Да, во мне кипели гормоны и крышу сносило от урагана мыслей и чувств, которые я умом пытался контролировать, но удержать не мог, ни тело, ни эмоции. Вот и грузил я себя то спортом, то учёбой, то факультативом. Хотя… На факультативе я отдыхал. Всё, что нам рассказывали, я это знал. Факультатив мне был нужен по нескольким причинам: контакты в райкомах, в ДОСААФе, получение де-юре имеющихся у меня навыков, формирование и подготовка разведаппарата, и дальнейших отношений по принципу скаутских организаций с теми, кто не войдёт в разведаппарат и пятое — формирование ближнего круга.
Контакты в парт органах давали шанс пойти по партийной линии, если комитет отторгнет меня.
В той жизни я был серой мышкой, которую воспитала система, а здесь я уже сам, переделывал систему. Как воспримут кураторы мою инициативу, кто знает? Хотя, надежда на то, что они примут это, за продолжение вложенных ими же «инстинктов». Но, вряд ли. Система не любит ничего, что слишком. Даже если это — слишком хорошо.
Зная это, я «нырнул в тину». Факультатив работал. Я пропускал некоторые его занятия, под разными предлогами. С трудом сдавал зачёты. И даже имел по этому поводу разговор с военруком. По учёбе я нахватал двоек, некоторые исправил, некоторые портили картину успеваемости. Потихоньку влился в хулиганскую жизнь класса, и даже помог сорвать урок химии, незаметно для химички подменив ингредиенты для опыта.
Класс после этого оттаял полностью, но меня от меня затошнило.
Я стоял в коридоре перед кабинетом химии, пока Татьяна разбиралась, что произошло, а ко мне подошла Ира Новикова.
— Ты, Миша, зря пошёл на это.
— На что? — Спросил я.
— На это… — Выразительно посмотрела на меня Ира.
— Это не я, — сказал я, потупив глаза.
— Ты зря сделал это. Они, — Ира показала на сбившихся в кучку пацанов о чём-то шушукающихся и поглядывающих на нас с Ириной. — Они малолетние балбесы, а ты вроде бы стал взрослеть. В их глазах ты может быть и поднялся, но в моих упал.
Она посмотрела на меня снизу вверх с прищуром и сурово. Иришка училась очень хорошо и слыла тихоней, но всегда мужественно давала отпор любому классному хулигану. Я скривился и опустил взгляд.
— Да… Это я погорячился. Больше этого не повториться. Обещаю.
— Я очень на это надеюсь, — произнесла она учительским тоном.
Я улыбнулся.
— Ты станешь учителем, Ира, — не выдержал я.
— Вот ещё! — Фыркнула она. — С чего ты взял? Каким учителем? Чтобы вот это всё… — она махнула рукой на «гудящий» в коридоре класс и покачала головой.
— Хорошим учителем, Ира. Русского языка и литературы.
Я знал это точно. Ира стала учителем русского языка и литературы. Очень строгим учителем. Но справедливым. Я даже как-то был приглашён ею на урок «мужества» и рассказывал её пятиклашкам про «Родину».
— Не уводи разговор в сторону, — погрозила она мне пальцем. — Помни, ты мне обещал.
— Помню, Ира. Занесло что-то… Извини.
— Ха! Извини… Татьяне сейчас класс мыть придётся. А то и ремонтировать. Шёл бы помог, лучше.
— Поймёт же, что это я…
— Вот и пусть… Иди-иди. Как пакостить…
Она дотолкала меня до открытой двери, из которой всё ещё вытекал дым и впихнула в кабинет.
— Вот, Шелест вам хочет помочь, Татьяна Валентиновна.
— С чего бы это? — Спросила химичка.
Халат и резиновые перчатки Татьяны были запачканы в копоти, на лице надета прозрачная маска.
— Так, — сказал я, разводя руками.
— Что это было, Шелест? — Спросила химичка хищно.
— А я знаю? — Спросил я. — Вам помочь?
— Если это ты… убью.
— Это честно не я, Татьяна Валентиновна.
Новикова пнула меня коленом под зад и закрыла за мной дверь.
Глава пятая
Закончилась зима. Побежали ручьи. Лес раскис, и наши в него «разведвылазки» прекратились. Мы с толком использовали на удивление снежную зиму для тренировок по выживанию и приобретения навыков перемещения разведгруппы в зимних условиях. И даже провели что-то похоже на «Зарницу» с ориентированием, захватом крепости и флага. К слову, помогли военнослужащие, стоящей тут же на сопке воинской части.
Один раз мы выезжали на поезде «Снежинка» покататься на лыжах в Тигровую Падь. Очень неплохо провели время. Брали с собой родителей. Мой папа очень хороший лыжник, хоть и не занимался в секциях, но с детства и до армии участвовал в разных соревнованиях и с удовольствием присоединился к нашему факультативу.
— Вот это молодцы, — сказал он, когда я ему сообщил о нашей поездке. — В кои веки сын отца в лес вытаскивает. Дожил наконец…
Он потрепал меня по волосам. Отец — страстный любитель природы, в детстве постоянно таскал меня с собой то за грибами, по просто так, а я лес не любил. Не любил ходить. Красоту нашей тайги не понимал.
Сейчас я воспринимал окружающее пространство совсем по-другому. Помнится, такое мировосприятие возникало, когда я в той жизни возвращался из командировок: то из долгого морского рейса, то из горячих точек, то из-за границы. Но это происходило, когда я уже стал взрослым, а сейчас мне было шестнадцать. А нет, уже семнадцать. Но всё равно. В этом возрасте я был, не понятно почему, пожизненно глуп, и не понимал элементарных жизненных вещей.
Я не думал, как тяжело родителям даже одеть меня в болониевую куртку не советского качества. Болонь в СССР был твёрд, особенно на морозе, как сам СССР.
А мама, где-то «выцыганила» мне японскую куртку… Правда коричневого цвета. В топе был синий цвет. Сейчас это называется — пуховик, но в моей куртке пуха не было это точно. Они продавались, скорее всего, в нашем «бонном» магазине для моряков «загранплавания». И как моя мама мне купила такую куртку… это был большой секрет за большие деньги.
Вообще с «фирмой» во Владивостоке было одновременно и просто, город портовый, и сложно. На «балочке», как называли барахолку, ОБХСС ловил жен моряков пачками. А потом вербовал их мужей и любовников.
ОБХСС отдела милиции управления внутренних дел Приморского края по водному транспорту жировал. Во всех смыслах. И по реализации, и по агентурным сообщениям. Они могли себе позволить «глубокую разработку объекта» под контролем конторы, будучи их агентами, чем и пользовались, прикрывая нужных им «снабженцев».
Контора «дурой» не была никогда и фиксировала всё и всех. Документировала, как говориться.
Но это я отвлёкся. Пока я ещё маленький, и думаю совсем о другом. Мне тягаться с ОБХСС? Не дай боже. К этому времени система МВД воспитала настоящих борцов с коррупцией, в смысле — взяточничеством. Это только водный отдел МВД шиковал под крышей КГБ, а другие пахали как «савраски». Но это моё личное мнение.
Вроде, как, к сожалению, для «конторы», город Владивосток был закрытым городом, и тут не могли появиться шпионы в принципе. Но… Они появлялись… В виде наших, завербованных «там» моряков. Их ловили пачками. Чаще это были курсанты ДВИМУ.
Психика редкого советского человека выдерживала увиденных вдруг в магазине сорока видов разных колбас, или сыров, изобилия мяса и других продуктов. Это мы в две тысяче двадцать первом году понимаем, что не всё что блестит — золото, а тогда… Обывателю башку сносило сразу и вербовать его можно было тут же в супермаркете, но до этого ЦРУ не допёрло. Тупые… А может быть и нет… Вербовка «на колбасе», это ещё тот «хит», но идеологической основы не несла.
К маю я, с помощью мамы, пошил сорок пять камуфляжных костюмов. По моим эскизам и выкройкам.
И мама и бабушка хорошо шили. Мама закончила курс кройки и шитья, бабушка… не знаю, как научилась, но обе шили… ого-го себе. Это называлось — подрабатывали.
Бабушка в деревне обшивала всех, мама обшивала знакомых. Я, с малолетства привыкший к стрёкоту швейной машинки, шил своим «медведям» штаны и рубашки, понимал принцип «выкройки», и легко нарисовал нужный мне костюм.
— А… Карманы… Не нужны?
— Может быть потом… Не знаю где и как. Протачивать потом…
Мама погладила меня по голове, что делала очень редко, почему-то. Папа был строг, но мама была умна.
— Да мы это прострочим в… шесть подходов.
— Мам, я бы хотел сам…
Я сшил самостоятельно сорок восемь спецкостюмов из тонкого зелёного брезента. Куртки геологические, называемые в народе — «энцефалитки», ещё купить можно было, иногда, но штанов не имелось в продаже — точно.
Я пытался сделать ткань — камуфляж типа «цифры», но не получилось, поэтому я прокатал по закупленному мною брезенту «обычное лето», сделанное из большой консервной банки, оклеенной линолеумом с нужным рисунком.
К тому времени я уже пришёл к многокрасочной печати своих трафаретов, которые я рисовал аж с шестого класса. И это всё правда.
Просто, я сейчас, в девятом классе, вернулся к тому, чем занимался в пятом. Единственное что я изменил, это принцип печати и технологию.
С помощью трудовика я соорудил деревянный печатный станок. С его помощью мы прокатали всю купленную мной ткань три раза. Я так прорисовал барабаны, что соединительная трёхцветная кромка не замечалась. Типографской краски у нас было много.
К майским мы смотрелись красиво. Я сразу настоял на общей форме, эмблемах и знамени факультета и не отпускал их изготовление на самотёк. Что-то, например форму, сделал сам, но не сказал об этом никому. Даже в райкоме. Райком ВЛКСМ оплатил форму из своих средств пошивочной мастерской на Строительной.
Просто я зашёл перед тренировкой в соседнюю дверь и спросил:
— Можно сшить походный костюм из брезентухи?
И всё. Потом я принёс уже готовые костюмы и… всё… Если знаешь, как, — это просто. Они всегда так делали. Шили сами на дому, но пропускали через ателье. Кооперативы Хрущёв закрыл… Надомников разрешил только Леонид Ильич Брежнев в 81 году…
Мы на первое мая шли двумя шеренгами, а на девятое отдельным блоком Первомайского райкома ВЛКСМ. Мы выпросили две машины, и исполняли на них «показуху».
— Трибуну проходят районные комитеты Коммунистической Партии Советского Союза и Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодёжи Первомайского района города Владивостока. В дружной связке они готовят подрастающее поколение и настоящих па