— Да, у меня дома есть мальчик.
— Как его зовут?
— Коля.
— Коля. А он старше или младше меня?
— Старше. Ему шестнадцать.
— И он ваш единственный сын?
— Он живет с нами, и я отношусь к нему, как к родному сыну, но по-настоящему он младший брат моей жены.
— О, — внезапно оживляясь, говорит Юра. — Так, значит, у вас нет сына.
— Я считаю Колю своим сыном.
— Но по правде нет, — заключает Юра с непонятным удовлетворением. Румянец вернулся на его щеки. Если не знать, то в жизни не догадаешься, что мальчику только что сообщили о предстоящей ему ампутации.
8
— Значит, операцию уже сделали? — спрашивает Анна.
— Да. Что ты шьешь?
Анна оставила попытки прятать платье от Андрея. Иначе она просто не успеет его дошить, к тому же теперь все это кажется неважным.
— Вот, как видишь. Свой бальный наряд.
— Ах да, бал.
Он выглядит смертельно уставшим.
— Ужин будет готов через час. Может, пока выпьешь чаю?
— А у нас не осталось «Столичной»?
Замешкавшись на мгновение, она просто отвечает:
— Да, думаю, там еще почти полбутылки.
Обычно они открывают водку, только когда к ним приходят гости. Аня наливает пятьдесят граммов на донышко стакана, и Андрей опрокидывает его одним махом. Она вскидывает брови. Он кивает, и она наливает еще. На этот раз он не торопится выпить, медленно вращая водку в стакане.
— Спасибо, мне достаточно, — говорит он. — Можешь убирать.
Она ставит бутылку на стол. В голове проносятся мысли: «На тебя это не похоже. Наверное, у тебя был плохой день», но она отметает их и с улыбкой произносит:
— Платье почти готово. Хочешь, я примерю, а ты посмотришь?
— Да.
Она подхватывает платье в охапку и спешит в Колину комнату.
— Почему бы тебе не переодеться здесь?
— Тогда не получится сюрприза.
— Но мне нравится смотреть, как ты раздеваешься.
— Знаю, что нравится. Допивай свою водку, я выйду через минуту.
Ткань все еще пахнет новым текстилем, хотя столько лет пролежала в чемодане. Она стягивает с себя юбку и свитерок, осторожно продевает голову и руки и втискивается в платье. На секунду ее охватывает паника: платье вышло слишком узким, но Аня тут же понимает, что оно просто перекрутилось в талии. Она тщательно расправляет его. Верх плотно облегает фигуру и подчеркивает талию, а юбка достаточно пышная, как она и надеялась. Она покачивает бедрами из стороны в сторону, и юбка раздувается колоколом. Превосходно! Аня пальцами взбивает волосы. К нему обязательно нужна нижняя юбка, яркая помада, тонкие чулки и туфли на высоком каблуке. Но ничего страшного, общая идея Андрюше и так будет ясна.
Ткань приятно скользит по ногам, пока она идет к двери.
— Ну вот. Как тебе мое платье?
Он поднимает стакан, жестом показывая, что пьет за нее, выпивает и говорит:
— Чудесное! Ты выглядишь чудесно. Иди сюда.
— Осторожно, не помни юбку.
— Ничего я не помну, просто… Ты такая красивая, Аннушка. Очень.
— Давай потанцуем?
— Я не могу танцевать без музыки.
— Можешь. Раз-два-три, раз-два-три…
Они вальсируют мелкими шагами вокруг стола, за которым Коля делает уроки, мимо пианино и обратно к двери в гостиную. Он и забыл, как податливо ее тело, когда она танцует. Он вдыхает запах новой ткани, запах ее тела.
— Осторожно, не задень стол, — вполголоса говорит Аня, когда они движутся к окну. Точнее, почти не движутся, а покачиваются, обняв друг друга. От него пахнет больницей и водкой. Она тянется к нему, касается губами щеки, находит его губы.
— Я могу опьянеть, просто целуя тебя, — говорит она и смеется.
Они продолжают танцевать. Она украдкой взглядывает на него и видит, что хмурое выражение сошло с его лица. Глаза его закрыты, шагами он не попадает в такт. Он никогда не был хорошим танцором, но так приятно его обнимать…
Хлопает входная дверь — Коля! Они отскакивают друг от друга. Дверь в гостиную распахивается, и Коля застывает на пороге.
— Что это вы делаете? У тебя платье на спине не застегнуто, Аня.
— Потому что я еще не вшила застежку.
Он замечает бутылку «Столичной» на столе и одаривает их суровым взглядом.
— По какому поводу пьете?
— Я выпил всего пару стопок, — говорит Андрей.
«Дожили, — думает он. — Не хватало мне еще перед Колей оправдываться, как перед родителями, будто мы поменялись ролями».
— Сами вечно читаете мне нотации, — ворчит Коля, — а полюбуйтесь на себя: пьете посреди бела дня.
— Сейчас не середина дня, уже седьмой час.
— Ну хорошо, пусть седьмой. Вы что, танцевали? — спрашивает он так, будто слышал о таком обычае, но сталкиваться с ним вживую ему не доводилось.
— Просто решили попрактиковаться перед балом, — отвечает Анна.
— Без музыки!
— Всегда можно посчитать шаги.
— Хотите, я сыграю вам вальс? Вы же вальс танцевали, да? — ухмыляется он, глядя на Анну, потому что знает: ничего другого Андрей танцевать просто не умеет.
— Очень мило с твоей стороны, Коля, — резко отвечает она. — Но момент упущен.
Когда они ужинают, Коля вдруг спрашивает:
— А как дела у того мальчика?
— Какого мальчика?
— Ну того, о котором ты рассказывал Ане. Которому собирались отрезать ногу…
— Коля, неужели нельзя быть немного… — начинает Анна.
— Немного что? Это ведь то, что происходит, разве нет?
— Да, — отвечает Андрей. — Ему сделали операцию сегодня утром. Все прошло хорошо.
Коля медленно кивает, затем снова набрасывается на еду. Он вовсе не бесчувственный, и Аня об этом знает. Просто у них сейчас такая манера выражаться. Коля жует и проглатывает пару кусков, а потом задумчиво говорит:
— Я бы лучше умер, чем дал отпилить себе ногу.
— Он тоже так говорил, — говорит Андрей, и в голосе его звучат незнакомые резкие ноты.
Коля быстро взглядывает на него и утыкается в тарелку.
Андрей вспоминает Юру на каталке, перед тем как его должны были отвезти в операционную. Ему уже ввели седативное, но он был еще в сознании. Возникла какая-то заминка с анестезией. У каталки стояла медсестра, держа Юру за запястье и считая пульс. Зрачки у него были расширены, челюсть отвисла. Андрей сказал ему: «Все хорошо, Юрик, я здесь, как и обещал. Все будет в порядке». Ему показалось, что мальчик пытается улыбнуться, но он не был уверен, а потом уже было пора.
Он сказал Бродской, что вернется, когда мальчика отвезут после операции в реанимацию.
— Он к вам очень привязался, — сказала одна из сестер. — Все спрашивал, придете ли вы к нему перед операцией.
Андрей отправился в рентгеновское отделение. Нужно было проверить кое-какие снимки и заказать материалы из Москвы для своего исследования. Ему пора подумать о статье, которую нужно сдать к середине будущего года. Сейчас они уже, наверное, закончили отделять мышцы. Уже показалась дистальная часть бедренной кости. Бродская оперирует грамотно. Она позаботится о том, чтобы как можно эффективнее сформировать полноценную культю из мышц вокруг костного спила.
«Кто-то рылся в этих папках — они все стоят не по порядку. Вряд ли это Софья…»
Качество проведенной операции в дальнейшем имеет для пациента решающее значение; люди этого не понимают. Все думают, если вообще задумываются о таких вещах, что отпилить ногу — дело нехитрое. А ведь именно тончайшие нюансы операции решают, будет ли у пациента вместо ноги болезненный обрубок, к которому невозможно подобрать протез, или нормальная культя, которая снова позволит ему ходить.
Ах, вот эта пластинка, которую он искал. Не слишком четкое изображение… Неужели нет снимка получше? Надо будет спросить у Софьи. Ногу, должно быть, уже отняли. Андрей никогда не использует слово «ампутант», даже наедине с собой. Если думать о пациентах в таких терминах, то недолго начать относиться к ним, как к иному виду живых существ.
— У него теперь будет фальшивая нога? — спрашивает Коля, собирая остатки подливки хлебом.
— Да. Сначала он будет передвигаться на костылях, пока рана не заживет, а потом ему подберут протез.
— Фальшивая нога… — Коля качает головой. — Интересно, а куда они убирают ее на ночь?
— Коля… — одергивает Анна.
— Беда в том, что люди говорят «фальшивая нога», а никто не думает о практической стороне дела.
«Или реальности», — думает Андрей. Потому что ни к чему об этом задумываться, пока сам с этим не столкнешься.
В наступившем молчании Коля спрашивает:
— Аня, можно мне добавки?
— Добавки не осталось. Ты все съел.
Коля тут же уходит в себя. Одним пальцем он выстукивает по столу ритм. Глаза его полуприкрыты, взгляд обращен внутрь. В наступившей тишине слышен только стук приборов Анны и Андрея.
— Хотите, я вам что-нибудь сыграю? — отрывисто спрашивает Коля совсем другим тоном, чем раньше.
— Это было бы прекрасно, — откликается Анна. — Но после того как поставишь тарелки в раковину.
— Ты знаешь, что я единственный мальчик в классе, который делает всю домашнюю работу? — замечает Коля, ловко собирая со стола ложки и тарелки, так что ни одна даже не звякает.
— Всю домашнюю работу! — повторяет Анна. — Как бы я хотела быть тобой, Коля. И, кстати, откуда ты знаешь? У вас что, опрос проводили?
— Я просто замечаю такие вещи, — мрачно говорит Коля. — В коммуналке у Левки к раковине нужно отстоять целую очередь. Там есть одна старая стерва, которая вечно торчит возле нее.
— Не говори этого слова, — автоматически произносит Анна.
— Лева поверить не может, что к нам не подселили еще одну семью. Ладно, я просто хотел сказать, что он дома палец о палец не ударяет, да его никогда и нет дома. Вот, готово. Но ты, наверное, предпочла бы, чтобы теперь я помыл посуду, а не сыграл тебе красивый ноктюрн?
— Ноктюрн, правда? Давай тогда я помою.
Это предложение мира. Сквозь открытую дверь она видит, как Коля усаживается за инструмент, разминает пальцы и откидывает голову назад: этот жест всегда напоминает ей коня, на которого накинули узду. Он не большой поклонник Шопена.