— А ребенок? Он… она будет расти без отца?
Вопрос бьет в самое больное место. Сколько ночей я не спала, думая об этом. Правильно ли я поступаю? Не лишаю ли малыша важной части жизни?
— Лучше без отца, чем с тем, кто в любой момент может уйти к очередной Алине.
— Не будет никакой очередной! Таня, я понял…
— Виктор, уходи. Пожалуйста. — Чувствую, как начинает кружиться голова. Стресс, поздний час, беременность — плохая комбинация. — Мне нельзя нервничать. Я и так провела в больнице большую часть срока из-за угрозы. Он замирает, потом кивает. Достает бумажник, вытаскивает все деньги, кладет на стол.
— Это хотя бы возьми. Для ребенка.
— Не нужно.
— Таня, не упрямься. Это же не для тебя, для малыша. Я… Я принесу еще. Я достану деньги для Луизы и… Вообще, — мнется, вспоминая о наших накоплениях.
Смотрю на деньги. Гордость кричит отказаться, но разум напоминает о предстоящих расходах.
— Хорошо, — соглашаюсь нехотя.
Он идет к двери, оборачивается.
— Я не сдамся. Буду ждать. Сколько потребуется.
— Не надо ждать, Виктор. Живи своей жизнью.
— Моя жизнь — это ты. И наш ребенок.
Дверь закрывается за ним. Я сползаю на пол, обнимая живот. Слезы, наконец, прорываются — горячие, соленые, очищающие. Плачу о потерянной любви, о разбитых мечтах, о том, что мой ребенок будет расти без отца. Но сквозь слезы пробивается что-то еще. Облегчение? Да пожалуй. Тайна раскрыта. Больше не нужно прятаться, бояться случайной встречи. Малыш толкается особенно сильно, и я глажу живот.
— Тише, солнышко. Все хорошо. Мы справимся. Вдвоем справимся. За окном начинает светать. Новый день. Новая жизнь. Без него.
Телефон вибрирует на тумбочке. Незнакомый номер. Я хочу сбросить, но что-то заставляет ответить.
— Алло?
— Татьяна? — женский голос, холодный как лед. — Это Алина. Думаю, догадалась сама уже. Нам нужно поговорить. Срочно.
— О чём нам говорить?
— О Викторе. О ребёнке. Обо всём. Боюсь, ты не до конца понимаешь, что происходит.
Глава 11
Утреннее солнце пробивается через занавески, и я щурюсь, переворачиваясь набок. Спина ноет. Каждое движение дается с трудом. Живот уже такой большой, что найти удобную позу для сна становится настоящим квестом. Малышка ворочается, упирается то коленкой, то локтем мне под ребра.
За окном слышится знакомый стук молотка. Виктор опять взялся за детскую. Упрямый, как осел.
Уже третья неделя, как он появляется здесь каждое утро. Сначала это были робкие попытки. Принесет продукты, оставит у порога и уйдет, не поднимая глаз. Потом начал задерживаться, предлагать помощь.
Недавно молча пришел, оставил на столе пакет с деньгами и так же молча удалился. Там были все деньги за дом! Я долго смотрела на эту сумму, не в силах поверить. Я, наконец, смогу расплатиться с Луизой!
А теперь вот это. Полноценный ремонт детской для малышки. Виктор словно пытается купить прощение килограммами плюшевых мишек и метрами бельгийского кружева. Вчера притащил комод. Итальянский, ручной работы. Я чуть не заплакала от злости. Зачем? Зачем сейчас всё это?
Накидываю халат и иду на кухню, придерживаясь за стены. По пути заглядываю в детскую. Замираю в дверях.
Кроватка стоит точно посередине комнаты. Белая, с резными звёздочками на спинке. Такая дорогая, что я боюсь к ней прикасаться. Виктор собирал её вчера три часа, ругаясь вполголоса на инструкцию. Я наблюдала из дверного проема, не в силах ни помочь, ни прогнать его. Стояла как дура и смотрела, как он старательно вкручивает каждый винтик, проверяет каждое крепление.
Заботливый папаша, блин.
Пока в моем организме не прибавится углеводов, я отказываюсь жить эту жизнь и думать об этом мужчине.
На кухонном столе — свежие пышки, пекарни в центре. Те самые, за которыми нужно только в Петербург. Их научились делать и в Москве, но только в одном месте. Рядом с коробкой записка: "Твои любимые. С брусничным соусом. В."
Сердце предательски сжимается. Помнит. После стольких лет помнит такие мелочи. Помнит, что я люблю именно с брусникой, а не с сахарной пудрой. Что кофе пью только с одной ложкой сахара. Что не выношу запах лилий…
Беру пышку, откусываю. Вкус детства, счастья, того времени, когда мы были молоды и наивны, когда казалось, что любовь победит все. Когда я верила его клятвам. Когда думала, что мы будем вместе навсегда.
— Доброе утро, — его голос заставляет вздрогнуть.
Поворачиваюсь слишком резко, хватаюсь за стол. Он стоит в дверях кухни, в руках ящик с инструментами. На щеке полоса белой краски, волосы взъерошены. Джинсы и футболка заляпаны краской. Выглядит уставшим, но в глазах та самая мягкость, которую я помню с юности. Та самая, от которой когда-то теряла голову.
— Я приехал рано. Стучал, но ты не слышала. Дверь была открыта, я… — Все в порядке, — перебиваю. Не хочу слышать оправдания. Не хочу слышать его голос. Не хочу, чтобы он стоял так близко. — Как продвигается работа? — Хорошо. Сегодня закончу с покраской. А еще привезут матрас, — ортопедический, гипоаллергенный, — говорит с гордостью, будто подвиг совершил, ей-богу. — В магазине сказали, это лучшее, что есть. С кокосовой койрой, представляешь? — Не нужно было, Виктор. Я бы справилась сама. — Знаю, — он выпрямляется, вытирает пот со лба. — Ты всегда справлялась сама. Даже когда не должна была. Даже когда я должен был быть рядом.
Комок подступает к горлу. Нет, не буду плакать. Не при нем.
Киваю, обнимая себя за плечи. Халат кажется слишком тонким, я словно голая под его взглядом.
— Виктор, я же говорила… — Ты сказала, что не примешь дорогие подарки. Это не подарок. Это необходимость для нашей малышки.
Наша малышка. Он так легко это говорит теперь, словно не было этих месяцев молчания, побега, боли. Словно не я плакала ночами, не зная, как жить дальше.
Я отворачиваюсь, делаю вид, что разглядываю что-то за окном. На глаза наворачиваются слезы.
— Тань, поговори со мной. Пожалуйста. — О чем говорить? — голос дрожит. — Ты сделал свой выбор тогда. Почему сейчас все должно быть иначе? — Потому что я ошибся. Потому что эти месяцы без тебя были адом. Потому что я не могу спать, не могу есть, не могу дышать, думая о том, что натворил. Потому что… — Нет, Виктор. Просто нет, — поворачиваюсь к нему, и слезы уже не сдержать. — Ты приходишь, приносишь подарки, красишь стены. Но завтра позвонит твоя мама, или партнеры по бизнесу, или… — я запинаюсь, не хочу произносить её имя. — Алина больше не проблема. — Да? А почему же она звонила мне и обещала уничтожить мою жизнь?
Он бледнеет. Челюсти сжимаются так, что проступают желваки.
— Она звонила тебе? Когда? Что сказала? — он делает шаг ко мне, но я отступаю. — Вчера. И позавчера. Сказала достаточно. Что я шлюха. Что ребенок — ублюдок. Что она знает про твои махинации и посадит тебя, если не вернешься. — Сука, — он выдыхает сквозь зубы. — Я же предупреждал её… — О чем ты её предупреждал? — злость придает сил. — Важно, что она знает, где я живу. Знает про ребенка. И очень, очень зла. — Я разберусь с ней. — Как? Как ты с ней разберешься? — мой голос срывается. — Она же сказала, что знает про твои… Дела. Финансовые. Про офшоры, про выведенные деньги…
Виктор замирает. В комнате повисает тишина, нарушаемая только гулом газонокосилки за окном и моим тяжелым дыханием.
— Что именно она сказала? — голос глухой, чужой. — Достаточно, чтобы я поняла — ты по уши в дерьме, Виктор. И она готова утопить тебя в нем, если ты не вернешься.
Он медленно оседает на стул, обхватывает голову руками. В эту минуту он не похож на успешного бизнесмена, владельца строительной компании. Просто уставший мужчина, загнанный в угол. Мальчишка, который наделал глупостей и не знает, как выпутаться.
— Всё не так, как она говорит. Да, были… нарушения. Но я пытаюсь всё исправить. Вернуть деньги. — Ради неё пытался? — Ради тебя, — он поднимает голову, смотрит мне в глаза. Взгляд отчаянный, почти безумный. — Ради нашего ребенка. Я хочу начать с чистого листа, Таня. Хочу быть тем мужчиной, которого ты заслуживаешь. Которым должен был стать давно. — Слишком поздно, Виктор. — Нет! — он вскакивает, опрокидывая стул. — Не говори так. Пожалуйста. Я всё исправлю. Продам бизнес, квартиру, машину. Верну все до копейки. Начну сначала. Только дай мне шанс… — Мне нужно подумать, — выдавливаю из себя. Голова кружится. Малышка беспокойно ворочается. — Иди домой, Виктор.
Он кивает, тяжело поднимается. Поднимает ящик с инструментами, направляется к двери. У порога оборачивается.
— Кстати, я кое-что оставил в гостиной. Нашел тут недавно… Подумал, тебе будет интересно.
Дверь закрывается. Я стою посреди кухни, обнимая живот. Малышка толкается, словно чувствует моё волнение.
Как любопытная мышка бреду в гостиную. На журнальном столике обычная обувная коробка. Старая, потертая по краям.
Руки дрожат, когда снимаю крышку.
Господи.
Сверху наше свадебное фото. Мы такие молодые, такие счастливые. Я в простом белом платье, купленном на последние деньги. Он в единственном костюме.
Смеемся, глядя друг на друга. Помню этот момент. Фотограф сказал какую-то глупость, и мы не смогли сдержаться.
Под фото стопка конвертов. Узнаю свой почерк, голубую бумагу. Это же… Это же вся наша переписка за те два года, пока Виктор был в армии.
Мои руки дрожат сильнее, когда я достаю первое письмо. Разворачиваю пожелтевший листок.
"Витя, любимый, прошла всего неделя, а я схожу с ума. Дом пустой без тебя. Глупая сентиментальная женщина, да?"
Слезы капают на выцветшие чернила. Беру следующее письмо.
"Милый, сегодня ровно месяц, как ты уехал. Я повесила календарь на холодильник и вычеркиваю каждый день. Выглядит как вечность, но я справлюсь. Ради нас справлюсь."
Господи, какой же я была наивной. Верила в приметы. Верила в вечную любовь. Верила ему.
Под письмами фотографии. Новый год, обнимаемся под елкой в общежитии, вокруг гирлянды и мандарины. Мы на выпускном, я в ужасном платье с рюшами, но такая счастливая. Он смотрит на меня так, словно я восьмое чудо света.