Он постучал по углу экрана, очищая его, а следующим движением вызвал гологранимацию. Экран разделился на две половинки, и на первой какая-то старушенция откинулась в шезлонге, а ей на макушку пристраивали шапочку. Разноцветные проводки от шапочки тянулись к компьютеру.
– Арендатор подключена к ИТК – интерфейсу тело – компьютер – в палате, где дежурят опытные медсестры, – сказал он. – После этого ее погружают в сумеречный сон.
– Как у стоматолога?
– Да. Все ее жизненные показатели отслеживают в течение всего процесса. – На другой половинке экрана юная девушка полулежала в длинном мягком кресле. – Вас усыпят, как при наркозе. Совершенно безболезненно и безвредно. Вы проснетесь через неделю. Немного шатать будет, зато денег у вас станет намного больше.
Он снова сверкнул зубами.
Я с трудом справилась с желанием поежиться.
– А что происходит в течение недели?
– Она становится вами. – Он развел руки с раскрытыми ладонями. – Вы ведь знаете про компьютерные программы, которые позволяют безруким двигать фальшивыми руками? Они просто думают об этом – и они двигаются? Это очень похоже.
– То есть она просто представляет, что она – это я, и если ей что-то хочется взять, она об этом думает, а моя рука это хватает?
– Как будто она в вашем теле. Она с помощью своего разума выводит ваше тело отсюда и снова становится молодой. – Он ухватил рукой себя за локоть второй руки. – Ненадолго.
– Но как?..
Он кивком указал на вторую часть экрана.
– Там, в другой комнате, донор… это будете вы… подсоединен к компьютеру беспроводным ИТК.
– Беспроводным?
– Мы введем вам в заднюю часть головы крошечный нейрочип. Вы ничего не почувствуете. Это совершенно безболезненно. Позволяет нам обеспечивать ваше постоянное подключение к компьютеру. Затем мы подсоединяем ваши мозговые волны к компьютеру, и компьютер устанавливает между вами связь, соединяя вас.
– Соединяя.
Я нахмурилась, пытаясь представить себе такое соединение двух разумов. ИТК. Нейрочип. Введенный. Это становилось все более пугающим. И в то же время мне хотелось узнавать все больше.
– Я понимаю: все настолько ново! – Он снисходительно мне ухмыльнулся. – Мы следим, чтобы вы полностью заснули. Разум арендатора перехватывает управление вашим телом. Она отвечает на вопросы, заданные нашими сотрудниками, чтобы убедиться, что все работает так, как нужно. После чего она получает возможность наслаждаться арендованным телом.
На диаграмме возникли изображения: арендованное тело играет в гольф, в теннис, ныряет с маской…
– Тело сохраняет мышечную память, так что она сможет играть во все те спортивные игры, в которые играли вы. Когда время истекает, арендатор приводит тело обратно. Связь прерывается должным порядком. Арендатора выводят из сумеречного сна. Ее осматривают – и она уходит восвояси. Вы – донор – полностью восстанавливаете свою мозговую деятельность через компьютер. Вы просыпаетесь в своем теле, словно несколько дней проспали.
– А что, если, пока она будет в моем теле, со мной что-то случится? При катании на сноуборде или затяжном прыжке с парашютом? Что, если я пострадаю?
– Ничего подобного здесь никогда не бывало. Наши арендаторы подписывают контракт, который делает их финансово ответственными. Поверьте: всем хочется получить свой депозит обратно.
По его словам, это получалось похоже на прокат машины. Меня мороз продрал, словно по спине провели куском льда. Это заставило меня вспомнить о Тайлере – единственной причине, которая удерживала меня на этом стуле.
– А что будет с чипом? – спросила я.
– Его удаляют после вашей третьей аренды. – Он вручил мне лист бумаги. – Вот. Это, наверное, вас успокоит.
«Правила для арендаторов в «Лучших целях»
1. Вы не имеете права вносить какие бы то ни было изменения во внешность арендованного вами тела, в том числе (но не только) в виде пирсинга, татуировки, стрижки или окраски волос, косметических контактных линз и любых хирургических вмешательств, в том числе увеличения каких-либо частей тела.
2. Не разрешены никакие изменения зубов, включая пломбы, удаление и декоративную инкрустацию.
3. Вы обязаны оставаться в пределах пятидесятимильного радиуса от «Лучших целей». Карты прилагаются.
4. Любая попытка воздействия на нейрочип приводит к немедленному прекращению аренды без возврата денег и наложению штрафа.
5. Если у вас возникли проблемы с арендованным вами телом, возвращайтесь в «Лучшие цели» как можно быстрее. Пожалуйста, относитесь к взятому в аренду телу бережно, постоянно помня, что это реальная молодая личность.
Знайте: каждый нейрочип не позволяет арендатору заниматься незаконными вещами».
Эти правила нисколько меня не успокоили. Они подняли такие вопросы, о которых я даже не задумывалась.
– А как насчет… других вещей? – спросила я.
– Например?
– Не знаю… – Мне ужасно хотелось, чтобы он не заставлял меня это произнести. Но он заставил. – Секс?
– А при чем тут он?
– В правилах про него ничего не сказано, – пояснила я.
Мне совершенно не хотелось, чтобы мой первый раз состоялся в мое отсутствие.
Он покачал головой.
– Арендаторам это говорится совершенно четко. Это запрещено.
Ага, как же. Хорошо хоть беременность исключается. Все знали про этот побочный эффект вакцинации – как хотелось бы надеяться, временный.
Живот у меня спазматически сократился. Я смахнула упавшие на глаза волосы и встала.
– Спасибо, что уделили мне время, мистер Тинненбом. И за демонстрацию.
У него скривились губы. Он попытался скрыть это за полуулыбкой.
– Если подпишете соглашение сегодня же, то получите бонус. – Он извлек из своего стола бланк и что-то на нем нацарапал, а потом придвинул его по столу ко мне. – Это за три аренды.
Он закрыл ручку колпачком.
Я взяла контракт. На эти деньги мы смогли бы купить дом и питаться целый год. Я снова села и глубоко вздохнула.
Он протянул ручку. Я ее схватила.
– Три аренды? – переспросила я.
– Да. И деньги получите по завершении.
Бумага задергалась. Я поняла, что это у меня рука дрожит.
– Это очень щедрое предложение, – сказал он. – В него входит бонус за то, что вы подпишете его сегодня.
Мне нужны были эти деньги. Они были нужны Тайлеру.
Когда я стиснула ручку пальцами, плеск фонтана у меня в ушах стал громче. Я смотрела на лист бумаги, но в глазах у меня мелькали матовая красная помада, глаза швейцара, ненастоящие зубы мистера Тинненбома… Я поднесла ручку к бумаге, но, не успев оставить на ней никакого следа, посмотрела на него. Может, мне хотелось получить еще одно, последнее, уверение. Он кивнул и улыбнулся. Одет он был безупречно – не считая кусочка белой нитки на лацкане пиджака. У него была форма вопросительного знака.
Он так меня торопил! Даже не успев ничего сообразить, я положила ручку.
Он прищурился.
– Что-то не так?
– Я просто вспомнила, что всегда говорила моя мать.
– И что же?
– Она говорила: важное решение всегда надо принимать на свежую голову. Мне нужно время.
Его взгляд заледенел.
– Не могу обещать, что потом эта сумма останется в силе.
– Придется рискнуть.
Я сложила контракт, спрятала его в карман и встала. Мне удалось выжать из себя слабую улыбку.
– А вы можете себе это позволить?
Он заступил мне дорогу.
– Нет, наверное. Но мне необходимо все обдумать.
Я обогнула его и пошла к двери.
– Звоните, если будут вопросы, – сказал он громче, чем нужно было бы.
Я пробежала мимо регистраторши, которая, похоже, была недовольна тем, что я ухожу так рано. Провожая меня взглядом, она нажала на что-то, что я приняла за тревожную кнопку. Я продолжала быстро двигаться к двери. Швейцар уставился на меня сквозь стекло, и потом все-таки открыл дверь.
– Уже уходите?
Его тупое лицо было омерзительным.
Я проскочила мимо него.
Когда я оказалась на улице, в лицо мне ударил свежий осенний воздух. Жадно вдыхая его, я лавировала в толпе старичков, запрудившей тротуар. Наверное, я оказалась единственной, кто отказал мистеру Тинненбому, не клюнув на его обещания. Но я приучилась не доверять старичкам.
Я прошла через Беверли-Хиллз, укоризненно глядя на сохранившиеся еще богатые уголки – спустя год после окончания войны. Здесь только каждый третий магазин не работал. Фирменная одежда, визуализаторы, бот-товары – все для ублаготворения богатеньких старичков. Здесь хорошо было бы порыскать. Если что-то ломается, это просто выбрасывают: некому ремонтировать и негде достать запчасти.
Я не поднимала головы. Пусть сейчас я и не делаю ничего незаконного, но стоит маршалу меня остановить – и я не смогу предъявить те документы, которые положено носить опекаемому несовершеннолетнему.
Пока я стояла, ожидая сигнала светофора, остановился грузовик с компанией мрачных новичков, грязных и побитых. Они сидели по-турецки в кузове, в центре которого были свалены кирки и лопаты. Одна девушка с замотанной бинтами головой уставилась на меня неживым взглядом.
Я заметила в них искру зависти, как будто моя жизнь была чем-то лучше. Когда грузовик отъехал, девушка обхватила плечи руками, вроде как обнимая себя. Какой бы плохой ни была моя жизнь, ей было еще хуже. Должен же существовать какой-то выход из этого безумия! Какой-то выход, помимо того страшненького банка тел или вот этого узаконенного рабского труда.
Я выбирала второстепенные улицы, держась подальше от бульвара Уилшир, который был магнитом для маршалов. Два старичка, бизнесмены в черных плащах, шли мне навстречу. Я отвела взгляд и сунула руки в карманы. В левом у меня был спрятан контракт. В правом – завернутые в бумагу конфеты.
Горечь и сладость.
Чем дальше я отходила от Беверли-Хиллз, тем хуже становилась обстановка. Мне пришлось обходить горы мусора, дожидающиеся вывоза, который явно сильно задержался. Подняв голову, я вдруг заметила, что прохожу мимо дома с красными предупредительными знаками. Зараженный. Последние вирусные обстрелы были уже больше года назад, но команда спецзащиты так и не собралась очистить этот дом. Или не пожелала. Я прикрыла нос и рот рукавом, как меня учил папа, и поспешила пройти дальше.