ма. Вот отец читал прекрасно. Она помнит, каким глубоким, звучным голосом он декламировал «Сон» Лермонтова. И однако ей в сто раз приятнее слушать, как читает Андрей, чем когда ей читал отец, особенно после того, как она переросла любовь к волшебным сказкам.
— Знаешь, я бы с удовольствием послушала одну из историй из Колиной голубой книги сказок. Может быть, «Горного короля» или «Маленького Анастаса». Она стоит на полке у него над кроватью. С золотыми буквами на корешке.
— Я пойду поищу.
Она ложится, закрывает глаза и слушает звук его шагов. Колина кровать скрипнула под его весом. Ему нужно встать на колени, чтобы просмотреть полку. «Третья книжка с правой стороны», — думает она, но ничего не говорит. Так еще приятнее, когда тот, кого ты любишь, рядом, в соседней комнате, не разговаривает с тобой, а просто что-то делает и сейчас к тебе вернется.
Теперь так странно заходить в Колину комнату. Кровать всегда заправлена. И она скучает по его игре на пианино намного больше, чем ожидала. К ней привыкаешь. Она становится частью ритма твоей жизни.
— Нашел! — кричит Андрей, и потом тишина.
Анна праздно размышляет, что он там делает. Она отчетливо ощущает плед на ногах, подушку под головой. Плед немного колется. Нужно будет купить новый, помягче, но этот хорошего качества. Пледы стоят дорого. Она думает, достаточно ли денег она положила в конверт для Гали. Это все деньги, что у нее были. При первой же возможности она пришлет еще.
— Ну вот, — говорит Андрей, придвигая стул, чтобы сесть рядом.
— Что ты там делал?
— Читал дарственную надпись. Я и забыл, что раньше это была твоя книжка.
— Дай посмотреть.
Надпись маминым почерком:
Нашей дорогой Анечке от любящих мамы и папы.
7 мая 1925 г.
— Я думаю, это единственная оставшаяся книжка, подписанная мамой, — говорит Анна. — Мы сожгли так много книг.
Он кивает, вспоминая буржуйку, которую они топили книгами в самые темные холодные дни зимой сорок первого — сорок второго года. Она до сих пор где-то припрятана у Анны, «на всякий случай», так же как у нее всегда стоят банки с заготовками в буфете на кухне — «а то мало ли что». Варенье из фруктов и ягод, которые они собирают на даче, — лесная малина, бузина, черная смородина, черника, яблочное повидло. Маринованные огурцы, сушеные грибы и всегда две банки соколовского меда. Конечно, все это можно есть. Анна не из тех одержимых, что набивают наволочки сухарями. Но Андрей заметил, что она никогда не откроет банку, пока не законсервирует новую, чтобы ее заменить.
— Так странно, правда, думать, что мама открывала эту книгу, когда она была совсем новая, подписывала ее… — произносит Анна.
— Ты помнишь, как ее подарили?
— О, да. Мне было лет семь. Я заняла какое-то место в школе, на конкурсе по чтению стихов. Мне всего лишь дали грамоту, но родители были так довольны, что пошли и купили мне эту книжку. Наверное, это был единственный раз, когда я хоть что-то выиграла, но тогда они еще не теряли надежды. Мама вечно была занята. Я всегда мечтала, чтобы она заболела и осталась дома, а я бы приносила ей чай в постель, но, конечно, она никогда не болела.
— Почему «конечно»?
— Ну, она была очень сильная. Все могли на нее положиться. Я не помню, чтобы она хоть раз взяла лишний выходной, пока не забеременела Колей.
Андрей хмурится. Он и так постоянно помнит, что Анина мать умерла сразу, как родила Колю. Должно быть, не полностью отошла плацента. Может, ее смерть нельзя было предотвратить. Она умерла от остановки сердца, последовавшей за неконтролируемой кровопотерей. Конечно, Аня моложе, но он непременно договорится, чтобы ее роды принимала лучшая акушерка. Андрей посвятит ее в семейную историю. Он не хочет волновать Анну, но шепнуть словечко не помешает. А врач, который знает, что принимает роды у жены коллеги, всегда позаботится о дополнительных мерах предосторожности.
Его пронзает страх. Кто захочет связываться с рождением его ребенка, если его с позором лишат статуса? Его нисколько не удивило, что никто, кроме Лены, не попытался наладить с ним контакт, но что будет делать Аня, если она останется одна?
Нельзя ее пугать.
Книжка раскрывается легко, как любая книга, читанная не один раз. «Горный король» — первая сказка. Андрей откашливается. Он рад, что Аня лежит с закрытыми глазами. Он стесняется читать перед людьми. В школе он этого не любил. Он бы никогда не выиграл конкурс по декламации, хотя надо признаться, что на олимпиадах по математике, химии, биологии и физике взял столько призов, что его родители начали принимать это как должное. И если бы он вдруг не выиграл призового места, стали бы спрашивать, что с ним стряслось.
«Там, где ночь лежит на вершине высочайшей горы, жил да был король, которого никогда не видели глаза человека…»
Он читает дальше. Горный король разгневан, потому что люди, живущие у подножия горы, забыли о нем и больше не оставляют на нижних склонах ни фруктов, ни цветов, ни ковриг белого хлеба. Он решает их наказать. Очень медленно, так медленно, что даже если внимательно смотреть, ничего не увидишь, он начинает расправлять свои гигантские плечи. Крошечный камушек скатывается с вершины горы. Пока он катится по склону, он цепляет другой камушек, побольше, а тот сдвигает с места следующий, пока по горным ущельям не начинает метаться эхо от грохота катящихся валунов, преследующих один другой, устремляющихся все ниже в долины, врезающихся в деревья, пересекающих реки, набирающих скорость, пока они…
— Пока они не достигают пастушьей хижины, где спал пастух, а его дочь в это время стерегла стадо на горном пастбище… — на память продолжает Анна.
— Кто из нас читает? «А потом самый огромный из валунов врезался в стену пастушьей хижины, и она, переворачиваясь, полетела вниз по горному склону, пока от нее не остались лишь щепки, размером не больше спички. Но спящего пастуха подбросило в воздух на соломенном матрасе…»
Анна начинает беспокойно крутиться под пледом.
— Не надо, Андрюша, дальше не продолжай. Я больше не хочу слушать.
— Но Коля так любил эту часть истории. В любом случае пастух не погиб.
— Я знаю, и он нашел свою дочку целой и невредимой, потому что, вместо того чтобы присматривать за овцами, она играла в пещере. Он отвалил камни от входа голыми руками.
— Но, значит, у сказки счастливый конец, тогда что не так?
— А что случилось с овцами?
— Что?
— Их насмерть задавило обвалом?
Андрей перелистывает страницы.
— Об овцах тут ничего не сказано.
— А как насчет людей, живших у подножия горы? Когда валуны докатились до них?
— Нет, о них тоже ни слова.
Анна открывает глаза.
— Забавно, не правда ли, я всегда переживала только за пастуха и его дочку. Видимо, потому что они — главные герои. Может быть, отсюда мораль: ты не можешь позаботиться обо всех.
— Это всего лишь детская сказка, Аня.
— Я знаю. Прости. Без Коли так странно, правда? Некому играть на пианино.
— Малевичам не странно.
— Надеюсь, у него все хорошо.
— Я в этом уверен.
— По крайней мере, он достаточно взрослый, чтобы понимать, почему так вышло.
— С ним все будет отлично, Аннушка. Думаю, он даже рад, что временно не ходит в школу.
— Как ты думаешь, ничего, если я ему напишу?
— Наверное, пока не стоит. Пусть все немного уляжется.
И вдруг, ни с того ни с сего, на нее накатывает ужас, которого она не испытывала годами. Волосы на голове шевелятся, будто кто-то перебирает их ледяными пальцами. Кожа покрывается мурашками. Сердце удушливо колотится в горле.
— Андрюша!
— Что с тобой? Тебе плохо?
— Я нехорошо себя чувствую.
— Лежи спокойно. Не двигайся. Где у тебя болит?
— Нигде. Просто обними меня.
Он неловко опускается рядом с ней на колени и сгребает ее в объятья.
— У тебя нет кровотечения? Или спазмов, или чего-нибудь еще?
— Нет. Просто какое-то ужасное чувство. Но теперь оно почти прошло.
И больше она не скажет ему ни слова. Все и без того плохо. И легче никому не станет, если она вывалит все как есть, как ей привиделось: кто-то стоял над ней с занесенным молотком и примеривался, как бы ловчее ударить ее в висок. И лицо его при этом не выражало никаких эмоций, он просто внимательно прикидывал, где самое уязвимое место.
— Теперь все хорошо, — говорит она. — Обними меня. Еще крепче.
— Я боюсь сделать тебе больно.
— Ты не сделаешь мне больно.
Он меняет положение тела, сильнее прижимает ее к себе.
— Так лучше?
Он чувствует, как она кивает. Высвободив руку, он гладит ее по волосам.
— Только ты и ребенок, вот все, что имеет значение.
Он чувствует, что она мысленно возражает: «И Коля», но вслух ничего не говорит.
— Тише, тише, — шепчет он, укачивая ее в объятьях. — Все хорошо. Ни о чем не волнуйся, родная, я о тебе позабочусь.
17
Андрей лежит без сна, прислушиваясь к шуму проезжающих машин. В такое время — уже почти два часа ночи — их совсем мало. Он не может уснуть. Неудивительно, учитывая, что у него сейчас нет никаких физических нагрузок. Он хочет встать, но боится разбудить Аню. Она крепко спит, отвернувшись от него, дышит ровно и глубоко.
Он лежит, вытянувшись на спине, неподвижно, и думает о своем письме. Он написал уже несколько черновиков, и все их уничтожил. Аня считает, что отправить письмо было бы безумием. Возможно, она права, но он по-прежнему продолжает переставлять в голове его параграфы. Какая-то часть его мозга все время представляет, как Волков прочтет письмо.
«Ну и что дальше, дурень? Он протянет руку к телефону и позвонит тебе сказать, что понимает: ты всего лишь старался сделать все возможное для его мальчика?»
Аня бормочет во сне. Непохоже, что она расстроена или встревожена, как будто просто говорит с кем-то о будничных делах.
Анна настояла, чтобы он сжег все черновики, как сжег Ленино письмо. Она заявила, что он и так помнит наизусть все, что хочет сказать: пусть уж это будет в голове, а не на бумаге — так безопаснее. По его мнению, она неправа, но возражать он не стал. Не хотел ее расстраивать сейчас, когда она в положении.