находятся от него в сотне метров, а не стоят у противоположной стены: — Вы двое можете быть свободны! На выход!
Они сбегают, не оглядываясь, — их роль уже сыграна. «Они, видимо, были нужны в качестве свидетелей Андреева ареста, — думает Анна. — Означает ли это, что меня не арестуют? Нет, потому что если им понадобится, они запросто прикажут управдому с женой подняться еще раз». Она представляет, как управдом и его жена ходят по лестнице вверх и вниз, поднимаются и спускаются, пока людей в их доме арестовывают одного за другим. Каждый раз они открывают дверь, каждый раз молча наблюдают, каждый раз поспешно уходят.
Через открытую дверь Анна видит, как переворачивают банкетку. Нотные сборники разлетаются по полу, но больше там искать нечего. Теперь солдат последовательно снимает со стены фотографии и картины. Он высоко поднимает каждую, рассматривает обратную сторону рамы и роняет их вдоль стены рядом с плинтусом. Анна слышит, как трескается стекло.
Такое чувство, что она не может думать ни о чем, кроме того, что происходит прямо у нее перед глазами. Как будто единственное, что ее волнует, — банки с вареньем и матрасы.
Андрей смотрит перед собой, упрямо отказываясь следить за тем, что они делают. Он бледен, губы его крепко сжаты. Сколько еще будет идти обыск? Они должны позволить ему одеться. Она слышала, что людей забирали прямо в ночных рубахах или в тонких нарядных платьях, вроде того, что она сшила. Иногда обыск длится часами, она это знает. Ей нужно в туалет. Андрею надо взять с собой узелок с вещами.
«Я сжег письмо, — думает Андрей. — Хорошо это или плохо? Они заберут только меня. У них нет причин трогать Аню. Если она сделает все, как я ей сказал, и уедет на дачу, тогда у нее есть шанс. Она достаточно молодая, сильная, она родит там ребенка с тем же успехом, как и в любом другом месте. В конце концов, Галя врач».
— Офицер, — говорит он, — могу я попросить разрешения одеться?
Анна сначала думает, что он откажет, но спустя несколько мгновений он произносит:
— Хорошо.
— Самую теплую одежду, Андрей, — тихо произносит Анна. — Позволь мне тебе помочь.
— Сидеть! — рявкает офицер, как будто у нее спрятан нож в рукаве Андреева пиджака. Глаза Анны наполняются слезами, сквозь них она смотрит, как Андрей наклоняется под взглядами офицера и солдат и подбирает брюки, рубашку, галстук и пиджак из кучи сваленной на пол одежды. Она понимает, что на предстоящем допросе ему хочется выглядеть прилично. Она хочет сказать, чтобы он об этом не беспокоился. В первую очередь ему должно быть тепло, остальное неважно. Кто знает, сколько времени ему придется провести в этой одежде?
— Надень свитер поверх рубашки, — вполголоса говорит она, и он взглядывает на нее, видит тревогу у нее в глазах и поднимает с полу темно-синий свитер из овечьей шерсти, который она связала ему на даче позапрошлым летом.
Она улыбается ему. Ее пальцы знают каждую петельку этого свитера. Он так ему идет, и связан в три нитки. Ее пальцы помнят прикосновение к пряже, которая будет его согревать. «И две пары носков, — хочет сказать она. — Кто знает, что тебе понадобится?» Но ей следует соблюдать осторожность. Если она будет слишком много говорить, они отправят ее в другую комнату, и тогда она не сможет быть с Андрюшей.
Один из солдат становится рядом с Андреем, пока тот одевается. Анна смотрит в сторону. Что, по их мнению, он может сделать? Попытается сбежать? Проглотит капсулу с ядом?
Наверное, кто-то так и поступает. Но тут ничего подобного не случится. Они с Андреем подготовились. Все происходящее кажется нереальным и в то же время совершенно знакомым, как будто этого часа она ждала всю жизнь. Все рассказы, шепотом произнесенные обрывки фраз, которые она слышала, внезапно ожили в ее памяти и сложились в ряд наставлений. Люди уходят, ничего с собой не взяв, потому что думают, что уходят ненадолго.
Андрей оделся. Офицер приказывает солдату, находившемуся с ним, продолжить обыск в Колиной комнате.
— Ему разрешено будет взять с собой узелок с личными вещами? — тихо спрашивает Анна офицера.
— В этом нет необходимости, — отвечает он.
Она взвешивает его слова. Нет необходимости, потому что Андрей арестован лишь временно, пока идет расследование? Или нет необходимости, потому что она сможет его навещать и принести все, что ему может понадобиться? Мысли, полные надежд, проносятся у нее в голове, но сердце их не слушает. В сердце она знает, что офицер сказал «В этом нет необходимости» просто потому, что так ему положено отвечать по инструкции. Его единственным намерением было заставить ее замолчать.
Фотоальбом в темно-красной кожаной обложке валяется на полу раскрытым. Некоторые фотографии выпали из него, и солдаты ходят прямо по ним. Анна видит свою фотографию. Она не слишком удачная — на ней она улыбается, щурясь от солнца, — но Андрюше она всегда нравилась.
— С вашего позволения, — смело говорит она офицеру, — я бы хотела, чтобы мой муж взял с собой эту фотографию.
Офицер удивился ее дерзости, но проследил за ее взглядом. Что-то меняется в его лице. Возможно, у него тоже есть темно-красный семейный альбом. У всех есть такой. Он резко мотает головой, она воспринимает это как разрешение. В следующий момент она уже поднимает с пола фотографию. Она протягивает ее Андрею, и он кладет ее во внутренний карман пиджака. Анна надеется, что он спрячет ее получше, как только ему представится случай.
Самый высокий солдат подходит к двери, обхватив одной рукой коробку, в которой лежат список покупок, два медицинских учебника, записная книжка, в которой Анна записывает расходы на домашнее хозяйство, и папин англо-русский словарь. Он отдает честь и докладывает:
— Обыск завершен!
— Все изъятое полностью описано?
— Описано полностью!
Офицер ведет пальцем вниз по списку, сверяя с ним вещи в коробке.
— Все верно. От вас требуется подписать список изъятого при обыске, — говорит он Анне.
Она берет список и быстро пробегает его взглядом.
— Здесь говорится: «финансовые документы», но это всего лишь тетрадка, в которой мы подсчитываем расходы на хозяйство.
— Именно. Это финансовый документ.
Она не знает, что делать. Что, если они попытаются все представить так, будто у Андрея были левые доходы? Зачем им говорить, что у него есть какие-то финансовые документы, если у него никогда не было ни копейки кроме зарплаты, которую платят в больнице?
— Подпиши список, Аня, — говорит Андрей.
Англо-русский словарь… «Для чего вам англо-русский словарь, если никто из проживающих здесь не учит английский? С какой целью выдержите его дома?»
Ей не следует вступать в пререкания с этим человеком. Андрей находится в его руках. Она берет у офицера ручку и подписывает. Свою фамилию она выписывает медленно, тщательно. Сейчас каждая секунда может стать последней, проведенной с Андреем.
— Время.
— Куда вы его забираете?
Но в этот раз офицер только бросает на нее презрительный взгляд, как будто заданный вопрос является окончательным подтверждением ее глупости. Он не отвечает, но достает другую бумагу и предъявляет ее Андрею. Ордер на его арест, заполненный в нужных местах. Понятые его уже подписали. Все происходит прямо сейчас, сию минуту. Андрея уводят.
— Твое пальто! — вскрикивает Анна, и впервые за все время Андрей слышит панику в ее голосе. — Я принесу его тебе.
На этот раз ее никто не останавливает, она идет в прихожую, снимает с вешалки пальто, берет шапку, перчатки, шарф. Сердце у нее колотится. Минута — и он уйдет. Наверное, она может еще что-то сделать. Вот они, стоят посреди комнаты: четверо мужчин в форме и Андрей. Околыши их фуражек цвета ржавчины, цвета засохшей крови. То, чего ждал ее отец несчетными бессонными ночами, происходит прямо сейчас.
Она подходит к Андрею, держа пальто перед собой.
— Обыскать все, — приказывает офицер, и молоденький солдат берет у нее пальто, выворачивает его наизнанку, вытряхивает карманы, прощупывает подкладку. Из карманов выпадает несколько копеек и белый носовой платок. Солдат встряхивает шапку.
— Можете надевать.
Андрей заматывает шарф, надевает пальто, шапку, перчатки.
Сердце бешено колотится у нее в горле. Мочевой пузырь разрывается от боли. Сейчас они уйдут. Сейчас Андрей уйдет.
— Андрюша, — говорит она.
Рот у нее занемел, как будто она слишком много времени провела на морозе. Он бледен, но лицо его спокойно. Она пожирает его глазами. Губы, щеки… Слава богу, он побрился. Он смотрит только на нее, ни на кого больше. Солдат, стоящий позади него, толкает его в спину. Не сильно, но и не слабо, просто чтобы напомнить: «Теперь ты наш».
Они уходят. Двое становятся по бокам, один позади Андрея. Офицер заглядывает в коробку, которую все еще держит в руках, морщится. Кивком головы указывает на нее, и высокий солдат ее забирает. Все они вооружены пистолетами. На их форме полно знаков различия, от которых у нее рябит в глазах. Она видит, какими сильными они кажутся, благодаря форме и тому, что держатся вместе. Они уверены в правильности своих действий. Это их работа.
Она чувствует, что ребенок пошевелился. Теперь она смотрит только на Андрея.
— Ребенок шевелится, — говорит она.
Он кивает. Теперь он проходит мимо нее. Она протягивает руку. Он касается ее, на мгновение сжимает пальцы и отпускает.
— Я обо всем позабочусь, — говорит она.
— Тебе придется заняться генеральной уборкой. — Он обращается к ней одной, будто вокруг больше никого нет. — Мне так жаль, что я не смогу тебе помочь, любовь моя.
— Все будет в порядке, — говорит она, но его уже вывели.
Один из солдат разворачивает ее за плечи и вталкивает обратно, не сильно, но так, чтобы она поняла, где ей следует оставаться. Теперь все они столпились в прихожей, а она по-прежнему стоит в гостиной, в их комнате. Спины солдат заслонили от нее Андрея. Она делает шаг вперед, как только они открывают дверь на лестничную площадку. Они выходят, и дверь начинает закрываться. Она перехватывает ее, подсовывает под нее стопор, чтобы она не захлопнулась, и бросается на лестницу вслед за ними. Они уже спускаются. Топот их башмаков гулко разносится в колодце парадной, отражаясь от стен. Она видит их макушки, они сворачивают в следующий пролет. Андрей в меховой шапке.