Он хранил всё это. Хранил нашу любовь, наше прошлое, наши мечты. Зачем? Зачем, если я была ошибкой?
Зачем, если Алина — его выбор?
Закрываю глаза и пытаюсь представить будущее. Но вижу только туман.
Смогу ли я простить? Нужно ли? Малышка толкается особенно сильно, словно пытается достучаться до моего сердца.
Что, если он снова предаст? Что, если Алина исполнит угрозы?
Но что, если нет? Что, если он действительно изменился? Что, если эти письма, фотографии — доказательство того, что он всегда любил меня? Что, если мы упускаем шанс стать семьей?
Господи, я не знаю, что делать. Сердце кричит: прости, дай шанс, вы же любили друг друга! А разум холодно напоминает: он уже предавал, он бросил тебя, он трус и лжец.
Острая боль пронзает низ живота, заставляя согнуться пополам. Коробка падает, фотографии разлетаются по полу веером — наше прошлое, разбросанное, как и наша любовь.
— Ай! — хватаюсь за подлокотник дивана.
Еще одна волна боли, сильнее. Между ног становится мокро и тепло. Смотрю вниз — по ногам течет прозрачная жидкость.
Воды. Это отошли воды.
— Нет, нет, нет… — паника накрывает с головой. — Еще рано. Еще целый месяц! Малышка, потерпи!
Но новая схватка скручивает меня пополам.
Телефон. Где телефон?
Ползу к сумке, роюсь трясущимися руками. Пальцы сами набирают номер. Его номер.
— Таня? — он отвечает сразу, словно ждал. — Ты плачешь? Что случилось? — Роды… — всхлипываю. — Кажется, начинается… — Что?! Черт, но ведь рано! — Я знаю! Я боюсь, Виктор! Вдруг с малышкой что-то не так? Вдруг я… — Тихо, тихо. Я сейчас буду. Слышишь? Пять минут, и я буду рядом. Держись, любимая. Держись за меня.
Любимая. Он назвал меня любимая. Как раньше. Любимая.
Сползаю по стене на пол, прижимая ладони к животу.
Малышка, потерпи. Еще немного. Папа едет. Твой папа едет к нам.
Глава 12
— Папа едет, малышка, — шепчу сквозь слезы. — Папа едет к нам. Ты только держись, слышишь? Еще немножко. Мы справимся. Мы обязательно справимся.
Новая схватка заставляет закричать.
Время тянется как резина. Секунды превращаются в часы. Я считаю время между схватками. Интервал меньше пяти минут. Это плохо. Это очень плохо!
Господи, почему именно сейчас? Почему не через месяц, когда малышка будет готова? Слезы текут от боли, от страха, от отчаяния.
Боюсь думать о том, как заканчивались все мои предыдущие беременности…
Наконец — визг тормозов под окном. Дверь распахивается.
— Таня!
Виктор. Он здесь. Падает на колени рядом со мной, хватает за руку.
— Я здесь. Всё будет хорошо. — Мне страшно… — слезы текут, не переставая, я даже не пытаюсь их вытирать. — Витя, мне так страшно. Еще слишком рано. А если с ней что-то случится? А если она… — Тсс, — он целует мои пальцы, каждый по отдельности, потом ладонь, запястье. Губы у него сухие, потрескавшиеся. — Знаю, родная. Мне тоже страшно до чертиков. Руки вон трясутся, видишь? Но мы справимся. Вместе точно справимся. Ты же моя сильная девочка. Самая сильная на свете. Держись за меня крепче!
Подхватывает на руки одним движением. Я обвиваю руками его шею, уткнувшись лицом в плечо. Вдыхаю знакомый запах. Он пахнет домом. Безопасностью. Всем, что я потеряла и что, возможно, уже никогда не верну.
— Никогда больше не отпущу, — он почти бежит к машине, прижимая меня к себе.
Он запрыгивает за руль. Машина срывается с места так резко, что меня вдавливает в сиденье. Виктор гонит как сумасшедший, но при этом умудряется аккуратно объезжать каждую кочку, притормаживать на поворотах.
Я стискиваю зубы, пытаясь не кричать, но стон всё равно вырывается.
— Витя… я боюсь. А если с малышкой что-то… — Наша девочка будет в порядке. Обязательно будет. — Быстрее… пожалуйста… — Уже, милая. Видишь, вон больница. Пять минут, и мы на месте.
Светофор. Красный. Виктор выругивается сквозь зубы, барабанит пальцами по рулю. Очень лениво загорается зеленый свет. Виктор поворачивает налево. Всего два квартала. Мы почти на месте. И в этот момент мир взрывается.
Грузовик появляется из ниоткуда. Несется прямо на нас. Десятитонный монстр несется прямо на нас. Летит на красный — водитель явно не контролирует скорость.
Время замедляется. Говорят, в такие моменты мозг фиксирует все с особенной точностью. Интересно, для чего?
Вижу, как Виктор дергает руль, пытаясь уйти от удара.
— ТАНЯ!
Он бросает руль, перегибается через сиденье. Его тело накрывает меня как щит в ту самую секунду, когда грузовик врезается в водительскую дверь.
Удар. Грохот. Скрежет металла. Звон стекла. Оно сыплется хрустальным дождем. Машину подбрасывает как игрушку. Крутит, швыряет на тротуар.
Виктор принимает весь удар на себя.
А потом — тишина. Оглушающая, ватная тишина.
— Виктор? — мой голос чужой, хриплый. — Витя, ответь мне!
Он не шевелится. Тяжёлый, обмякший, он прижимает меня к сиденью. Я пытаюсь сдвинуть его, но тело не слушается. Руки дрожат, перед глазами темнеет.
— Нет, нет, нет… Виктор, очнись! Слышишь меня? Очнись!
Где-то вдали воют сирены. Ближе. Ещё ближе. Чьи-то руки пытаются открыть смятую дверь.
— Эй, там есть живые? Держитесь, сейчас вытащим! — Помогите ему! — кричу, чувствуя, как очередная схватка скручивает меня пополам. — Он без сознания!
Спасатели работают быстро, слаженно. Легко, словно бумагу, разрезают искорёженный металл. Первым достают Виктора. Его лицо мертвенно-бледное, на виске глубокий порез, из которого не прекращает течь кровь.
— Пульс есть! — кричит фельдшер. — Возможна черепно-мозговая травма! Срочно в больницу!
Очередная схватка напоминает о себе с удвоенной силой.
Меня грузят в скорую. Мелькают лица, белые халаты, капельницы. Но перед глазами только одно, как Виктор закрыл меня собой. Как принял удар, который предназначался мне.
Кажется, я периодически отключаюсь, потому что не запоминаю дорогу в больницу. Вижу, как каталка мчится по коридору. Потолочные лампы мелькают над головой. Голоса врачей сливаются в неразборчивый гул.
— Женщина, сорок пять лет, тридцатая неделя беременности! Автоавария! Преждевременные роды, обильное кровотечение! — Давление? — Девяносто на шестьдесят и падает! — Сердцебиение плода? — Сто двадцать! Брадикардия нарастает! — Черт! У нас минуты! Предупреди операционную экстренное кесарево! Пусть накрывают!
Яркий свет бьёт в глаза. Маска на лице, запах анестезии.
— Как мужчина? Который был со мной? — хватаю анестезиолога за руку. — Не знаю, милая. Но у нас отличные врачи. Теперь думайте о себе и малыше.
Онемение растекается по телу, но боль в сердце не утихает. Я закрываю глаза и вижу, как Виктор бросается закрывать меня. Слышу глухой удар.
— Начинаем! — голос хирурга возвращает в реальность.
Тянущее ощущение в животе. Звон инструментов. И вдруг — тишина. Долгая, страшная тишина.
А потом звучит слабый, но такой долгожданный писк. Моя сильная девочка. Живая.
— Молодчина! — радуется неонатолог. — Ровно два кило. Девять и десять по Апгар. Первую отличную оценку получила!
Мне на грудь кладут мою дочь. Тёмные волосики слиплись, кулачки сжаты. Моя маленькая храбрая девочка.
— Софья, — шепчу. — Ее зовут Софья. Моя сказочная девочка.
Но со мной что-то не так. Слышу тревогу в голосах врачей.
— Не останавливается кровотечение! Давление падает!
— Где кровь для переливания?!
— У неё вторая отрицательная! Редкая группа, нет в запасах!
Холод. Всё тело ледяное. В ушах звенит, перед глазами темнеет.
Я пытаюсь бороться, цепляться за жизнь. Софья… Моя девочка не должна остаться одна.
У меня не получается удержаться, и я проваливаюсь в темноту.
Глава 13
— Есть донор! Мужчина из сто семнадцатой палаты! — чужой голос прорывается сквозь туман забытья. Я пытаюсь открыть глаза, но веки налились свинцом. — Вы с ума сошли? У него тяжёлая черепно-мозговая травма! Перелом руки! Он сам едва… — Он настаивает! Говорит, это мать его ребёнка! У них одинаковая группа крови! — Ты хочешь, чтобы нас потом за яйца подвесили за такие выкрутасы? — змеей шипит другой врач. — Он сказал — либо берите кровь, либо он встанет и придёт сам. И я верю, что встанет. Этот человек…
Виктор. Мой упрямый, невозможный Виктор. Слёзы текут из-под закрытых век.
— Твою же… Ладно. Минимальную дозу! Под постоянным наблюдением. И пусть напишет такую расписку, чтоб потом моему отделению ни один юрист не смог предъявить!
Время теряет смысл. Я то тону в темноте, то выныриваю на поверхность. В какой-то момент чувствую тепло, разливающееся по венам. Жизнь возвращается с каждым ударом сердца.
Его кровь во мне. Его жизнь спасает мою.
Веки тяжёлые, но я заставляю себя открыть глаза. Белый потолок. Тихий писк приборов. Я жива. За окном уже темная ночь. Сколько времени прошло?
— Таня? Танечка, ты очнулась?
Поворачиваю голову. Виктор. Живой. Весь в синяках, с рукой в гипсе, но живой. Сидит в кресле у кровати, держит мою руку в своей здоровой.
— Витя… — голос хриплый, в горле пустыня.
Он подносит к губам трубочку с водой. Пью маленькими глотками, не отрывая от него взгляда.
— Ты… Сдал для меня кровь. — Конечно. Ты же… Вы же… — голос срывается. — Когда сказали, что тебе плохо, я… Таня, я не смог бы жить, если бы ты… — Но ты сам… Мне кажется врачи сказали, у тебя… — Плевать, что они сказали. Когда я услышал, что тебе нужна кровь, что тебя можем потерять… — голос срывается. — Таня, я бы все отдал. Всю кровь, до последней капли. Жизнь без тебя — это не жизнь. Я понял это еще тогда, когда ты уехала. Просто был слишком большим трусом, чтобы признать.
Слезы текут по щекам мои, его. Не стесняемся, не прячемся. Слишком много пережили, чтобы скрывать чувства.
— Прости меня, — шепчет он, целуя мою ладонь. — За все прости. За Алину, за трусость, за боль, которую причинил. Если бы можно было вернуть время… — Виктор… — Нет, дай договорить. Я был идиотом. Испугался ответственности, сбежал к той, с кем было проще. Не нужно было меняться, взрослеть, становиться лучше. А ты… Ты всегда видела во мне больше, чем я сам. Требовала больше. И я струсил. — Но вернулся. — Вернулся. Потому что понял — без тебя я не я. Половинка. Огрызок. Жалкое подобие человека.