Я взвесила все варианты и наконец решила просто как можно быстрее скатиться с кровати. Если повезет, я окажусь подальше от кровати еще до того, как Лиам проснется и поймет, кто где был.
Я сосчитала до трех и метнулась на пол. И я действительно нашла пол. Своим лицом.
— Скаут? — позвал Лиам хриплым со сна голосом.
— Я в порядке, — ничего не пострадало, кроме моей гордости. — Одеяло не отпускало меня и схватило за ногу.
— Ууу, коварное одеяло, — протянул он зловещим голосом в духе фильма ужасов. Я выглянула поверх края кровати, убеждаясь, что призраки не похитили его и не заменили на подменыша, но он уже уснул обратно.
Глава 18
Жизнь в хижине быстро вошла в колею рутины. Каждое утро Лиам уходил рубить деревья. Поразительно, как много древесины надо для обогрева небольшого помещения, и особенно сложно удовлетворять эти потребности с помощью топора вместо бензопилы. Иногда я помогала с рубкой, но недолго. Обычно я бы заявила, что способна сделать любую мужскую работу лучше мужика, но рубка деревьев оказалась исключением. Особенно когда упомянутый мужик — Лиам Коул, возможный потомок самого Пола Баньяна.
В наш первый день здесь я нашла старую потрепанную книгу о выживании в глуши, «Войну и Мир» и «Анну Каренину». Я проигнорировала два гигантских тома, хотя не читала ничего с тех пор, как на заправке возле Милуоки Лиам купил мне книгу Николаса Спаркса, а я отплатила ему, зачитывая избранные отрывки вслух. Однако в сравнении с объемом и литературной сложностью «Войны и Мира» и «Анны Карениной» даже Николас Спаркс казался заманчивым.
Но книга о выживании стала моей лучшей подругой. Отец моего отца держал на полках всю эту серию книг и вечно говорил мне, что когда зомби захватят Землю, мне надо помнить, где эти книги, чтобы я могла выжить. Как оказалось, мне правда пригодились эти книги, хотя мне пришлось жить без удобств в глуши Канады вовсе не из-за живых мертвецов.
У нас не было огнестрельного оружия, которое могло бы облегчить охоту, но я сделала копья из веток деревьев, срубленных Лиамом. Сочетая суперспособности оборотня и охотничьи советы из книги, мне удавалось убивать что-нибудь примерно в каждой третьей своей вылазке. Затем, снова опираясь на советы книги, я свежевала и готовила добычу.
Когда я первый раз подала Лиаму нечто реально съедобное, я не могла перестать улыбаться, чтобы самой нормально поесть. Мое сердце болело от желания позвонить Джэйсу, Чарли и Талли, чтобы поделиться своими достижениями, в том числе и невероятными кулинарными навыками.
Каждый вечер перед заходом солнца мы тренировались. Я учила Лиама боевым искусствам, а он учил меня драться по-уличному. Я учила его использовать палку в качестве боккена, а он учил меня, как пырнуть противника ножом. Мы оба весьма часто пачкали свежий снег кровью, но нам это нравилось.
Наше расписание изменилось лишь в декабре. Я мысленно толкала страстную речь о том, как несправедливо не изучать плетение корзинок в колледже, и пыталась соорудить корзину из лыка, и тут Лиам притопал из леса, таща за собой маленькое вечнозеленое деревце.
— Ты что творишь? — было бы логичнее разрезать его на куски там же, где он его срубил, а потом принести сюда по кускам.
Улыбка, озарившая его лицо, сделала Лиама похожим на пятилетку.
— Сегодня шестое декабря!
— Да, я видела на календаре, который ты упорно выцарапываешь на стене.
Его мальчишеский энтузиазм ничуть не угас от моего цинизма.
— Это День Святого Николая!
— Ну естественно. День Святого Николая, — что бы это ни значило. — Ты помнишь, что я не канадка, да?
С ноября похолодало, и теперь мы «предвкушали» дни, когда нынешний дубак будет самой теплой температурой дня. Мы редко выходили на улицу без полного обмундирования в виде шапок, шарфов и перчаток, но сейчас Лиам сбросил свою вездесущую шапку, и снежинки блестели на его каштаново-медных волосах. Его зубы были ослепительно белыми, глаза казались почти серебристыми на фоне красных щек.
— День Святого Николая — это европейский праздник, а не канадский, — сказал он, не переставая улыбаться. — Моя семья всегда праздновала, ставя рождественскую елку и кладя конфеты в нашу обувь.
Европейцы такие странные.
— Так это наша рождественская елка? — она была маленькой, не шла ни в какое сравнение с искусственной елью, которую моя мама ставила каждый год, но я держала рот на замке, чтобы не показаться вечно недовольной. Не говоря уж о том, что я не хотела, чтобы пес (или волк) уделал меня, продемонстрировав, что даже уродливое дерево можно сделать красивым, если нарядить его с любовью.
Наши обычные повседневные дела были отложены, чтобы затащить елку внутрь и установить ее. Как только она оказалась прочно закреплена на месте, я не сдержалась.
— O, придите, все верующие… — начала я.
— Радостные и торжествующие… — присоединился Лиам.
Мы дошли до первых трех слов второго куплета, затем осознали, что не помним, как там дальше.
— Лиам?
— Да?
— Возможно, мы — два худших певца в истории всего мира, — я ничего не знала о тональности или вокальной гармонии, и как определить хорошее пение, но даже мои уши, на которые медведь наступил, различали, как ужасно звучало наше пение.
— Даже хуже той девушки, которая радовалась пятнице?
— Да. Даже хуже Ребекки Блэк.
Лиам вздохнул.
— Видимо, больше никаких рождественских гимнов.
— О чем ты говоришь? Мы будем петь постоянно. Ты знал, что мне никто не позволяет петь? Энджел говорит, что это причиняет боль ее ушам, а Джэйс утверждает, что я сбиваю его с ритма. Но ты… — я ткнула его пальцем в грудь. — Ты тоже не умеешь петь. Я не могу сделать твое пение хуже, чем оно уже есть.
Смех Лиама был низким и раскатистым, и я на мгновение задумалась, как человек с таким хорошим смехом может так ужасно петь.
— И мы в абсолютной глуши. Тут нет соседских собак, которые могли бы подвывать.
— Вот именно! Мы превратим свою жизнь в чертов диснеевский фильм, распевая по поводу и без!
И может, это мы слегка преувеличили, но за следующие несколько недель мы правда пропели все рождественские гимны, которые знали. Мы даже нарядили елку. Я сделала маленькие звездочки из этикеток от супа и соорудила мишуру из оберток от печенья. Лиам вырезал звезду из коробки с сухими завтраками и прицепил ее на макушку. Когда наконец-то наступило Рождество, елка выглядела как…
Ну, она все еще выглядела как очень дерьмовая елка, обвешанная мусором, но это была наша дерьмовая елка, обвешанная мусором.
Утро Рождества началось как любое другое утро без полнолуния. Я проснулась в обнимку с Лиамом, окруженная его теплом. Тем утром я безмолвно помолилась младенцу Иисусу, чтобы Санта подарил мне еще несколько минут наслаждения теплом и запахом Лиама так, чтобы нечаянно не разбудить его. Но в итоге я не стала рисковать. Да, холод — это отстойно, но не настолько, как признание того факта, что мы с Лиамом обнимались каждую ночь.
Я украдкой выбралась из постели и пошла на цыпочках по хижине. Из-за консервных банок на третьей полке в левом шкафу я достала два упакованных свертка. От шороха бумаги Лиам заворочался, и я бросилась через всю комнату и швырнула их под елку. Затем я развернулась, набрала как можно больше воздуха в легкие и заорала во всю глотку:
— Рождество! Рождество! Санта приходил! Рождество!
Лиам натянул одеяло на голову, и я захихикала. Неудивительно, что Энджел делала это каждое утро. Мучить людей Рождеством так весело.
Ну, было бы весело, если бы я не разрывала себе сердце, думая о сестренке, по которой я скучала сильнее, чем задроты скучают по сериалу «Светлячок».
«Нет, — подумала я про себя. — Тебе это нужно. Лиаму это нужно. У вас будет маленькое веселое Рождество, и вовсе не такое, что охота перерезать запястья».
Я вытерла влагу с ресниц и бухнулась на кровать.
— Ну же, засоня! Рождество же!
— Эй, — донесся голос из кокона. — Может, мне кто-нибудь скажет, какой сегодня день?
— Рооооооожжжждеееееесссссствоооооооооо! — проорала я, стягивая одеяла.
Сердитый взгляд Лиама казался бы более суровым, если бы его глаза не блестели.
— Знаешь, такая бодрая Скаут не просто настораживает, а реально пугает.
— Вставай, Гринч МакГринч. Прошлой ночью меня посетили духи Прошлого Рождества, Нынешнего Рождества и Эльф Бадди, и теперь я хочу весь год хранить Рождество в своем сердце. Просыпайся, чтобы я могла начать.
Конечно, упоминание духов опять едва не заставило меня расплакаться. Я не знала, куда подевался Алекс, но я не видела его с тех пор, как заснула в автобусе миллион с половиной лет назад.
Боже, Рождество всегда было таким депрессивным?
— Давай, — это прозвучало как реально отчаянная мольба, а не едва сдерживаемый восторг. Я натянула на лицо излишне широкую улыбку, чтобы это компенсировать. — Время рождественского завтрака.
Если Лиам заметил проседание моего энтузиазма, то не показал этого.
— О нет, мы же не будем есть спагетти с кленовым сиропом, нет?
— Во-первых, это для обеда, а не для завтрака, — я подняла его в сидячее положение, но только потому, что он мне позволил. — Во-вторых, у нас нет кленового сиропа, потому что я живу с единственным канадцем на свете, который не умеет его готовить, — я слезла с кровати, лишь слегка вздрогнув от холода под ногами. На мне было две пары супердорогих носков, но это мало помогало, когда ты находился посреди застывшей тундры, и тебя грел лишь крошечный камин. — Но у меня припасено особое лакомство на завтрак, — сказала я, копаясь в шкафчике и вытягиваясь на цыпочках, чтобы запустить руку за баррикаду консервных банок, которую я выстроила две недели назад. Моя рука наконец-то задела картонную пачку, и я вытащила ее с драматичным жестом. — Печеньки!
Лиам пронесся через всю комнату еще до того, как я успела открыть пачку.
— Ты же сказала, что они закончились, — обвинил он меня, выхватив коробку.