— Зря ты к Рубину обратился. Мы с того года уже своих инструкторов имеем, — сказала Татьяна. Поехали с нами. Получишь второй, а может быть и первый.
— А разве можно так быстро? Только третий и сразу первый.
— Да хоть КМСа, только норматив выполни, а по стенкам наползал ты достаточно. Да и на горки наши походил. Три восхождения есть по категории 3-б. О! Посмотри, какой у тебя год стоит.
Я посмотрел. 1976 год.
— Вот блин… Запись недействительная. 16 лет мне было тогда.
— Рубин не разобрался. Мама твоя не сказала, а сам он на твой год рождения внимания не обратил. Так что, хочешь разряд, поехали.
Вот я и скатался туда вместе с ними и привёз первый разряд.
Глава девятая
В самом конце лета съездили в деревню, собрали картошку. До этого года я ездил к бабушке с дедушкой на всё лето, сначала, чтобы они за мной приглядывали, потом помогать по хозяйству. Это лето у меня у меня так заполнилось, что я и не вспомнил про деревню.
Уборка картошки прошла быстро и весело. Кроме нас с мамой приехала тётка Галина с мужем, дядя Гена с женой. Управились за три дня и устроили застолье с живущими рядом родственниками, соседями, песнями и плясками.
Ох как пели наши предки! Даже без гармошек и баянов! В три, четыре голоса… И украинские и русские песни. У бабушки был высокий, приятный голос. Я и в детстве любил эти песни, а сейчас я сидел за столом и «таял».
Естественно, я пробежался по «старым» местам, которые сейчас были действительно теми, которые я помнил, а не такими, какими они стали в последствии.
Всё течёт и всё меняется. Деревня тоже, начиная с девяностых, стала меняться, как внешне, так и внутренне. Стали запирать замки, уходя из дома, потому что появились воры. Раньше, почти все, друг друга знали и домов не запирали. Палочку вставят в петлю для навесного замка и пошёл на огород или в магазин. А в девяностых везде появились «наркоманы». Слово то какое дикое… И пошло-поехало.
А сейчас я бродил по деревне и чуть не плакал от умиления и жалости к ней, той молодёжи, что ещё только родилась и которая сопьётся, скурится и скурвится, не выдержав перестройки умов. Я остро почувствовал, что наше поколение — последнее счастливое поколение СССР. Но в девяностых на нас ляжет вся тяжесть последствий государственного переворота.
Вечером перед отъездом домой я подсел к дяде Гене, курившем на скамейке под тополем.
— Дядь Ген, а что будет, когда умрёт Брежнев?
— Да… Ничего не будет. Выберут кого-нибудь…
— В едином порыве? — Спросил я.
Геннадий Николаевич отставил сигарету и посмотрел на меня. Он стал членом партии и парткома Приморского Морского Пароходства.
— Генерального секретаря выбирает политбюро. Там всё несколько сложнее. А что вдруг тебя это озаботило? — Усмехнулся он.
— Да так… Озаботился сохранением «линии партии». Партия наш рулевой? Вдруг повернут не туда…
— О, как? Сомневаешься в разумности руководства?
Он загасил сигарету и посмотрел на меня с удивлением. Он был умный и грамотный. Сейчас он возглавлял вычислительный центр пароходства, а впоследствии возглавит отдел кадров и партком. Он, вероятно, уже сейчас знал, понимал и осуществлял свою карьерную линию.
— Колебания линии были? — Спросил я и сам ответил. — Были. Никита Сергеевич…
— Миша-а-а… — он предостерегающе поднял палец. — Запомни раз и на всегда заповедь из библии: «Не поминай всуе!». Что это значит, знаешь?
— Знаю. Я и не поминаю. Я просто понимаю, что всё вдруг может измениться в любую сторону. Или к закручиванию гаек, или к НЭПу. Второе реальнее.
Дядя Гена рассмеялся.
— Ну, ты брат, даёшь… К НЭПу… Это вряд ли. Первое вероятней, если уж на то пошло. Но об этом не говори никому. Не надо, — сказал он, подражая голосу Саида из «Белого солнца…»
Потрепав меня по голове, он сказал:
— Взрослеешь.
Потом помолчал и добавил.
— Всё имеет две стороны, или конца. А то и три… Жизнь многогранна. А ты к чему этот разговор затеял?
Чуть подумав, я сказал:
— Представим… Есть несколько вариантов движения: вперёд, назад, в право, влево, вверх, вниз.
— Трёхмерное пространство? Ты о нём? — Засмеялся дядя.
— Именно. Задачка на пространственное мышление. Человека, вне зависимости от его желания перемещает по какому-то направлению. Что делать человеку?
— Приспосабливаться.
— Вот и я о том. Мне хотелось бы приспособиться к возможным, — я сделал ударение на последнем слове, — изменениям нашего строя.
— Ни хрена себе… Это на какой же, позволь спросить?
— На капиталистический.
— Тебе, что, сон плохой приснился? — Усмехнулся дядя Гена.
— Можно сказать и так, — вздохнул я.
— И что же ты от меня хочешь? Чтобы я тебя научил капитализму? — Спросил он тихо. — Ты не за кордон намылился бежать? Тогда я тебе не помощник. Это без меня. Мне и тут хорошо. Да и тебе там будет кисло.
— Не-нет, дядя Гена. Я совсем не о том. Мне тоже здесь хорошо.
— Так о чём же, чёрт возьми?
— Я хотел бы работать заграницей. Причём, не «ходить за границу», а именно работать. Например, в компании «ВьетСовПетро», — сказал я и прикусил язык.
«Мля… Её же ещё нет…» — вспомнил я.
— Какая Вьетсовпетро? Нет такой.
— Ну… В смысле, — «Зарубежнефть».
Дядя Гена покачал головой.
— Это же Московская организация. И пароходство к ней сбоку припёку. Ну да, Вьетнам мы обрабатываем. Но никакой Вьетсовпетро нет. Вьетпетро они собираются организовывать, чтобы договоры на транспортировку подписывать напрямую, а не через государства. Это да… Только год назад север и юг объединились… Там ещё наши тральщики мины собирают… В газетах же пишут. Какое «Вьетсовпетро»?
«Вот же ж… Ведь я об этом знал, но забыл», — подумал я, скривившись.
— И ещё… — Дядя Гена достал из пачки ещё одну сигарету и щёлкнул пьезозажигалкой. — Всё, что касается заграницы… — Он затянулся дымом. — Ты уже мальчик взрослый… Все кадры проходят серьёзную проверку.
— В КаГэБэ? — Спросил я.
— Кто это тут… — Пробасил дядя Саша заинтересованно и удивлённо, но не закончил.
— Вот видишь? — Сказал дядя Гена. — Не поминай всуе.
Дядя Саша присел на стоящую на траве табуретку и тоже закурил.
— Что это вы тут?
Да, вот, Мишка хочет нефтедобычей заняться. Спрашивает где потом работать можно, чтобы заграницей.
— Нефть? Заграницей? На Кубе только… Но там америкосы… Расхерачат они эту Кубу. И даже мы не пикнем.
— Са-а-аша, — раздался голос тётки. — Иди сюда.
— Молчу-молчу, Галочка.
Дядя Саша ушёл в темноту.
— Ты, Миша, делай всё сам. Тихо. И ни с кем не советуйся. Но помни, нефть, это геология, а геология, это разведка недр, а разведка, это тайна. Геологи дают подписку о неразглашении. Ты можешь стать не выездным.
Он потрепал меня по волосам.
— Хочешь заграницу посмотреть, иди в ДВИМУ на штурманский или механический. И опять… Вьетнам очень бедная страна. Представляешь, что там осталось после американских бомбёжек. Да и вообще… Вся Юго-Восточная Азия, — такая дыра… Даже Сингапур. И везде жарко, Миша. Жарища-а-а…
— Зато комаров нет, — усмехнулся я.
— Ну да, комары там похилее будут.
Он пошевелил ногой ведро с «дымокуром», без которого на улице вечером находиться было невозможно.
— Докладывайте, полковник.
— Особо докладывать нечего, товарищ генерал. Как говориться, до седьмого колена… Парень, как парень. Учится хорошо, но может учиться лучше. Настойчивый. Английский в восьмом классе с двойки вытянул на четвёрку. Сейчас лучший в классе.
— Что так вдруг? Сам?
— Пришла новая преподаватель и понаставила двоек. Заинтересовала в общем…
— Понятно. Контакты проверили?
— Нет контактов. Сам по себе. Домосед. Школа, тренировки, дом. Любит книги. Записан в трёх библиотеках города. С третьего класса.
— Чего? — Удивился генерал.
— Нашли карточку в библиотеке на Баляева. Первая прочитанная книга — «Голова профессора Доуэля» Беляева. В 1970 — ом году.
— Уникум. Фантазёр?
— Именно так. Всё, как у всех. Очень любит борьбу, но опять же, не побеждать, а выдумывает приёмы и контрприёмы. В восьмом классе посещал одновременно с САМБО секцию классической борьбы. Я говорил с тренером. Перспективно боролся, но остаться в секции отказался. Зато в САМБО использовал приёмы из классики.
— Интересно. Говорят, он особый стиль борьбы преподаёт?
— Тут не понятно. Его стиль похож на симбиоз восточных стилей и САМБО в его изначальном виде, только у кого он это почерпнул, непонятно. Возможно у Полукарова в Динамо, но наши консультировались с ним… Показывали съёмку тренировки Михаила, и Анатолий Александрович не увидел там «своей» техники. И даже не вспомнил его. Тренер Городецкий, возможно, мог показать что-то из практического САМБо, но это далеко не то, что мы видим.
— Самородок? Это не реально. И не возможно.
— По вечерам у Городецкого тренирует группу Ибраев Валерий Николаевич, но Шелеста туда не взяли, а он просился.
— У Ибраева упор на ударную технику, у Шелеста борьба.
— Скорее всего, не только борьба. Видны элементы… Ударной, но он их умышленно не показывает молодёжи.
— Так пригласите к нам, пусть нам покажет. Скажите, заинтересовал. Ему лестно будет, что такая служба заинтересовалась его… тьфу ты… опытом… Какой опыт в семнадцать лет?
— Пригласим, товарищ генерал.
Мне не хватало ударной техники. Тело легко воспроизводило бросковые наработки и с трудом переключалось на удары. Помогало самбо. Я активнее и резче стал проводить захваты, используя кистевые вращения, но обычного бокса мне не хватало. И тут как-то после тренировки пришёл Валерий Николаевич Ибраев, который набрал небольшую группу ребят для, как я узнал потом, реализации его идей в рукопашном бое.
Мы знали, что его ребята отрабатывают что-то «боевое», но к себе он больше никого не брал. Я как-то остался после тренировки и хотел посмотреть, чем они занимаются, но они ничего не показали.