— Родители меня не волнуют, я о нас беспокоюсь, — заявляет Ирина. — С каждой неделей все хуже и хуже. Длиннее список обязанностей, больше шансов ошибиться. Везет тебе, хоть отдохнешь от всего этого в декрете. Господи, да будь я на твоем месте, я бы подумала, что умерла и попала в рай.
— Ничего подобного, ты бы умерла со скуки. А так ты совершенно свободна.
— Свободна работать всю жизнь, пока сама не превращусь в одну из полоумных городских старух, которые торгуются на рынке из-за куриных лап? Разве это свобода? Иногда мне кажется, именно это со мной и произойдет. Я буду работать, пока не сдохну. Ты можешь себе представить, каково будет таскать этих детей, когда мне стукнет под шестьдесят? А к тому времени придется заполнять еще в сто раз больше анкет. Я никогда никого не встречу! У меня никогда не будет своих детей!
Голос ее звенит от злости и обиды.
— Ирочка, не надо. Ты милая. Кто-нибудь обязательно возьмет тебя замуж, просто подожди.
— Кто? Мужчины, которые могли бы на мне жениться, погибли. А молодым — тем, кто не был на войне — подавай молоденьких девушек, зачем им такая старая вешалка, как я. Господи, Аня, сколько еще детей должно на тебе повиснуть, чтобы тебе надоело? Вели им отцепиться и отправь играть!
— Они сейчас пойдут. Вова, можешь на этот раз скомандовать вместо меня? Просто скажи: «На старт, внимание, марш!» и взмахни рукой — вот так. А вы, ребята, не двигайтесь, пока Вова не скомандует «Марш!». Я буду следить за вами и увижу, если кто-то бежит не в полную силу.
Ирина и Анна смотрят, как Вова гордо поднимает руку, готовый бросить ее вниз по Анниному сигналу. Малыши, толкаясь, выстраиваются в линию.
— На старт… Внимание… Марш! — кричит Вова тоненьким, звонким голоском, и ребята пускаются бежать. Все, кроме Маши, которая спотыкается на старте и ничком падает на асфальт, пока другие дети со всех ног мчатся к березе. Анна бросается к ней, чтобы поднять.
— Нет, дурочка, не тронь, я сама! — орет Ирина. — Тебе нельзя поднимать тяжести!
Когда Маша отдышалась, выясняется, что с ней все в порядке. К счастью, она так плотно укутана в пальто на ватиновой подкладке, шарф и шерстяной шлем, что не ударилась лицом об асфальт. Она даже не плачет.
— Умница! А теперь беги к ребятам и узнай, кто победил. Спасибо, Ирочка, я знаю, что мне нельзя их поднимать, но иногда я просто ничего не могу с собой поделать.
— Нет, можешь. Ты должна думать в первую очередь о себе. Морозовой будет до лампочки, если у тебя случится выкидыш от того, что ты подняла чужого сопливого ребенка.
— Теперь все должно быть хорошо, — говорит Анна. — Я уже на четвертом месяце.
— Неважно, все равно стоит поберечься.
Ирину интересовало все, что касалось Анниной беременности. Складывалось впечатление, что Анне предстояло родить за них обеих. Спустя три недели после того, как Ира услышала новость, она принесла красивый бумажный сверток. В нем оказалась белая ажурная вязаная кофточка.
— Ты сама ее связала, Ира?
Ирина, смеясь, помотала головой.
— Где мне! Я подкупила свою сестру. Она вяжет с такой скоростью, что только спицы мелькают.
— Она такая красивая! Он сможет надевать ее по особым случаям.
— Ты думаешь, это мальчик?
— По правде говоря, нет. Наверное, я говорю «он» по привычке, из-за Коли.
— Твой муж, скорее всего, хочет мальчика, — сказала Ирина, кивнув с видом умудренной опытом матроны.
— Думаю, ему все равно, лишь бы был здоровым. В том-то и беда с врачами; они все время видят вокруг себя болезни и страдания и как-то забывают, что обычный здоровый ребенок — это норма.
Ирина пощупала тонкую вязку кофточки.
— Под низ лучше надевать что-то теплое. Она, на самом деле, больше для красоты.
— Она великолепна. В магазине такую никогда не купишь.
Женщины обнялись. Высвободившись из объятий, Ирина будто невзначай спросила:
— Каково это, Аня?
— Ты про беременность?
— Конечно.
— Я пока не чувствую себя беременной. В каком-то смысле ничего не изменилось, и в то же время изменилось все. Еще я постоянно голодная, но когда сажусь есть, то сразу задумываюсь — зачем вообще я это делаю?
— Ты должна есть.
— Да, конечно. Но у всего теперь какой-то другой вкус.
Ирина вздохнула.
— Ну не странно ли? Всего несколько недель назад ты была такой же, как я — конечно, за исключением того, что ты замужем, — а теперь для тебя все изменилось. И твое будущее, и вообще все.
— Ага…
Она не могла рассказать Ирине, какое безумное, страшное ликование охватывало ее иногда поздно ночью, когда Андрей уже давным-давно спал. Ее дневное сознание советовало ей не быть ни в чем уверенной. У нее может случиться выкидыш — срок еще слишком маленький. Но в глубине души она была уверена. Наконец-то она будет держать на руках своего ребенка. О таком невозможно рассказать никому, а тем более Ирине.
Ветер становится еще холоднее и задувает в северо-восточном направлении. Скоро пойдет снег. Последние бурые листья сорвет с деревьев, и дети завизжат от восторга, когда за окнами сначала полетят первые редкие снежинки, потом густые снежные хлопья, и наконец начнется настоящий снегопад, первый в этом году. С тех пор, как растаял прошлогодний снег, для них прошла целая вечность. Широко распахнутыми, зачарованными глазами они будут смотреть на совершенно новый мир, а потом ринутся в него.
— Морозова создает нам лишние трудности, — ворчит Ирина, — потому что она твердо намерена вывести наш садик на «передовой край» достижений дошкольного образования. «Передовой край»! Вот я и думаю: этот край настолько узок, что как бы ей в один прекрасный день с него не свалиться.
— Об этом лучше не говорить, Ирочка.
— Так я только с тобой. Ты такая спокойная, Аня, я не понимаю, как тебе это удается.
Анна чувствует укол совести. Она всегда осторожна, даже с Ириной, а та настолько ей доверяет, что позволяет себе быть неосмотрительной. Анне и хотелось бы быть более откровенной, но это невозможно. Откровенна она только с Андреем, да и с ним она не делится всеми мыслями. Так уж ее воспитали, тут сомнений нет.
— Теперь, наверняка, организуют курсы, где будут объяснять, по каким критериям нужно оценивать рисунки дошкольников, — невозмутимо продолжает Ирина, чтобы разрядить обстановку. — И тебя, конечно, на них пошлют. Морозова всегда посылает тебя. Меня она считает тупой, как дерево.
— Она так не считает! Это просто смешно. Ты же у нас ведущий специалист по гигиене.
— Да. О мытье рук и поп я знаю все, в теории и на практике.
— Как и все мы. Пойдем, уже почти половина, пора отвести их в группу.
Андрей на собрании. На повестке дня — распределение санаторных квот. Для него это больной вопрос. К примеру, талассотерапия недавно показала хорошие результаты в лечении некоторых видов ревматизма. Но как же непросто выбить места для детей, действительно нуждающихся в санаторном лечении, тех, у кого подвижность суставов настолько нарушена, что из-за недостаточной гибкости начинают развиваться компенсаторные аномалии походки!
Теоретически основным критерием для получения места в санатории является необходимость. Но в действительности существует целая иерархия, и ее блюстители не только исключают из списка многих пациентов, которым лечение принесло бы несомненную пользу, но и яростно отстаивают собственные интересы.
Собрание бесконечно и непродуктивно. Иногда ему кажется, что он делает своим пациентам только хуже, защищая их права.
— Доктор Алексеев, я надеюсь, вы понимаете, что процедура отбора должна быть строгой и абсолютно непредвзятой.
— Естественно, понимаю.
— Мы не можем пойти вам навстречу только потому, что вы об этом просите. Ваша группа пациентов лишь одна из многих, кому также показан сорокадневный курс лечения в санатории «Красная звезда». Вам известно, что у нас сейчас проводится передовое исследование с участием детей, страдающих от возвратной пневмонии. Климат Ялтинского региона считается особенно благоприятным для пациентов с легочными заболеваниями.
— А кто у нас ответственный за случаи пневмонии? — в лоб спрашивает Андрей. Ответ ему известен, и они об этом знают.
— Руководитель исследовательского проекта — доктор Денисова.
Кто бы сомневался! Большей карьеристки он в жизни не встречал. Средних способностей врач, но блестящий администратор. Если выбор стоит так: он или Денисова, то никакого выбора нет. И все равно, просто из принципа, он поборется за свои интересы.
— Сколько коек нам выделил санаторий?
Шуршание бумаг. Обмен взглядами.
— Вы имеете в виду, на сорокадневный курс?
— Да.
— Согласно последней поступившей информации, нам выделено двадцать восемь мест в период с первого мая по десятое июня следующего года.
— Двадцать восемь! Но это же невероятно щедро! До этого «Красная звезда» никогда нам столько не предлагала. А нельзя ли их поделить между разными специалистами?
— Вы должны понять: все места выделены подгруппу пациентов. И ожидается, что именно лечение пациентов с одним и тем же заболеванием под наблюдением соответствующего специалиста даст наилучшие результаты.
— Я уверен, что смогу найти двадцать восемь пациентов, если это основное требование.
Он намерен довести дело до конца. Предположительно, единственным его оружием является наивность, а потому они вынуждены терпеливо с ним объясняться. Но он устал. Может, пора ему сдаться, и пусть Денисова забирает эти койки.
Снова шуршание бумаг. Нетерпеливые, раздраженные взгляды. Неужели Алексееву не хватает ума понять, что все уже решено?
— Я считаю, — голос говорящего звучит жестко, в обличительном тоне, — что именно благодаря инициативе доктора Денисовой нам было выделено такое значительное количество мест. И потому справедливо, что ее передовое исследование представит нашу больницу и будет проведено на лечебной базе санатория «Красная звезда».
А Денисова даже не явилась на собрание, чтобы лишний раз не наживать врагов. Эти места в «Красной звезде» ей просто поднесли на блюдечке с голубой каемочкой. Хотя, несомненно, ей пришлось немало потрудиться, чтобы заполучить их, правда, за спинами коллег.