место — мой портал в прошлое. Не сломай, пожалуйста.
Не слышу, но чувствую его приближение. Он легонько обнимает меня со спины и целует в макушку. Он, не касаясь, согревает мою спину теплом, окутывает ароматом свежего дерева с острыми нотками перца.
— Не переживай. Тебе понравится, — хриплый шёпот обжигает кожу на шее.
Молча киваю и ссыпаюсь по лестнице вниз, на кухню.
Кажется, меня заждались в дурдоме. Спокойно доверяю практически постороннему человеку. Почему не устроить скандал и не выгнать его? Полицию вызвать для начала.
Но нет. Я становлюсь печь блинчики и параллельно разгребать рабочие сообщения.
Сотни уведомлений, заказов и поздравлений с днём рождения заждались меня. Старательно огибая чат с Машкой, пишу всем покупателям с текущими заказами, что сроки сдвинутся минимум на неделю. Благодарю всех, кто поздравлял, и перехожу к сообщениям с заказами. Дублирую всем одинаковый ответ о том, что заказы временно не принимаются. Пока не буду уверена, что смогу полноценно работать, лучше ничего не обещать.
Вставляю такой же и в следующее окошко, почти нажимаю кнопку “отправить”, но взгляд вовремя цепляется за последнее сообщение в чате: “Отпусти его. Он же тебя не любит давно!”
30. Она
Казалось бы, чему удивляться? Я уже всё знаю, видела своими глазами подтверждение неверности мужа. Даже, кажется, приняла то, что мечты не исполнятся, а загаданного будущего не случится. С Костей. Будет что-то другое, новое. Пугающее до одури неизвестностью.
Но пока всё равно каждое написанное ею слово — острым лезвием по коже до крови.
“Он же тебя не любит давно!”
Кап-кап. Не могу поверить, что Костя обсуждал с ней нас. Рассказывал тайны и подробности.
“Он же тебя не любит давно!”
Кап-кап. Это может значить только то, что она стала ему ближе. С ней можно было поделиться тем, что болит, а для меня оставалось: “Малыш, конец месяца, я сегодня здесь ночую”, “Эти идиоты по третьему кругу условия пересматривают, не жди” и совсем равнодушное “Буду поздно”. Он всё это время проводил с ней.
“Он же тебя не любит давно!”
Кап-кап. Каждый раз, возвращаясь ко мне, зачем-то нежно целовал по утрам, щекотно шепча всякие глупости на ушко, готовил завтрак по воскресеньям и долго любил ночью.
Я никогда его не ревновала. Знала, что несмотря на его колдовскую красоту и очарование, он останется верен. Потому что безумно любит. Доверяла. Дура, наверно, но по-другому не могла.
Кружочек аватарки показывает ту самую блондинку, что сидела на коленях Кости. Те же алые губы, идеальная укладка идеально белых волос и лисий взгляд из-за спины. Она будто чувствует, что я на неё смотрю, и тут же загорается зелёный огонёчек, оповещающий, что собеседник снова онлайн. Она, кажется, ждала, что я прочитаю её сообщение, и начинает печатать новое. Смски начинают сыпаться одна за другой.
“Что ты с ним вчера сделала?”
“Почему он приехал пьяный?”
“Хватит его мучить!”
“Он мой. Отстань уже!”
“Сиди в своей глуши тихо!”
Они появляются и появляются. Пропитанные ядом и отчаянной злостью. Ранят до самых костей не меньше вчерашних слов, сказанных самым близким человеком. Сердце давно онемело, но каждое сообщение тянет меня ко дну всё сильнее. Не просматривая следующую дозу, дрожащими пальцами, блокирую Линду Ткач.
Какой-то странный порыв дёргает меня написать Косте, чтобы попросил свою подружку не писать мне. Мимоходом взгляд цепляется за имя контакта. Нужно всё-таки заменить “Котика” на что-то другое. Я никогда не выберусь из этой ямы, если всё будет напоминать о прошлом. Открываю переписку и убеждаюсь в этом ещё сильнее.
Последние сообщения оставлены ещё четырнадцатого февраля. Костя пишет, что задержится, чтобы не ждала и ложилась спать, а он, когда освободится, будет долго просить прощения. Почти так и вышло.
Не могу на это смотреть. Не хочу ничего помнить. Под тяжелый шум в ушах к чёрту удаляю всю переписку.
Кажется, меня обволакивает густой туман. Неужели от горя и бедствий, поразивших меня, я стала ведьмой? К сожалению, это всего лишь сгорел блин. Снимаю сковородку с огня и сразу бросаю в раковину, под воду.
Этот будет долгий день.
31. Виновата всегда я
Лёгкое и игривое настроение стёрлось подчистую. Открытые нараспашку окна не спасали от въедливого запаха гари и прилипчивых мыслей. Только колючие мурашки разбегались по телу от холодного воздуха.
Я остервенело пыталась соскрести железной мочалкой угольки, оставшиеся от блина, попутно сдирая нежное антипригарное покрытие со сковородки. Хороший антидепрессант получился. Только на чём теперь готовить…
Марк спустился в момент, когда я технично, по кругу, сдирала остатки тефлона. Сковородку уже не спасти, а вот пар выпустить поможет. Наконец она заблестит!
Возможно и со мной можно так же? Оборвать верхний слой вместе с кожей. Стать как все, найти нормальную работу, быть взрослой и ответственной. Этого же все хотят от меня?
Был период в школе, когда весь класс ополчился против. Началось с какой-то ерунды, а закончилось оскорблениями и подколами. Встать на мою сторону было некому, Машка поломала ногу и два месяца провалялась на больничном.
— Ну ты посмотри на её жирные ноги. Как этими сарделями вообще ходить можно?
— И лосины натянула. Не стыдно на такую жопу огромную. Ещё бы сиськи свои вывалила и можно на панель, а не на физ-ру.
Громкий шёпот и смех в раздевалке, облитые парты, мистическое исчезновение стула, подставы на уроках. Дети бывают очень жестоки, и я, не выдержав постоянного давления, стала прогуливать занятия. Поначалу просто сидела дома, но когда начали присылать самых рьяных активистов проведать, как я там, перебралась пережидать учебное время во взрослой библиотеке, укрывшись в самом дальнем уголочке за стеллажом с детективами. В них я тоже пряталась. Но долго не вышло, маму вызвали в школу, после чего меня ждал тяжёлый разговор на кухне.
— Ты же понимаешь, что не один человек так о тебе говорит. Все, абсолютно все, Мирослава! Сразу весь коллектив не может ошибаться. Значит, нужно искать проблемы в себе! И исправлять! — размахивая деревянной лопаткой, говорила мама.
Её монолог под треск раскалённого масла надолго врезался в память. С тех пор скандал для меня пахнет котлетами, а мнение людей вокруг всегда важнее моего. Ненавижу их.
Может и сейчас дело исключительно во мне и пора меняться?..
Я всё сильнее тёрла сковородку, сдирая уже, кажется, металл. Марк очень многозначительно посмотрел на это безобразие и пожал плечами.
— Заварю тебе чая.
— Если притащишь ромашковый — озверею ещё больше. Не рекомендую нарываться, — говорю с самым невинным видом, который могу сыграть, хотя внутри дикий огонь дожирает остатки стен.
— Что-то случилось? — говорит он по-настоящему обеспокоенно, но для меня эта фраза становится контрольным в голову.
Я в последние дни всё билась в конвульсиях. Не жить нормально, не умереть по-человечески. Давно пора было перестраиваться, а я всё цеплялась то за любовь, то за надежду, то за память о прошлом и мечты о будущем.
Марк наконец-то добил. Молодец. Спасибо ему и сразу тысяча извинений. Потому что всё, что я прятала, даже от самой себя, получит сейчас он.
— Жизнь моя случилась! — с силой швыряю сковородку прицельно в мусор так, что ведро переворачивается и с ужасным грохотом катится по полу, теряя внутренности. Стену украшают медленно стекающие вниз по кафелю хлопья мыльной пены.
— Что вам, мужикам, нужно, объясни мне! — мочалка отправляется вслед за сковородкой, с некрасивым хлюпаньем врезается в стену, умножая фейерверк из пены. — В чём смысл этих игр? Найди неподходящую бабу, влюби в себя, сломай и вылепи из неё, что хочется?!
Вытираю руки о домашние штаны и продолжаю наступление.
— Если не выходит, можно найти другую, не снимая с цепи первую? Вдруг пригодится. Так удобнее переключиться, да и под рукой всегда, если нужна, одна на работе, другая дома постель греет, — огонь клокочет внутри, требует выход.
Я хватаю стакан из раковины и отправляю в стену. Звук бьющегося стекла и вид разлетающихся осколков дарит мимолётное удовлетворение. Мне мало. Тянусь к следующей жертве, но Марк перехватывает руки.
— Ты не сломалась. Мирра, ты нашла в себе силы уйти и дальше борешься. Не осталась сидеть дома, притворяться, что ничего не происходило и тихо ненавидеть мужа. Да и не все такие идиоты, как твой Костя.
Нежно поглаживающие мои запястья пальцы сжимаются сильнее, когда Марк упоминает имя моего мужа. Он, что, ревнует? Или его так заботит вселенская несправедливость по отношению к обманутым жёнам?
— Не хочу никаких других. Никого вообще не хочу, — отрываю свои холодные от его нежных и ухожу к открытому настежь окну.
Жадно вдыхаю холодный воздух до головокружения. Лучше не становится. Тихое солнечное утро, и я с чёрной бурей внутри. Жизнь вокруг продолжается. Катастрофа случилась только со мной.