— Не побоюсь этого слова — «вредительства». Мы ежегодно теряем на севере и в Сибири в топях и болотах технику на миллиарды рублей… Только потому, что кому-то проще отчитаться, что техника ушла в район добычи, или разведки, а то, что она тут же утонет, никого не волнует! Ещё, сука, пришлют!
Члены Политбюро ЦК и приглашённые министры вздрогнули.
— Прошу извинить, товарищи, но это «раздолбайство» пора прекращать. Неужели нельзя выехать по зимнику? Где наш партийный и народный контроль, товарищи?! И так по всем отраслям. Закупаем технику за валюту, тут же гробим или зарываем в землю. Статью 69 УК СССР никто не отменял. Вредительство, напомню, это действие или бездействие, направленное к подрыву промышленности, транспорта, сельского хозяйства, денежной системы, торговли или иных отраслей народного хозяйства… От восьми до пятнадцати с конфискацией… Будем карать, товарищи…
Глава двадцать девятая
— Вы сегодня, Юрий Иванович, были в ударе, — покачивая головой, произнёс Гришин.
Они вдвоём сидели в ореховом кабинете в здании секретариата ЦК на Старой площади.
— Да я как увидел сонные лица, меня едва «кондратий» не схватил! Думаю, или я их пошлю, или…
— Сейчас жалобщики пойдут, но… — Гришин успокоительным жестом остановил Дроздова, — всё правильно сделал, Юрий Иванович. Я бы этих голубчиков… И правильно поставил вопрос о заслушивании на ближайшем бюро Миннефти Мальцева и Минфина о выполнении плана финансирования отрасли и поставок.
— Я тут подумал… У нас с восемьдесят пятого танки Т-80 модернизированные в серию пошли. С неплохими арктическими турбореактивными двигателями. Более тысячи штук выпустили.
— Детище Устинова?! Говорят, у них были существенные недостатки… Надо бы на завод съездить… И, что, про танки? Извини, Юрий Иванович…
— Недостатки выправили… Мы с коллегами посовещались… Наши техники считают, что вместо того, чтобы топливо жечь и ресурс дизелей расходовать в круглосуточном режиме зимней эксплуатации, лучше использовать танки вместо тягачей. И вот мы подумали… А не устроить ли «арктические» учения арктическим двигателям? В Тюмени и в Сургуте? Приписать их к партиям разведочного бурения.
— А если утопят и эти? Они же дорогие…
— Если и танки утопят, то надо разгонять нашу армию и сдаваться империалистам, — сказал, глядя на Гришина исподлобья председатель КГБ СССР. — Пусть планируют рейд по-военному. Задействовать стройбат, сапёров. Пусть тренируются защищать нефтепромыслы.
— Пусть тренируются «на кошках»… — Задумчиво произнёс Гришин и легонько постучал тыльной стороной карандаша по столу.
— Что вы скажете, Юрий Иванович, если мы поручим вам надзор и контроль над нашей промышленностью?
Дроздов нахмурился, и чуть склонив направо голову, посмотрел на генерального секретаря.
— Я понимаю, Виктор Васильевич, о чём вы говорите… Но мы и так контролируем и надзираем…
— Понимаешь, Юрий Иванович… Мы с тобой уже говорили на эту тему год назад… Перед пленумом, помнишь? Прогнила система партконтроля за промышленностью и народным хозяйством. Бюрократия в ЦК жуткая. Секретариат разросся. Они вообще перестали что-либо решать. Только бумажки перекладывают. Вопросы зависают… И ответственности никакой. Ты сам мне докладывал… Двадцать процентов от поданных заявок… Приняты решения… И то… Какие решения? Забалтываются и кладутся под сукно интересные предложения. И оставлять без присмотра министерства никак нельзя. Скурвятся.
— Я понимаю, — повторил Дроздов. — И согласен, если только с надзирательными полномочиями передадутся и распорядительные.
— Это естественно. Расширяйте штат комитета…
— На всех крупных предприятиях тогда вводим должность заместителя директора по экономической безопасности с полномочиями внутреннего аудита, с созданием соответствующего управления или департамента. Без этого никак…
— Конечно, Юрий Иванович. Обязательно с подчинением «комитету».
— Передаёте «бразды правления»? — Усмехнулся Юрий Иванович.
Гришин усмехнулся.
— Я? Пока нет. Партия наш рулевой, как в песне поётся. Думаю, так она станет рулить, а не тормозить. Всё остаётся, как и прежде… За ма-а-аленьким исключением. Секретариат ЦК станет заниматься партийным контролем, и перестанет подменять собой министерства… Да и вы… Остаётесь членом ЦК партии и Политбюро. Связующее звено, так сказать…
— Шучу-шучу, Виктор Васильевич… Понятно всё. Парткомы заслушивают руководителей, совещаются, принимают решения, и направляют в ЦК. ЦК сравнивает с нашими…
— Совершенно верно. Тяжело будет. Справитесь?
— Честно говоря, не знаю, — вздохнул Дроздов. — Учиться придётся.
Я ехал на служебной машине с водителем. Шёл вечно моросящий дождь. Я дремал, когда машина вдруг стала притормаживать. Открыв глаза, я спросил:
— В чём дело?
— Впереди авария, сэр.
Через мокрое стекло проблёскивали маяки полицейских машин и аварийные сигналы впереди идущей машины. Так было положено по правилам. Мы наконец-то встали. И тут же автоблокираторы дверей щёлкнули, и все двери одновременно распахнулись, впустив ввалившиеся крепкие тела.
— Не понял, — сказал я, чувствуя, как мои руки попадают в стальные капканы наручников.
С водителем нападающие церемониться вовсе не стали. Громила спереди сразу, едва открылась дверь, двинул его кулаком в левую скулу, сопроводив удар всем весом упавшего в кресло тела.
Голова моего водителя так дёрнулась вправо, что я засомневался, что у него нет перелома шеи. Его тело мертвецки обмякло.
Сидевший справа от меня громила, закончив крепить меня к наручнику, пропущенному через карман и пристёгнутому другим концом к его поясу, прихватил водителя за голову и удержал от падения.
Передний отстегнул ремень безопасности водителя и мощным рывком перетянул водителя на пассажирское сиденье, передав его под контроль левого заднего громилы, а сам выскочил под дождь и пересел за руль.
Я успел сосчитать только до двадцати, а мы уже двигались, объезжая три, «нашедшие друг друга», автомашины. Я вскоре потерял сознание, потому что мне надели на голову мешок, дурно пахнувший химией, и я отключился.
— Судя по ротополостному сканированию и останкам, — это Джон Смит, господа, — проговорил эксперт. — Труп вашего зятя очень сильно обгорел, а от водителя вообще почти ничего не осталось. Алюминиево-магниевый сплав, из которого сварен бронекорпус автомашины, очень хорошо горит, как оказалось… При столкновении с ржавым железом… Совпали три условия, и от машины осталась горка пепла. И от Джона, сэр.
— Что за чушь? — Спросил Алан.
— По словам очевидцев, ехавших сзади, из-под капота машины Джона вдруг вылетело пламя, она вильнула и врезалась в стоящий на обочине экскаватор. Ржавый экскаватор, сэр. Алюминиевый капот не окрашен, сэр, а полирован. При ударе о ржавое железо алюминий самовозгорается, если среда горючая, сэр. Похоже, пробило бензопровод. Три фактора, сэр. Алюминиевые детали окрашивают, если предполагаются соприкосновения с железом. Алюмотермическая реакция… Температура горения достигает двух с половиной тысяч градусов, сэр. Это температура тестирования атомных реакторов. При такой температуре возгорается вода, сэр.
Алан смотрел на фотографии и на его лице был написан ужас. От машины, на которой ехал муж его дочери, ничего не осталось. Сгорел даже корпус двигателя и многие стальные детали. Не расплавились, а сгорели.
— Свидетелей допросили с пристрастием? — Спросил Алан следователя.
— Очень уважаемые люди, сэр. Семья из пяти человек. Глава семейства — вице-президент банка. Правда, жена и дети спали и ничего не видели до взрыва.
— Был взрыв?! — Удивился Алан. — Так, может быть…
Эксперт и следователь одновременно отрицательно покачали головой.
— Что я скажу, Элле? — Простонал Алан. — Бедная девочка…
Я очнулся с тем же пахнущим химией мешком на голове. Голова кружилась, но уже «не спалось». Кроме вызова сонливости препарат подавлял волю. По крайней мере, я чувствовал его влияние на мои потребности организма. Ни есть, ни пить, ни чего-либо иного мне не хотелось. Мне и так было хорошо. Однако я чувствовал, что мочевой пузырь вот-вот лопнет.
— Сейчас обоссусь, — сказал я.
— Я тебе обоссусь, — сказал кто-то и ткнул меня в бок.
— Ты дурак, что ли?! — Простонал я. — Я же сейчас лопну…
Я понял, что нахожусь в чужой машине. Да и сиденья отзывались излишней плотностью.
«Да, Шелест, к хорошему привыкаешь быстро»., — подумал я. — «А когда в „Волгу“, или в „Москвич“ пересядешь? Что скажешь? Верните меня взад?».
Я засмеялся.
— Ты смотри, Бил… Он смеётся…
— Всё, парни, кто-то сейчас поплывёт вместе со мной, — сказал я и расслабился.
Громко зажурчало… Кожаное кресло быстро превратилось в озеро.
— Сукин сын! — Вскричали оба охранника и попытались привстать, схватившись за передние сиденья. Я понял это, так как водитель возмущённо вскрикнул:
— Бил, млять, я же рулю.
Привстать с заднего сиденья без помощи рук очень проблематично, но упираться в мокрое сиденье руками кому хочется? Вот я и высчитал, что они их поднимут…
Мои руки двинулись вверх, вслед за цепями наручников, вытягивая за кольца из рукавов стальные спицы. Перевернув каждую остриём в сторону «привставших», я вогнал их каждому в сердце. Оба застонали…
В правом сердце задерживаться я не стал, а, выдернув спицу и подтянув уже мёртвого громилу к себе на колени, я сунул смазанное кровью остриё тонкой проволоки в замок левых наручников, и они ослабли.
Не снимая мешок с головы, я махнул левой рукой из-за сидящего на моих коленях мертвеца и почувствовал, как левая рука куда-то уткнулась.
Одновременно правой рукой я сдёрнул мешок и увидел, что спица торчит в левой глазнице водителя. Мне его даже стало жалко. Он ведь уже остановился на обочине, планируя меня выпустить «до ветру», а я, такая сволочь, взял и сунул ему спицу в глаз. Да глубоко так сунул… Вытащить её я не смог, поэтому взял в левую руку всё ту же правую спицу и открыл ею правый наручник. Кончики спиц были чуть приплюснуты, поэтому наручник щёлкнул привычно быстро.