— Таня… — он тянется ко мне, но я отступаю.
— Виктор, ты сделал выбор. Я его приняла. И знаешь, что? — делаю глубокий вдох, собираясь с силами. — Я благодарна тебе за это.
— Благодарна? — он поднимает голову, в его глазах недоумение смешивается с болью. Морщины на лбу стали глубже за эти месяцы, под глазами темные круги. Он выглядит старше, устало.
— Да. Потому что я поняла — я могу быть счастлива без тебя. Могу жить без оглядки. Не ждать тебя ночами из "командировок" и не переживать, когда ты не отвечаешь на звонки. Не придумывать оправдания твоим опозданиям. Не делать вид, не притворяться. Просто жить!
Слова льются из меня потоком. Все, что я молчала годами, все, что прятала глубоко внутри, рвется наружу.
— Я, наконец, поняла, что люблю именно я. Что нравится мне.
Встаю, подхожу к открытому окну. Ноги дрожат, но я заставляю себя двигаться медленно, с достоинством.
На улице лето. Душное, влажное. Воздух наполнен густым ароматом лип. Где-то вдалеке лает собака, проезжает одинокая машина. Жизнь продолжается. Мир не рухнул, когда рухнул мой брак.
— Но… Мы же любили друг друга, — его шепот за спиной такой тихий, что я едва слышу.
Любили. Это слово царапает сердце тупой иглой.
Закрываю глаза вспоминая. Наше первое свидание. Он опоздал на час, прибежал запыхавшийся, с букетом полевых ромашек. Наша свадьба. Скромная, в загсе, только мы вдвоем и два свидетеля. Первая совместная квартира — съемная однушка на окраине, но мы были счастливы. Покупка квартиры. Мы выбирали каждую плитку, каждый выключатель вместе. Делали ремонт сами.
— Любили. Тут ты прав. В прошедшем времени. — поворачиваюсь к нему, и боль в его глазах едва не ломает мою решимость. — Ты предал эту любовь, Виктор. Предал ради того, что оказалось ложью. И теперь хочешь вернуться только потому, что твоя новая жизнь оказалась иллюзией?
— Это не так! — он вскакивает, стул с грохотом падает. — Я понял, что люблю тебя. Что ты — моя настоящая семья.
Семья. Это слово взрывается во мне новой волной гнева.
— Семья? — голос срывается на крик. — Виктор, ты бросил меня, когда узнал, что твоя любовница беременна. Не попытался поговорить, объясниться, найти решение. Просто собрал вещи, деньги и ушёл. Помнишь?
Руки дрожат от ярости. Я сжимаю кулаки, ногти впиваются в ладони. Отчаянье и злость хлещут меня по щекам, подстегивая продолжать.
— Не прошло и суток, как твоя мать выставила меня из дома. Сказала: "Ты всегда была временной". Временной, Виктор! Двадцать лет я была временной! Какая же это семья?
— Мать? Она говорила, что заходила, но ты сама собрала вещи и ушла. Гадостей ей наговорила, давление поднялось, скорую пришлось вызывать, — хмурится.
— Оказывается Анна Петровна еще изобретательнее, чем я думала… В любом случае я надеюсь, вы все довольны, что добились своего! Да, возможно, не до конца удовлетворены, что я не под мостом ночую! Но так сложилось, что в мире все еще остались хорошие люди!
— Я точно не просил мать об этом.
— Ну, может она с твоей любовницей подружилась! Не знаю! Но меня выгоняли с обещанием переписать квартиру на “внука и нормальную невестку”, — злюсь.
— Я не знал, Тань. Думал, ты сама решила. А когда патлатый сказал, что ты тут живешь, решил, что ты нашла деньги, чтобы выкупить дом у Луизы. Прости за это дерьмо. Я все исправлю. — Виктор встаёт, делает шаг ко мне.
В его движениях отчаяние смешивается с пьяной неуклюжестью. Я поднимаю руку останавливая. Резкое движение, и полы халата распахиваются, показывая округлый животик.
Черт, сейчас он точно заметит.
Время замирает. Его взгляд медленно скользит вниз, и я вижу, как меняется его лицо. Сначала непонимание, потом шок. Глаза расширяются, рот приоткрывается. Он моргает, словно пытается прогнать наваждение.
— Ты что… Ты беременна? — слова вылетают хрипло, едва слышно.
Вся его пьяная бравада испаряется в мгновение. Передо мной стоит растерянный мужчина, который никак не может поверить в то, что видит. Его взгляд мечется между моим лицом и животом, как будто он пытается сложить два и два.
Я запахиваю халат, но поздно. Тайна, которую я так тщательно скрывала, раскрыта. Сердце колотится так сильно, что, кажется, весь поселок слышит его стук.
— Виктор, тебе нужно уйти.
Но он не слышит. Делает еще шаг, покачивается. В его глазах целая буря эмоций. Шок, неверие, страх, надежда. Все смешалось в один невыносимый коктейль.
— Это… это мой ребенок?
Глава 10
Вопрос повисает между нами. Молчу, но мое молчание красноречивее любых слов. Считаю удары сердца — раз, два, три… На десятом он сам все понимает. Лицо бледнеет, ноги подкашиваются. Он шатается, хватается за стол, чтобы не упасть. Бутылка, которую он принес, падает, разбивается. Осколки разлетаются по полу, коньяк растекается темной лужей. Мы стоим друг напротив друга. Он делает неуверенный шаг вперед, протягивает руку, словно хочет коснуться, но замирает на полпути. В его глазах шок, неверие, страх.
— Господи… Таня… — голос срывается. Он трет лицо руками, словно пытается проснуться. — Почему ты не сказала? Почему?
В его голосе столько боли, что у меня сжимается сердце. Предательское, глупое сердце, которое все еще помнит, как он держал мою руку во время первого УЗИ двадцать лет назад. Как плакал вместе со мной, каждый раз, когда беременность обрывалась. Как клялся каждый раз, что мы обязательно попробуем снова. Память жестока. Она подбрасывает картинки из прошлого именно тогда, когда я меньше всего хочу их видеть. Но я не могу. Не могу снова открыться, снова поверить. Не могу позволить ему снова ранить не только меня, но и малышку, которую я уже люблю больше жизни.
— Потому что ты сделал свой выбор, Виктор. — голос звучит устало, опустошенно. Вся ярость ушла, оставив только усталость. — А я сделала свой.
— Сколько? — наконец спрашивает. — Сколько месяцев?
— Почти шесть. Он считает. Вижу, как шевелятся губы, как морщится лоб от усилий. Пьяный мозг с трудом справляется с простой арифметикой. Январь, февраль…
— Тот вечер… Перед Новым годом… Когда мы…
— Да.
Тот вечер. Последний вечер, когда мы были счастливы. Когда он пришел с работы раньше, с шампанским. Когда мы танцевали на кухне под “Старые песни о главном”. Когда любили друг друга так, словно нам снова было двадцать.
— Почему… почему ты не сказала?
В его голосе столько боли, что у меня сжимается горло. Но я не дам слабину. Не сейчас.
— Когда? Когда я должна была сказать? Когда ты собирал вещи? Когда говорил, что другая и ее ребенок важнее? Когда объяснял, что "мужчина должен нести ответственность"? Или когда твоя мать выбрасывала меня из собственного дома, называя бесплодной курицей?
— Я бы… я бы остался. Если бы знал…
— Нет! — почти кричу. — Нет, Виктор. Ты бы не остался. Ты бы сказал, что это попытка удержать тебя. Что я специально. Что это манипуляция. Или еще хуже предложил бы мне "решить проблему".
Каждое слово, как выстрел. Он вздрагивает, словно я и правда стреляю в него. Попала в точку. Хорошо. Пусть почувствует хотя бы сотую долю той боли, что пережила я.
— Я бы никогда…
— Правда? — склоняю голову набок.
Молчание. Тяжелое, вязкое, как летний воздух за окном. Малышка толкается, словно чувствует мое волнение. Глажу живот, пытаясь успокоить и ее, и себя. Виктор завистливо следит за каждым моим движением.
— Это девочка или мальчик? — спрашивает тихо.
Усталость берет верх над осторожностью. К тому же я так долго ни с кем не делилась этой радостью. Даже маме по телефону не решилась сказать.
— Девочка, — выдыхаю, не ожидая от себя такой откровенности.
Он открывает рот, закрывает, снова открывает. Адамово яблоко судорожно дергается.
— Девочка, — повторяет он, словно пробуя слово на вкус. — Наша доченька…
— Моя, — поправляю жестко. — Моя дочь.
Он словно не слышит. Глаза остекленели, взгляд обращен куда-то внутрь себя.
— Я всегда мечтал о дочери. Помнишь? Говорил, что назовем ее Софьей. Что буду носить ее на плечах, учить кататься на велосипеде, провожать на первое свидание…
— Виктор, прекрати.
Но он уже не может остановиться. Алкоголь и шок сломали все барьеры.
— А первый класс? Белые банты, букет больше нее самой… Я бы отпросился с работы, чтобы отвести ее. И выпускной… В красивом платье, как принцесса…
— Хватит! — мой крик разрывает ночь. — Хватит рисовать картинки того, чего не будет! Ты сам все разрушил!
— Таня… — он поднимает на меня покрасневшие глаза. — Позволь мне… Я хочу участвовать. Это мой ребенок тоже. Я буду помогать, буду рядом…
— Нет, — вспоминая долгие недели боли, тоже трезвею.
— Но я отец! Я имею право…
— Ты имел право выбора. И ты выбрал. Выбрал Алину и ее ребенка. А теперь, когда выяснилось, что тебя обманули, хочешь вернуться к запасному варианту?
— Ты не запасной вариант! Ты… Ты любовь всей моей жизни.
Качаю головой. Устало, безнадежно.
— Нет, Виктор. Любовь всей жизни не бросают ради первой встречной. Не предают ради призрачного шанса на отцовство. Не выбрасывают из дома, как ненужную вещь.
— Прости меня, — он вдруг опускается на колени прямо в лужу разлитого коньяка.
Виктор, мой гордый, самоуверенный муж стоит передо мной на коленях. Это так не похоже на него, что я на мгновение теряю дар речи. За столько лет совместной жизни я ни разу не видела его таким. Даже когда он просил прощения, а случалось это нечасто, — он делал это с достоинством, сдержано. А сейчас… Сейчас передо мной сломленный человек.
— Прости, я умоляю. Дай мне шанс все исправить. Ради нашего ребенка.
— Встань, — говорю холодно. — Встань немедленно. Не унижай себя.
Он поднимается шатаясь. — Ты никогда не простишь, — это не вопрос, это констатация факта.
— Я уже простила. Для себя, не для тебя, — уточняю. — Чтобы жить дальше. Чтобы не отравлять ребенка своей обидой и злостью. Но это не значит, что я готова впустить тебя обратно в свою жизнь.