Оседаю на диван.
— Не тяни время! — рявкает свекровь. — Через два часа слесарь придёт, замки менять. Чтоб духу твоего здесь не было! И не вздумай что-нибудь прихватить! Я всё проверю! Каждую ложку пересчитаю!
Разворачивается и марширует на кухню. Слышу, как она открывает шкафчики, гремит посудой. Делит имущество.
А я сижу, не в силах пошевелиться. Два часа. Двадцать лет жизни и два часа на сборы.
Где я буду ночевать? Куда пойду?
Глава 4
Открываю шкаф. Дверцы скрипят. Давно не смазывали петли. Виктор обещал починить ещё в прошлом году. Что брать? Всё? Только необходимое? А что необходимое, когда не знаешь, где будешь жить завтра?
Складываю механически. Бельё. Джинсы. Пару платьев. Документы — слава богу, храню в отдельной папке. Косметичку. Лекарства.
Из ящика комода выпадает фотография. Мы с Виктором на море. Молодые, загорелые, счастливые. Он обнимает меня со спины, я смеюсь. Когда мы перестали быть такими?
— Сколько можно копаться! — Анна Петровна стоит в дверях, руки в боки. Массивная фигура заполняет весь проём. — Давай быстрее! И ключи не забудь оставить!
Бросаю фото обратно в ящик. Пусть остаётся. Вместе с иллюзиями.
— Я почти собралась.
— Почти! — передразнивает она. — Двадцать лет собираешься ребёнка родить, и всё "почти"! Хватит тянуть!
Выхожу в прихожую. Свекровь следует за мной, как конвоир. Проверяет — не прихватила ли чего лишнего.
— Ключи! — протягивает руку. Отдаю без сожалений. — И это! — тычет пальцем в мою правую руку.
Обручальное кольцо. Даже не подумала о нем.
Стягиваю с пальца. Непросто. За двадцать лет вросло, стало частью меня. Больно. Но я справляюсь.
Золотой ободок блестит в свете люстры. Когда-то он означал любовь, верность, вечность. Теперь — ничего.
На пальце остаётся белая полоска. Как шрам. Как клеймо. Как напоминание.
— Всё. Теперь вали. И чтобы духу твоего больше не было! Поняла? Не вздумай мне Алинку нервировать! Она девочка нежная. Если у нее молоко пропадет, я с тебя три шкуры спущу!
Молча выхожу за дверь. Слышу, как за спиной щёлкает замок. Один оборот, второй.
Отрезано. Вычеркнуто. Забыто.
Стою на лестничной площадке. Как двадцать лет назад. Только тогда я входила в новую жизнь, а сейчас меня выбросили из старой.
Такси мчит по вечернему городу. Фонари мелькают за окном, размытые огни витрин, спешащие люди. Москва живет свою обычную жизнь. Обычный вторник. Самая макушка лета.
Прижимаюсь лбом к холодному стеклу. Мимо проплывает наша любимая кофейня. Была любимая. Там Виктор сделал предложение. Прямо посреди зала встал на колено. Я была так смущена, так счастлива…
Сглатываю ком в горле. Не сейчас. Не здесь. Потом поплачу. Когда-нибудь потом.
— Приехали, — откашливается водитель.
Стою у калитки, не решаясь позвонить. Что я ей скажу? "Привет, ты звала выпить кофе, но меня выгнали из дома, можно переночевать?" Стыдно. Но выбора нет.
Ворота распахиваются прежде, чем я успеваю дотянуться до звонка.
— Танюша! Наконец-то! — Луиза выбегает во двор, но запинается, увидев, как водитель выгружает мои чемоданы.
Неужели не пустит?
Глава 5
— Ну… Не зря я коньяк достала, — берет мой чемодан за ручку и тянет в сторону ворот.
И я не выдерживаю.
Слёзы, которые сдерживала все эти дни, прорываются. Реву, как ребёнок, уткнувшись ей в плечо.
Её халат пахнет домом. корицей, ванилью и чем-то неуловимо уютным. Она гладит меня по голове тёплыми ладонями, шепчет что-то успокаивающее по-армянски. Слов я не понимаю, но интонация, мелодика речи обволакивает, как мягкое одеяло.
— Мне нельзя коньяк, — всхлипываю.
— Вот! Вот как знала, что праздник! Всё-всё, милая. Пойдём в дом.
Ведёт меня, как маленькую. Руководит таксистом так смело, что он сам тащит чемоданы в дом.
Луиза усаживает на кухне, наливает чай. Ароматный, с густым лавандовым медом. Пододвигает ближе большущую вазочку с орехами, шоколадом и сухофруктами.
— Пей. Пахлаву обязательно бери. И поведай мне, джан, что случилось.
Рассказываю. Сбивчиво, путано. Про то, как плохо стало на лекции. Как увезли на скорой. Как узнала, что беременна и через несколько часов увидела Виктора со свеженьким младенцем на руках. Про его Алину. Про деньги на дом. Про свекровь…
Луиза слушает, кивает, подливает чай. Когда заканчиваю, встаёт, обнимает крепко.
— Эх, Танюша. Знакомая история. Только мне было двадцать пять, когда муж ушёл. Гарику и не дели не было. Помощи ждать было неоткуда. Я в Москве, родители в Армении, родня мужа от нас отвернулась. Сказали — сама виновата, не удержала.
— Как ты справилась?
— А куда деваться? Ребёнок есть просит. Пошла работать. Днём кассиром в магазине, вечером там же, но уборщицей. Гарика в ясли, а сама — пахать. Тяжело было, ой как тяжело. Но выжили. Вырастила сына, дом купила, внуков дождалась. — Она улыбается, морщинки разбегаются от глаз. — Всё наладится, джан. Вот увидишь.
— Луиза, — прячу взгляд в чашке. — Можно я у тебя переночую? Только сегодня, завтра что-нибудь придумаю…
— Какую ночь! — всплёскивает руками так эмоционально, что чай расплёскивается по блюдцу. — Ты что удумала! Будешь жить здесь сколько нужно! Дом огромный!
— Но я…
— Можешь-можешь. Тем более я через неделю к детям уезжаю. На юг, к морю. Гарик зовёт, внуки скучают. А дом пустой стоять будет? Нехорошо это. Ты мне услугу окажешь! Поживёшь, за домом присмотришь.
— Луиза, я не знаю, как благодарить…
— Не надо благодарить. Мы, женщины, должны друг другу помогать. Я знаю, как сложно выбираться из ямы одной. Не надо тебе такого счастья, — встаёт, отряхивает фартук. — Пойдём, покажу комнату.
Комната оказывается на втором этаже. Светлая, уютная, с роскошным эркером и видом на сад. Кровать с горой подушек, комод, кресло у окна.
— Располагайся. Ванная напротив. Полотенца в шкафу. Кухня ты знаешь где. И только попробуй мне начать стесняться! Все, что есть в холодильнике бери и ешь! — ругается, но по-доброму.
У меня глаза снова на мокром месте. Вот как бывает. Родные, казалось бы, люди выставляют тебя на улицу ни с чем. И совсем посторонний человек спасает. Не жалея абсолютно ничего. Открывает дом, сердце, делится всем, что есть.
— И не вздумай мне реветь. Все наладится, душа моя. Вот увидишь, все наладится.
Луиза уходит, пожелав спокойной ночи и еще раз напомнив, что и где в холодильнике есть вкусненького, если вдруг мне захочется.
Ложусь на кровать, свернувшись калачиком. Рука привычно ложится на живот.
— Вот видишь, малыш. Всё не так плохо. У нас есть крыша над головой. Есть добрые люди. Мы справимся. Ты только держись там, — боясь думать о будущем, медленно уплываю в сон.
Утро встречает запахом кофе и свежей выпечки. На кухне Луиза уже хлопочет у плиты. Стопка блинчиков, горячие вафли, творог с ягодами, в сковородке скворчит яичница.
— Доброе утро, джан! Как спала? — бодро щебечет, разливая кофе по крохотным кружкам. В свой добавляет немного коньяка, который пахнет абрикосами и летом.
— Хорошо. Спасибо, Луиза. За всё.
— Ой, прекрати! Садись завтракать. Что тебе положить? — она видит, как я теряюсь перед таким огромным выбором и накладывает всего по чуть-чуть.
Ем с аппетитом. Особенно хорошо идут блины. С прозрачно-золотым медом, который тянется невесомыми ниточками и сладкими нектаринами.
Впервые за несколько дней не тошнит. Может, от спокойствия. Может, малыш чувствует, что мы в безопасности.
— Планы на сегодня есть? — спрашивает Луиза.
— Нужно кое-что купить. Я почти ничего не взяла.
— Правильно. В торговый центр съезди, там всё есть. Начинаешь новую жизнь, всё должно быть новое!
После завтрака еду за покупками. Брожу по магазинам. Покупаю самое необходимое. Всё недорогое, простое. Денег немного, надо экономить.
Но проходя мимо детского отдела, замираю. На крохотных вешалках висят крохотные комбинезончики, пинетки, ползунки, распашонки. Такие маленькие, что совсем невозможно представить, как настоящий человек может быть такого размера.
Двадцать лет обходила эти отделы стороной. Приметы пугали, но в конечном счёте совсем не в них было дело. Больше я не буду бояться.
Решительно вхожу, беру корзину. Пальцы дрожат от волнения. Выбираю долго. Больше любуюсь. Бодик с зайчиками. Пинетки в тон. Погремушка-жираф. Мягкий плед.
— Для мальчика или девочки? — появляясь из ниоткуда, спрашивает продавщица. Молодая, улыбчивая, с детским бантиком в волосах.
— Не знаю пока, — смотрю на нее ошарашенно. Неужели по мне уже видно, что я беременна?
— Тогда берите нейтральные цвета. Жёлтый, оливковый, бежевый, белый. Ой, а можно вопрос? Вам для невестки или для дочери? Ваш первый внук?
Внук. Вот это да… Как-то я не подумала, что в моем возрасте уже невозможно представляться молодой матерью. Сорок пять — это уже возраст бабушек, да?
— Мне для себя, — отрезаю, чувствуя, как стыд заливает краской.
— Ой! Поздравляю! Какой срок? — тараторит, ничуть не смутившись.
— Одиннадцать недель.
— Совсем кроха! Вы аккуратнее, первый триместр самый важный. У меня сестра в тридцать восемь родила, всё прекрасно! Главное — покой и правильное питание.
Расплачиваюсь, беру пакеты. Выхожу из магазина удивленная, но все равно окрылённая.
У меня будет ребёнок! Я скоро стану мамой.
Иду к парковке торгового центра, чтобы найти свое такси. И замираю, не дойдя несколько метров.
Из соседней машины выходит Алина, пока Виктор выгружает коляску. Он что-то говорит, наклонившись к младенцу. Алина смеётся, запрокинув голову. Красивая. Молодая.
Мне некуда деться. Они стоят прямо у моего такси. Прячу пакет из детского магазина между другими.
Иду мимо, опустив голову. Может, не заметят.
Но он смотрит на меня… Нет, сквозь меня. Как на пустое место. Как на незнакомку. В его глазах нет ни узнавания, ни смущения, ни вины. Ничего. Абсолютная пустота.