Я села в машину, которую оставляла у склада Редмонда, и достала новый мобильник, который он мне дал: он опасался, что телефон Хелены тоже могут отслеживать. Я включила ее телефон на несколько секунд – только чтобы считать номер Лорин – и собиралась тут же отключить снова. Когда я позвонила Лорин, то попала на автоответчик. Я оставила ей сообщение с просьбой позвонить мне. Ну, не мне: со мной она не была знакома, а Хелене, продиктовав мой новый номер.
Я начала было звонить Мэдисон, но тут поступил звонок на телефон Хелены. Я увидела, что это Блейк.
Блейк!
У меня застучало сердце и ускорилось дыхание. В последний раз я видела его на виртэкране: тогда на нем была моя пряжка с китом. Что произошло? Может, дед попытался настроить Блейка против меня, а тот не купился? Или же сенатор вообще ничего Блейку не говорил?
Я глубоко вздохнула и ответила на его звонок по второму телефону.
– Блейк?
– Кэлли!
От одного только звука его голоса я готова была расплакаться.
– Ты вернулся.
– Наконец-то.
Он секунду помолчал. Я услышала, как он делает глубокий вдох.
– Послушай, Блейк, – насчет того вечера…
– Я понимаю. Я по тебе скучал.
– Я очень по тебе скучала, – призналась я.
– Вот и хорошо. Потому что было бы очень обидно, если бы это было только с моей стороны.
Я невольно засмеялась.
– Есть хочешь? – спросил он у меня.
– Просто умираю от голода!
Он прислал мне адрес старомодного круглосуточного ресторанчика под названием «В автомобиле». Приехав, я с удовольствием увидела на территории несколько вооруженных охранников-старичков. Они перестали казаться мне врагами. Теперь я видела в них возможную защиту.
Шикарные машины заполняли все пространство у окошек раздачи еды. Владельцы не пожалели денег на оформление ресторана, который, как гласила огромная неоновая надпись на стенах, видел себя как «Привет из прошлого». Спортивные старички на роликовых коньках держали подносы над головой, развозя бургеры, молочные коктейли и банановые десерты по машинам, а из громкоговорителей лились старомодные мелодии рок-н-роллов. На больших виртэкранах без звука крутили кинофильмы пятидесятых годов двадцатого века, усиливая ретро-эффект.
Я поставила машину на краю территории, подальше от окошек раздачи, и прошла в туалет. Когда я вышла, то машины Блейка не увидела, так что вернулась дожидаться его в свою. Спустя несколько минут он подъехал к моей машине и улыбнулся. Я решила, что лучше его улыбки ничего не свете и быть не может. Его пассажирская дверь щелкнула и с жужжанием открылась, и я пересела к нему в машину.
Как только я села, он потянулся ко мне и поцеловал меня в щеку.
– Привет.
Мне казалось, что мое место здесь: рядом с ним, в его машине.
– Ты так здорово выглядишь! – сказал он.
Он подвел машину ближе к ресторану и припарковался между двумя другими. Подтянутая старушка с седым конским хвостом подкатила к нам и приняла заказ.
Когда она уехала, Блейк взял меня за руки.
– Извини, – сказала я.
– Не надо.
Я втягивала его аромат и позволяла себе радоваться тому, что вижу его лицо. Однако я понимала, что если позволю себе к нему прижаться, то обязательно начну плакать. Мне надо было держать себя в руках, чтобы сказать ему все то, что сказать было необходимо.
Он начал притягивать меня к себе.
– Мне кое-что надо тебе рассказать, – сказала я.
– Знаю. – Он чуть отодвинулся. – Мне тоже. Я хотел позвонить тебе из Вашингтона, но дед отнял у меня мобильник. Я только-только получил его обратно.
– Случилось так много, что у меня такое чувство, будто тебя не было целый век.
– Я все время о тебе думал, – отозвался он. – Тяжелее всего было по вечерам, перед тем как заснуть. Днем было на что отвлекаться. А вот ближе к ночи оставалась только ты.
Что-то блеснуло на его кожаной куртке. Пряжка с китом с моей туфельки! Я дотронулась до нее.
– Мне надо носить мою, – сказала я. – Тогда мы будем парой.
– Мы и так пара.
Он посмотрел на меня таким горящим взглядом, что мне показалось: еще немного – и из его глаз пойдет дым. А потом он снова придвинулся ко мне и, положив руку на шею, притянул к себе. Я ощутила на лице его дыхание – у меня мгновенно мурашки по коже побежали, – и тут же он меня поцеловал.
Я закрыла глаза и позволила его поцелую прокатиться по всему моему телу. Его аромат – какой-то лесной и травяной – меня и успокаивал, и возбуждал одновременно. Волосы у него были удивительно мягкие – почти чересчур мягкие для парня. Его руки прикасались к моему лицу, моей шее, моим волосам, словно он открывал меня для себя, словно я оказалась первой девушкой, до которой он дотронулся. Это было такое необыкновенное чувство! Его ладонь погладила меня по голове – и замерла…
…Как раз в том месте, где у меня на затылке была закреплена металлическая пластина.
Он застыл.
– Что это?
Я тихо ахнула и отстранилась.
– Прости, – тут же добавил он, – я совсем забыл. Ты ведь мне говорила. Это… место операции?
Официантка приехала с нашим заказом, заставив нас прерваться. Мы молчали, пока она закрепляла поднос на окне машины. Когда она укатила на своих роликах прочь, еда так и осталась нетронутой.
– То, что ты нащупал, – сказала я, – вот про это я и должна рассказать.
Он посмотрел на меня – молча и выжидающе.
У меня все ухнуло вниз, словно в быстро поднимающемся лифте. Почему мне так трудно?
Потому что все очень непросто.
Он взял меня за руку.
– Все в порядке. Правда.
– Я не та, кем ты меня считаешь.
У него не лице появилась тревожная улыбка.
– Тогда кто ты?
– Не надо меня ненавидеть!
– Такого никогда не будет.
Мне хотелось остановить время. Сейчас я еще ему нравлюсь, он еще в меня верит. И все это может вот-вот закончиться.
Он дотронулся до моей щеки.
– Все хорошо, Кэлли. Это как-то связано с той операцией, о которой ты уже говорила, да? Ты не можешь сказать ничего такого, что бы заставило меня тебя возненавидеть.
– Ну, посмотрим, что ты почувствуешь, когда я расскажу тебе все. – Я набрала полные легкие воздуха, потом медленно его выдохнула и решилась. – Я врала. Меня зовут не Кэлли Винтерхилл, а Кэлли Вудланд. Я не богатая, эта одежда не моя, эта машина не моя, и тот дом тоже не мой.
Он секунду смотрел на меня широко открытыми глазами, а потом покачал головой:
– Меня совершенно не интересует, богатая ты или бедная.
– Я не просто бедная. Я ничейная несовершеннолетняя. Я живу на улицах, сплю в заброшенных домах. Я ем объедки.
Я не смотрела ему в лицо: мне это было не нужно. Я чувствовала, как напряжение заполняет машину, словно ядовитый газ. Я поспешно продолжила, пока страх не лишил меня дара речи.
– Мне понадобились деньги для больного брата. Ему всего семь. И я нанялась в одно место – в «Лучшие цели». Мы все называем его банком тел. Я стала донором – сдавала свое тело в аренду старушке по имени Хелена Винтерхилл. Это ее дом, ее машина… ее жизнь. Она хотела помешать твоему деду осуществить сделку с «Лучшими целями». Я посчитала ее сумасшедшей, но оказалось, что она права. Его план даже страшнее, чем она считала.
Я быстро говорила, рассказывая ему обо всем – наверное, чересчур поспешно. Он не мешал мне, ни разу не прервал. Я умолчала об одном: я не стала упоминать о том, что Хелена планировала застрелить его деда. Я и без того вывалила на него слишком много информации. Зачем тревожить его попусту тем, что перестало быть проблемой?
Закончив, я подняла на него глаза. Он продолжал смотреть на меня, и на его лице не было глубокого отвращения, которое я так боялась увидеть. Однако вид у него был очень серьезный – и он продолжал молчать. Ожидание было мукой. Я с пересохшим ртом ждала, что он скажет. Наконец он заговорил.
– Это все так… Я не знаю, что сказать.
– Ты мне веришь? – спросила я.
– Хотел бы.
– Но не получается?
– Просто это вроде как шок, понимаешь?
Я раздвинула волосы на затылке и показала ему пластину, установленную Редмондом. Было такое ощущение, будто я демонстрирую ему самую интимную часть моего тела – гораздо более тайную, чем половые органы. «Это я, – говорила я ему. – Вот кем я стала».
– Под этой пластиной находится мой чип.
Он ничего не ответил.
Я подняла голову и пригладила волосы.
– Если бы ты смог уговорить твоего деда отступиться от того партнерства правительства и «Целей»… Если бы ты убедил его, насколько это будет ужасно, заставил понять, что он посылает этих ничейных несовершеннолеток на смерть… Разве он не захотел бы от этого отказаться? – выпалила я.
Мне так хотелось надеяться, что я могу иметь все: и правду, и Блейка!
Есть небольшая вероятность того, что сенатор просто не понимает, что задумали в «Целях». Может, он не в курсе насчет закрепленности.
Блейк не ответила ни слова. Вид у него был задумчивый и беспокойный.
– Блейк?
Он провел ладонью по лицу.
– Я поговорю с ним. Нет, постой: это ты поговоришь с ним. Ты сможешь объяснить все лучше меня.
– Правда?
– Завтра. Это суббота, он будет на ранчо. Подъезжай сразу после полудня. Там с ним разговаривать гораздо проще. Это его любимое место.
– Он не станет меня слушать. Он меня ненавидит.
– Мы будем действовать вместе. Меня он выслушает. Я его внук. – Он погладил меня по руке. – Нам остается только попытаться.
Вид у него был задумчивый. Я чувствовала, что он все еще привыкает к новому взгляду на меня.
Мы молча поели, а потом Блейк отвез меня обратно к моей машине, которая так и стояла на краю парковки.
– Увидимся завтра, – сказал он.
– До завтра.
Он поцеловал меня на прощание. Все было совсем иначе. Его поцелуй нес бремя моей лжи, которая разделяла наши губы, словно слой воска. Я вышла из его машины – и он уехал. У меня было такое ощущение, будто мои ноги вдавливает в землю стопудовый груз.