в; наши хозяева — в отличие от джедаев, от всей Новой Республики — никогда не обманывают себя. Они никогда не тратят силы впустую, притворяясь, что жизнь устроена по-иному.
— Ты все говоришь «наши хозяева», — у Джейсена побелели костяшки пальцев. — Это твои хозяева. Все это — это извращение — не имеет ко мне никакого отношения.
— Думаю, ты будешь весьма удивлен, когда обнаружишь, как глубоко ты заблуждаешься.
— Нет, — сказал Джейсен, на этот раз твердо. — Нет. Единственный, кому я подчиняюсь — это мастер Скайуокер. Я служу только Силе. Йуужань-вонги могут убить меня, но они не могут заставить меня повиноваться.
— Бедный маленький Соло, — по рукам Вержер снова прокатилась волна — она пожала плечами. — Тебе хоть когда-нибудь бывает стыдно за такие грубые ошибки и упрямство?
Джейсен отвел взгляд.
— Ты впустую тратишь время, Вержер. В этом месте ничему нельзя научиться.
— Вот видишь? Сразу две ошибки: мое время потрачено не впустую, и это тебе не учебная аудитория.
Она подняла руку — от этого движения вокруг появился мерцающий ореол — и охранники за спиной у Джейсена схватили его за руки так крепко, словно сжали металлическими тисками. Мерцание вокруг ее руки сгустилось и оказалось тем самым зловещим костяным наростом.
Сила, подумал он. Паника затопила его сердце. Она укрыла эту кость Силой, а сама носила ее все это время с собой!
— Это — твой новый дом, — сказала Вержер и нанесла ему удар в грудь.
ГЛАВА ТРЕТЬЯСАД
На самом краю галактического горизонта событий — того порога гравитации, на котором даже бесконечное гиперпространство находит свой предел — корабль-сеятель покинул реальное пространство в последний раз. В последний раз он стал для самого себя целой вселенной.
Эта вселенная-семя, как и та, большая вселенная, которую она покинула, продолжала развиваться. Со временем, которое текло только внутри ее собственного пространства, вселенная-семя разделялась и усложнялась. Плоть между плавниками-радиаторами изменилась, местами стала толще и грубее, а местами — мягче и рыхлее. В специальных репродуктивных системах, которые воспроизводили сами себя под этим тонким покровом реальности, формировались зародыши устройств-существ.
Корабль-сеятель начал свое долгое, долгое, медленное падение к центру галактики через лишенное направлений небытие гиперпространства.
Джейсен видел приближающуюся Вержер: маленький силуэт, мелькнувший в зеленоватых сумерках, которые означали ночь в Детской. Она осторожно пробиралась через водоем с пенящейся люминесцирующей поверхностью, в котором выращивали вондуун-крабов, внимательно глядя под ноги, словно вышла пройтись по приливным лагунам.
Джейсен сжал челюсти.
Он опустил взгляд и вновь занялся раной на животе у раба: длинным неровным разрезом, правда, не очень глубоким. У того была розовая кожа, и это только подчеркивало, насколько ярким алым цветом были окрашены края раны. Раб задрожал, когда Джейсен раздвинул их. Рана была поверхностной, кровь из нее едва сочилась — внутри нее были видны крупицы жира, красные вялые мышцы и перепончатая поверхность кишечника. Джейсен кивнул сам себе.
— Все будет хорошо. Только больше не приближайтесь к растущим амфижезлам.
— Как… как у меня это получится? — заскулил раб. — Разве у меня есть выбор?
— Выбор есть всегда, — пробормотал Джейсен. Он почесал голову: волосы уже настолько отросли, что начали виться. Они слиплись от сальных выделений, и голова чесалась, хотя и не так, как редкая подростковая щетина, которая пучками торчала у него на щеках и шее. Он бросил взгляд на Вержер.
Она была уже ближе, кружа между возвышающимися грибницами молодых углитов. Они расстались в тот день, когда она привела его в Детскую, и больше не виделись. С тех пор прошла, по самым скромным подсчетам, не одна неделя.
Возможно, не один месяц.
Потерев рот толстого червя-фляги, который лежал рядом, Джейсен вынудил его открыться и просунул внутрь руку. Жуки-зажимы, которыми был набит живот червя, яростно вцепились в его кисть. Джейсен подождал, пока штук двадцать-тридцать жуков не сомкнут жвалы на его коже, и только после этого выдернул свою руку и позволил рту червя-фляги закрыться. Жуки-зажимы покрывали его руку неким подобием шипованной инсектильной перчатки. Джейсен воспользовался ею для того, чтобы сшить рану раба. Свободной рукой он щекотал жука в месте соединения головы с туловищем, пока у того не разжимались челюсти; тогда он защеплял края раны. Жвалы жука снова сжимались, и края раны смыкались. Быстрым движением пальцев Джейсен откручивал туловище жука, оставляя вместо стежков головы этих насекомых.
На то, чтобы сшить рану раба, потребовалось двадцать три жука-зажима.
Джейсен осторожно отцепил тех, что остались неиспользованными, и поместил их обратно в червя-флягу. После этого он оторвал от подола кожи-туники раба несколько полос материи, чтобы наложить на рану повязку. Из разрывов сочилось молочко: липкий смолистый секрет, который склеивал повязку и приживлял ее к ране.
— Постарайтесь сохранять ее сухой, — тихо сказал Джейсен рабу. — И не подходите близко к роще амфижезлов, пока рана не заживет. Я совершенно уверен, что они чуют свежие раны. Они изрежут вас на куски.
Эта роща отличалась от той, которые Джейсен видел на «летающем мире» Миркра; те были отформованы, отобраны, одомашнены.
Приручены. Роща в Детской была первозданной, дикой.
Амфижезлы в ней совершенно не были приручены.
Полипы-амфижезлы в этой роще вырастали от одного до трех метров высотой: окостеневшие складки кожисто-мышечных тканей, на каждом — от двух до пяти мускульных выростов, из которых торчали триады молодых амфижезлов.
Полипы-амфижезлы — неподвижные хищники. Молодые амфижезлы служат им и манипуляторами, и орудиями, пронзающими и отравляющими добычу и рассекающими ее на куски, по размеру пригодные для проглатывания маленьким ртом полипа. Они будут убивать и есть любое живое существо.
Только вондуун-краб, единственный естественный враг полипов-амфижезлов, может свободно приблизиться к ним — его защищает покатая поверхность непроницаемого панциря.
— Но… но если меня пошлют, — простонал раб. — Что тогда?
— Отростки имплантанта послушания всего лишь сцеплены с вашими нервными окончаниями. Самое худшее, что они могут причинить — это боль, — сказал Джейсен. — Амфижезлы убьют вас.
— Но боль… боль…
— Я знаю.
— Вы не знаете, — горько сказал раб. — Они никогда не заставляют вас делать что-нибудь.
— Вас они тоже не заставляют делать что-то. Они не могут заставить. Все, что им подвластно — причинить вам боль. А это не то же самое.
— Вам легко говорить! Когда они в последний раз причиняли боль вам?
Джейсен отвернулся, чтобы посмотреть на Вержер.
— Вам нужно хоть немного поспать. Скоро уже включат солнце.
Что-то бормоча, раб поплелся прочь — туда, где находились остальные рабы. Он так и не сказал «спасибо».
Редко кто говорил.
За исключением случаев, когда рабы обращались к Джейсену с увечьями, они вообще мало с ним общались. Его избегали. Он был слишком чужим, слишком непохожим на остальных, и разговаривать с ним было нелегко. Джейсен перемещался среди них в прочной скорлупе одиночества, и никто не хотел с ним связываться. Его боялись. Временами его еще и ненавидели.
Джейсен склонился и смел безголовые туловища жуков в горстку.
Ожидая, пока Вержер приблизится, он разламывал панцири на брюшках жуков — один за одним — между большим и указательным пальцами и выдавливал оттуда бледно-фиолетовую плоть. В ней было много протеина и жиров, а на вкус жуки-зажимы напоминали ледовых лобстеров с Мон Каламари.
Это была самая аппетитная еда, которую ему когда-либо доводилось пробовать.
Вержер прошла мимо спящих рабов. Она подняла глаза и поймала его взгляд, улыбнулась и слегка помахала рукой.
— Ближе не подходи, — сказал Джейсен.
Она остановилась.
— Что, обниматься не будем? Ни одного поцелуя для твоей подруги Вержер?
— Чего ты хочешь?
Вержер улыбнулась мудрой улыбкой, словно собиралась произнести один из своих загадочных не-ответов, но вместо этого просто пожала плечами и вздохнула. Ее улыбка увяла.
— Мне любопытно, — прямо сказала она. — Как ты себя чувствуешь?
Джейсен коснулся кожи-туники поверх его раны.
Разрыв на одежде затянулся еще несколько недель назад. От него не осталось даже кровоподтека. Джейсен подозревал, что кожа-туника живет за счет секретов из желез своих носителей: пота, крови, а также чешуек кожи и крупиц жира. Та, которую носил он, была длинной и здоровой, несмотря на то, что Джейсен постоянно отрывал от нее полосы для того, чтобы сделать повязку себе или кому-то из рабов. Кожа-туника всегда восстанавливалась до своих обычных размеров за день-два.
Тогда как его грудь… Взглянув на Вержер, Джейсен снова пережил это: крючковатый нарост на кости вонзается ему под ребра и изгибается, чтобы добраться до диафрагмы. Его кончик задевает легкие Джейсена и скребет по грудине. В тот раз ледяное вибрирующее онемение лишило Джейсена сил — он повис на руках у воинов, державших его в захвате.
Вержер медленно вытянула кость; крючковатый нарост проскользнул через напряженные мышцы. Она довольно долго разглядывала Джейсена, и ее гребень мерцал переливающейся, необъяснимой радугой.
— Ты уже почувствовал?
Джейсен упрямо смотрел на небольшой потек крови, которая сочилась из раны под ребрами. Отверстие было не больше кончика его мизинца, и он чувствовал нелепое желание сунуть палец в рану подобно тому, как засовывают пробку в бутылку коррелианского виски.
Только тогда Вержер объяснила ему, что костяной нарост привил в его грудной клетке коралловое семя — имплантант послушания.
— Отлично, — одобрительно сказала она своему орудию. — Ступай, займись своими делами.
Крючковатая кость обмякла, на мгновение обвила запястье Вержер, словно нежная змея захотела кого-то обнять, а потом развернулась, скользнула на землю и уползла в сторону ближайшего подлеска.