«Контора» в те времена отбирала кадры о-го-го, как.
Честно говоря, я едва не завалил некоторые тесты. Слишком неадекватная реакция была на них моей головы и тела. Не юноши, как говориться, но мужа. А пытаться сойти за молодого, у меня не получалось. Заступилась главный специалист — психиатр Марина Поляченко, сказав, что «реакции интересны и мы должны наблюдать их не в тестовых режимах, а в режиме психологической подготовки».
И вот, подготовка, наконец-то начнётся. То есть, не подготовка физическая и профессиональная, а всё это вместе с психотренингом. Я помнил, на сколько мне тогда было тяжело, но сейчас я ничего не боялся, потому, что всё то, что мне сейчас намеревались привить, помнил и уже на себе новом протестировал.
Помнится, когда на экраны вышел фильм «Брат», где Бодров в критических ситуациях повторял детский стишок, многие воспринимали его забавным заскоком бывшего спеца, но я то знал, что это психофизическое воздействие на организм в стрессе плюс ритмический расчёт времени. У режиссёра имелись знающие консультанты. И это были совершенно закрытые технологии подготовки бойцов спецназа госбезопасности.
Я был готов всё это пройти заново. Повторение — мать учения. Да и подлатать память и привить отсутствующие у этого тела рефлексы не мешало.
До горного лагеря вела хоть и грунтовая, но вполне приличная, дорога, поэтому снабжалась база вовремя и, по этим временам, очень хорошо. Двухэтажный корпус бывшего санатория давал необходимый минимальный комфорт и соответствовал санитарно-гигиеническим требованиям.
По результатам тестирования нас разбили на группы по семь человек и начались тренировки. При каждой группе находился инструктор психолог, контролировавший наше самочувствие и корректировавший наше психологическое состояние.
Говоря языком будущего, он формировал нашу мотивацию, переключая наше индивидуальное сознание, зацикленное на собственном эго, на задачи общие и даже государственные.
Сейчас я лучше понимал инструктора, возбуждавшем в нас, скажем так, неприязнь к врагам нашего государства и империализма в целом.
Группа мне досталась крепкая, выносливая. Я себя вымуштровал за три года по максимуму. Бегал марафоны с выкладкой по сильно пересечённой местности, нырял, много плавал. Обладая техникой цигун, я сильно развил свои лёгкие и достиг задержки дыхания на вдохе-выдохе трёх минут. Это когда делается долгий вдох и долгий выдох. При гипервентиляции лёгких моя задержка дыхания под водой без потери сознания составляла четыре минуты.
В высокогорье это пригодилось. Я растягивал вдох выдох при беге и не терял силы и группа это оценила. Все ребята были явно постарше меня, а я знал, что курсы предназначены для уже окончивших вузы. И хоть спрашивать о возрасте не разрешалось уставом, все понимали, что я несколько моложе их и поначалу нервничали, так как прохождение группой программы обучения, ложилось на итоговую оценку каждого.
В общем, я не подкачал.
— Ваши реакции, Михаил, уникальны. Это не говорит о том, что они лучше или хуже, — сказала Марина Гавриловна, — но они выпадают из наших схем. Я не могу спрогнозировать ваше поведение и не готова рекомендовать вас для службы в войсках специального назначения. Нам нужно больше времени… Поймите меня правильно…
— Я понимаю, — сказал я несколько расстроено. — И что сейчас?
Поляченко рассмеялась.
— Будем работать дальше. Ваши результаты хорошие. Просто вы необычайно быстро осваиваете техники.
— Я давно занимаюсь самовнушением и медитациями…
— Я помню. Мы разберёмся, вы не переживайте. Вы же ещё студент, вот и учитесь. Это этим ребятам завтра на войну, а вам пока…
Но в целом я чувствовал себя отлично и вновь заряженным знанием своего тела.
Глава двенадцатая
Всё шло не так, как я предполагал.
Изменив своё отношение к жизни, я изменил круг друзей и единомышленников. Приятельские отношения с одногруппниками вели к знакомству с их друзьями и некоторые из них стали потом моими друзьями. Настоящими друзьями. А сейчас этого не происходило.
Я знал, что где-то живёт мой будущий друг Олег Выходцев, но он про меня ещё и знать не знал, потому что с его другом Баскаковым Александром, мы не находили общий язык. Слишком разные у нас с ним были темпераменты.
Раньше Сашка дал мне первые уроки игры на гитаре, а сейчас мне это было ненужно. Я и сам играл и пел неплохо. Мы даже с ним неожиданно для меня стали соперниками.
Сашка отлично играл на гитаре и пел песни Битлз, и когда на первом Шикотане он привлекал всех своим исполнением, я играл и пел более лирические песни из репертуара групп: «Воскресение», «Машина Времени», Юрия Антонова. Некоторые ещё и не вышедшие, но я не собирался присваивать их. Я честно говорил, чья песня, а на вопрос, почему не слышали, разводил руки.
И получилось так, что девушек вокруг меня собиралось всё больше и больше. Всё-таки, Битлз слышали все, а те песни которые пел я, нет. Сашку это бесило. У него имелся, я знал это, комплекс неполноценности из-за его не очень симпатичной внешности, а я и «тогда» был комплекцией «ничего себе», а сейчас я раскачался «о-го-го себе», и в свои восемнадцать тянул на все двадцать. Да и внешне был не урод. Вот он и ревновал. У него, действительно не клеилось с девушками. В отличие от меня.
И вот как-то на втором курсе, я подошёл к Сашке и спросил:
— Слышал, у тебя есть друг сапожник. Не познакомишь? Шузы хотел бы сшить.
Сашка окинул меня несколько вызывающим взглядом.
— Он не всем шьёт, но тебе… Ты, вроде как карате преподаёшь?
Я кивнул.
— Научишь его? Он сильно хочет, но в секцию стесняется идти. У него лёгкие слабые.
— Да без проблем. Пусть приходит… Вы вместе приходите. Я в школе тренирую.
И Олег пришёл, и я был очень рад, что мы снова подружились. Он всегда пенял мне, что я не тем его тренировал, что он не мог применить каратековские навыки в драках. Я внял его просьбам, которые он ко мне ещё не обращал, и стал тренировать его, нарабатывая одну связку, на обе стороны, и силу ударов. И через год он смог навалять своим обоим дружкам сразу: Эдику Загородневу и Сашке Баскакову. Я был доволен, потому что был доволен Олег.
В той жизни мне не где было тренироваться, и я организовывал группы «здоровья» в институте. Мы потихоньку тренировались за закрытыми дверями.
Сейчас же я был загружен спортом по самую маковку, и не собирался идти по тому же пути. Однако я почувствовал, что могу потерять тех друзей, с которыми прошёл жизнь. Другие тоже, наверное появились бы, но и тех терять, ещё не приобретя, я не хотел. Казуистика…
Как-то само собой получилось, что бывшие школьники, становясь взрослыми, продолжали ходить ко мне на секцию «Самбо».
В 1981 году запретили карате, но учредили «ОКОД» — оперативный комсомольский отряд народных дружин. Вот под эгидой ОКОДА мы и начали тренироваться более усиленно, беря на себя охрану общественного порядка на торжественных и развлекательных мероприятиях института.
Как-то незаметно я стал командиром районного ОКОДА и взялся за организацию отрядов по крупным предприятиям района, а Первомайский район был промышленным и насчитывал около двухсот тысяч жителей.
Общаясь в райкоме ВЛКСМ с секретарями я как-то спросил:
— Вы знаете, товарищи, что в Калининграде ещё в 1971 году построили молодёжный жилой комплекс?
— Это как? — Спросил кто-то из секретарей.
— Молодёжь сами себе построили дома с комплексом учреждений: детским садиком, библиотекой, магазинами, аптекой. Мы ведь тоже можем построить сами себе жильё.
И я рассказал, как мы в 1989 году построили себе дом. Как мы ходили на субботники на КПД и ЖБИ и выпускали продукцию сверх плана, зарабатывая «фонды», как соревновались за выход в стройотряд, как сами строили дом, и сколько полезного за это время сделали комсомольцы и молодёжь.
К тому времени у нас с женой было уже двое детей и мы получили трёхкомнатную квартиру.
Комсомольцы потащили меня к первому секретарю райкома партии Юрию Михайловичу Копылову, и мне пришлось уже подробно рассказывать, что и как сделали комсомольцы в Калининграде и что можно сделать здесь.
Дело в том, что деньги на капитальное строительство у многих крупных предприятий имелись, имелись и планы, не имелось фондов на строительство, то есть — строительных материалов и строительных бригад.
Юрий Михайлович заинтересовался и попросил нас составить план мероприятий. Я посмеялся «про себя». «Ну как же партия или комсомол без „плана мероприятий“?» Но тут я был с ним солидарен. Подписанный план — это уже документ.
Примерно через месяц в спортзал вечером зашла директор школы и сказала, что звонили из крайкома партии и просили меня зайти к третьему секретарю.
Павел Николаевич встретил меня озабоченным, но поднялся и поздоровался за руку. Мы не виделись с ним два года, и он с любопытством рассматривал моё окрепшее тело.
— Силён ты брат, закручивать народ, — сказал он наконец. — Ты в курсе, что сейчас твориться в комсомольских рядах?
Я был в курсе, но пожал плечами.
— Молодёжь кипит, просит в руки лопаты. Они готовы в рукопашную сровнять горы под строительство нового дома.
— Но это же хорошо… — сказал я, — или нет?
— Хорошо-то хорошо, но где столько взять лопат? У нас же плановое хозяйство, Михаил.
— Всё просто, Павел Николаевич, — сказал я.
— Да? — Удивился третий секретарь.
— Надо создать молодёжные жилищные кооперативы и дать им возможность копать и строить.
— У молодёжи нет денег, — возразил Чернышов.
— Пусть предприятия выдадут займы, под гарантию отработки. Текучести кадров не будет.
— А строительные фонды? — Грустно спросил третий секретарь.
— Пусть молодёжь вырабатывает дополнительные материалы, и простые работы строительные работы выполняет сама. В нашем плане всё это есть.
— Но это же… Организовать как-то надо…
Я усмехнулся.