Не мудрствуя я копировал рисунок и заголовок с открыток, а текст печатал на японской портативной пишущей машинке «Brother», подаренной маме дядей Геной, работавшим в Приморском морском пароходстве.
Раньше я пытался оригинальничать, и получалась полная «Ж». С содроганием вспоминал всю жизнь стенгазету нарисованную к восьмому марта. Почему-то я решил, что если срисовать некоторые картинки из книг карикатуриста Херлуфа Битструпа и приклеить к ним фото одноклассниц, то будет и весело, и не так, как у всех.
После этой газеты девчонки со мной не разговаривали до окончания девятого класса, а некоторые и больше. Но я искренне не хотел их обидеть. А папа лишь посмеивался, и я не помню, чтобы он меня отговаривал. Тоже непонятно, хорошо это или плохо?
В этот раз газеты выходили, как у нормального советского художника-оформителя. Я много почерпнул у них в своё время, захаживая к знакомым в мастерскую с бутылкой крепенького. Раньше у меня особо не получались заголовки. Сейчас я просто «сносил» по клеточкам на ватман надпись с открытки. И не надо ничего выдумывать.
Папа, увидев газету к «Дню Советской Армии и Военно Морского Флота» удивлённо хмыкнул и развёл руками.
— Я бы так не смог, — сказал он.
Он хорошо рисовал, но как и я, не дружил с красками. Масляными в юности писал, и даже его картина сохранилась. Она висела на стене в доме его сестры в деревне. По этой причине помочь мне с газетами не мог. Как-то даже, видя, что я запорол корявой надписью уже готовую газету к новому году, он позвал мужа тётки Галины и он нарисовал мне прекрасного деда мороза и сделал отличный заголовок.
— Чего ты берёшься за стенгазеты?! — Часто говорил он. — Ты не умеешь рисовать.
Он был частично прав. Карандашом я рисовал неплохо, даже как-то на уроке в восьмом классе срисовал бумажные рубль и трёшку. Очень похоже получилось… Но ни нормальной графикой, ни техникой акварели, гуаши я не обладал. Я не учился у профессионалов, а пытался многое постичь самостоятельно. Это, конечно, было интересно, но контрпродуктивно.
Разговоры со специалистами за рюмкой давали мне гораздо больше. Очень важно знание нюансов профессии, получаемых только практикой и приходящих с опытом. Теоретика видно сразу. Полученной от профессионалов информации мне хватало на формирование «короткой легенды» или первичный подход к интересуемому объекту.
Перед летними каникулами мы ушли в «разведывательный рейд». Это был простой турпоход, но правильно организованный и мотивированный. Опять же через райком партии я «пробил» разрешение на проход группы от бухты Тихой до Горностаевского полигона.
— Там везде запретные зоны, товарищ секретарь райкома. Там плакаты везде: «Стой! Стреляю!». Та колючка, опять же. Контрольные полосы.
— Вот и пусть ваши бойцы охранения задержат группу, только не в начале маршрута, а уже у полигона.
Павел Николаевич довольно морщился под лучами обеденного солнца, падающего сквозь щели тяжёлых штор кабинета первого секретаря.
Виктор Павлович Ломакин возбуждённо прохаживался по кабинету. Начальник приморского ГРУ Николай Васильевич, он так представился, хмурился.
— Ну зачем мы… Виктор Павлович! У бойцов боевые патроны. Не дай бог что…
— Что значит: «Не дай бог, что?» — Удивился первый секретарь крайкома КПСС. — Они у вас советские солдаты, или где? Поставьте по маршруту своих спецов.
— Делать им больше нечего, — буркнул грушник. — Думаете у меня их…
Он глянул на меня и замолчал.
— Разрешите, Виктор Павлович? — Спросил я, подняв руку, и, увидев кивок, продолжил. — Мы так рассчитали маршрут, что войдём в запретную зону только на последнем этапе, у полигона. А можем и не входить. Обозначим флажками проход и всё.
Грушник хмуро посмотрел на меня и хмыкнул.
— Рассчитали маршрут они… Каким образом? Это надо ножками протопать… Да и не всё то что открыто — открыто, а сигналов не поступало.
— Мы рассчитали. С нами же будет ваш наблюдатель? Ну вот и всё… — Закончил я, увидев кивок. — Это же у нас просто поход.
Я пожал плечами.
— Вот видите, Николай Васильевич. Просто поход.
— По местам боевой и трудовой славы, млять.
— Товарищ полковник, — укоризненно протянул Ломакин.
— Извините, товарищ первый… Да где я им наблюдателя найду? — Вспылил он.
— А вы из Халулая кого-нибудь…
— Чего?! — Выпялился на меня грушник. — Какого халулая?
— Спецназа ТОФ, — проговорил я «наивно».
— Как-к-кого спецназа ТОФ? — Подавился он и закашлялся.
— В Джигите который… На русском.
Павел Николаевич тихо засмеялся, а Ломакин громко, чуть согнувшись и уперев ладони в колени.
— О-хо-хо, о-хо-хо! Вот уел он вас, разведчиков-конрразведчиков.
— Ты откуда знаешь про это?! — Воскликнул полковник.
— Пацаны говорили. В школе.
— Пацаны… В школе! А-ха-ха! — Продолжал смеяться начальник крайкома.
Полковник посмотрел на Ломакина и с тоской произнёс:
— Да как же я кого-нибудь из них дам?! Они же… Законспирированы…
— А-а-а! Не могу больше! — Чуть не плакал Виктор Павлович. — Идите все…
Все встали и уже на выходе я услышал смеющийся голос секретаря райкома:
— Вас можно-то одного оставить, Виктор Павлович?
Ломакин закашлялся и замахал на Чернышова руками.
Бежали мы ровно, перерывами переходя на шаг. Маршрут я, действительно выбрал аховый. За три дня можно и в хабаровский край уйти, при желании. Но мы без транспорта, на своих двоих, однако километров двадцать планировали делать.
Я раздал командирам групп кроки и наблюдатель насторожился.
— А что это… Они другими маршрутами пойдут? Так не договаривались…
— Пойдём караваном, но у каждой группы привал будет в своём месте и в своё время. И закладки у всех разные. Соревнование вроде… Кто больше соберёт вымпелов? Но на контрольных точках все собираются в контрольное время. Если кто потеряется на каком-то этапе, мы идём искать.
— Кто не спрятался, я не виноват, — пробурчал майор. Имени его мы не знали. — Хороший у вас камуфляж. Где взяли?
— Сшили, — просто сказал я. — Все готовы? Первый — пошёл!
Мы крутились по сопкам и распадкам, собирая вымпелы и клещей. Костюм «работал» отлично и насекомые собирались в манжетах на ногах, руках, поясе. Мошка и капельки тумана собирались на сетке накомарника капюшона. Жарко не было. Наступало сырое приморское лето. Но брезентуха, она и есть брезентуха, и потели мы изрядно. Тепло выходило через те же манжеты, в которых я вставил сетчатые «окошки». Костюм работал.
С обувью мы тоже немного «помутили», нашив на кеды двадцатисантиметровые брезентовые «краги» и намотав на них обмотки. Чтобы обувь держала голеностоп. Так мы делали, наращивая обычные коньки кожей и войлоком.
Этим СССР и был хорош, на мой взгляд. Хочешь лучше — сделай сам. Ии мы делали. Делали клюшки с гнутым пером, оклеенным стеклотканью с эпоксидной смолой, шили спортивную форму. Я сшил себе сам свои первые самбовки из дерматина. Не было страха ни перед какими преградами. Папа с дядькой домик на даче сложили из спиленных на участке лип за одну зиму, распустив их на горбыли и доски. Вот такой был советский человек. Человек труда.
— Не плохо двигаешься, — похвалил наблюдатель на первом привале, сделанном нами через три часа.
— Ритм и график, — выдохнул я. — Плюс дыхательные техники.
— Остальным-то похуже, — саркастически ухмыльнулся майор. Он чувствовал себя прекрасно.
— Другие — салаги ещё, — выдохнул я.
— А ты, значит, не салага? — Хмыкнул майор. — Вы же одногодки?
Я кивнул.
— Я много бегаю. И этот маршрут прошёл три раза, пока высчитал режим… Для них. Это же для тренировки, а не чтоб забебать.
Майор тихо заржал.
— Силён…
— А то…
Я поднабрался, потому что иногда отходил от своей группы и проверял идущих параллельно.
— Извини, майор… Вздремну пять сек… Ткнёшь в бок через двадцать минут — сказал я и уснул, услышав:
— Не могу. Я наблюдатель.
— Да и хрен…
Дальше долго шли шагом, потом снова бежали, шли, бежали. В точку ночёвки вышли чуть раньше времени. Все пять групп отозвались на контрольный крик удода, согласно регламенту: первая один раз, вторая два… Шли пятью девятками. Каждая группа двигалась двумя ромбами с двумя пулемётчиками в ближайших вершинах, то есть — в центре группы.
Я, по сути, тоже был наблюдатель и контролёр. Командиры групп выполняли поставленные задачи: находили и вскрывали закладки, руководили организацией отдыха, я наблюдал, тоже не имея возможности подсказать и помочь.
Чуть передохнув, я пробежался по группам и убедился, что всё идёт штатно: костры заглублены, дымы ползут по стволам деревьев и расходятся по кронам, отхожие места оборудованы правильно.
С отхожими местами имел место конфликт. Когда пацаны узнали, что придётся забирать с собой своё дерьмо, все отказались участвовать в рейде. Но я разозлил их специально, чтобы они не бухтели по другому поводу. Когда я сказал: «Ну, так и быть, оставим», все спокойно согласились со всем остальным. А «рогаток» в условиях рейда хватало.
Ночевали нормально. У каждого имелись: индивидуальный спальный мешок, сшитый из водонепроницаемого брезента и пенопластовый, сворачиваемый гармошкой, коврик. И то, и то было сделано мальчишками своими руками.
Утро удалось. Пошёл мелкий дождик и никто не хотел вылезать из спальных мешков. Посмотрев, как командир распихивает «бойцов», я убежал проверить другие группы. Везде было примерно одно и то же. Увидев меня, командиры работали ногами активнее, а бойцы мычали что-то сонное. Я же подходил к каждому командиру и говорил, что остальные группы уже выдвинулись.
После этого разведгруппа собиралась почти мгновенно, предварительно уничтожив следы пребывания.
Первую группу я нагнал километрах в трёх и похвалил командира. Тот молча махнул рукой, засовывая себе пальцы под рёбра и резко отпуская.
«Ага, снимает спазм, молодец», — подумал я.
Сегодня мы должны войти на территорию полигона. Ничего там секретного не было, как, собственно и охраны, но сегодня, полагаю, поставят секреты специально под нас.